Безутешная плоть - Цици Дангарембга
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Майнини в знак согласия громко втягивает воздух сквозь зубы и выпячивает губы.
– Эти мальчишки, они хуже всех, – понуро кивает Кристина, говоря с тобой, будто ты ей родственница, потому что до такого нельзя допускать чужих; они уйдут и будут смеяться. – Даже хуже, чем муж тети. А он был просто глупым старым отцом.
Май Табита ставит на обеденный стол блюдо с водой и кладет рядом сложенное полотенце. Ты прикидываешь, как долго пробудут гости. Но Кири словно вгоняет занозу в нарыв.
– Эти Маньянги думают, что они горожане, – фыркает Кристина. – Они крестьяне, как и их родители. Как и все мы. Обычные маленькие люди, у кого не было ничего, кроме доброго старого белого, который дал Маньянге работу и сделал его управляющим.
– Расскажи еще про это. Надо, – вставляет Майнини Люсия. – Такие, как Тамбудзай, должны знать.
Кристина с мрачным удовольствием излагает подробности истории, которую начала ночью, когда приходила женщина Шайна и вы ездили в «Айленд». Однажды, под влиянием крайнего возбуждения и различных импортных напитков, которыми он в тот вечер отмечал свои успехи, ВаМаньянга столкнулся лоб в лоб с микроавтобусом на углу Джейсон-Мойо-авеню и Второй улицы. Потрясенные пешеходы и нежащиеся на травке отдыхающие увидели на дороге и тротуаре возле площади Африканского единства множество разбросанных конечностей, которыми до того кратно сиденьям был набит автобус. Повсюду была кровь. ВаМаньянга тем не менее вышел из искореженного месива и принялся переставлять дрожащие ноги. Все, кто видел, как он уходил, вспоминали, что у него был вид совершенно здорового человека, хоть он и слегка пошатывался. Самым тяжелым ударом для него стало то, что случилось с его «БМВ», и временное перемещение в презренный «Датсан Санни». Люди восхищались стоицизмом, с каким Маньянга мирился с этим несчастьем.
Но потом его тело начало пухнуть.
Знатоки утверждали, что карму навлекло нечестно нажитое богатство и она запрудила его воды так же, как он запрудил фонды компании. А если нет, значит, гнев разъяренной души, принадлежавшей одному из пассажиров автобуса или одной из жертв его мути. Все ополчились на Маньянгу. Друзья перестали поздравлять его со скорым выздоровлением, с красивым домом, с большими машинами, понимая, что раздобревший живот – плата не за состоятельность, а за грех. Все твердили, что с самого начала подозревали в нем низкого жулика.
Сам ВаМаньянга был в бешенстве на своих предков за то, что те не отомстили водителю автобуса. Разве он потерял «БМВ» не из-за того, что общественный транспорт гоняет с бешеной скоростью прямо в центре города? Разве теперь его, Маньянгу, надо кусать, а не жалеть? Из-за мрачных мыслей у него подскочило давление и усилились отеки. Как будто этого мало, однажды вечером, когда он лежал в постели, в комнате, где потом поселился Шайн, появился злой дух. Сидя у Маньянги на груди, он отказывался слушать молитвы его жены, ее гимны и, ухахатываясь над всеми предками мужа, которых она молила о помощи, безжалостно терзал страдальца.
Хватая ртом воздух, обливаясь потом и трясясь как от нехватки кислорода, так и от страха, который еще больше лишал его воздуха, ВаМаньянга стал задыхаться не на шутку. Возникла проблема, которую Май Маньянге было не решить, обмахивая мужа веером или другими подручными средствами. Скоро Май Маньянга была у телефона. В тот вечер он работал. «Скорую» тоже удалось вызвать, так как машина раньше вернулась из мастерской. Сирена тут же взвыла на дорожке, ведущей к дому Маньянги. В считаные секунды бригада натянула на рот генерального директора кислородную маску. В баллоне даже имелся кислород, но и этот восхитительный профессионализм не обескуражил мстительного духа. Он все глубже проникал в легкие ВаМаньянги и сдавливал их. Когда ВаМаньянга перестал задыхаться, бригада «Скорой» отказалась забрать тело, объяснив Май Маньянге, что по правилам сперва нужно заплатить, поскольку по причине продолжительного обслуживания медицинская страховка покойного уже недействительна.
Май Маньянга не могла найти деньги, так как ее свалило горе. Не могла она и позвонить в полицию по номеру 999. Ее сыновья, тогда более трезвые, чем впоследствии, объединили усилия, чтобы все уладить. И «Клэрион» в последний раз написал о ВаМаньянге, чей образ жизни, когда его портреты появлялись на страницах «Наш досуг», вызывал немалый интерес. Тогда же его сыновья в последний раз успешно действовали сообща.
– Вот так все началось, а потом переросло во что-то другое, – заключает Кристина. – Все погибло и развалилось. Игнор захватил дом, и моя тетя умерла нищей. Разве можно ждать чего-то хорошего от таких, как Игнор? А те, кто ждет, как моя тетка, ведь они просто глупы, разве нет?
– Мне жаль, – говоришь ты, когда она умолкает, и встаешь, чтобы пожать ей руку, – ты должна была сделать это сразу, лишь услышав о кончине вдовы Маньянги.
С благопристойной скорбью выражая соболезнования, ты молишь Бога, чтобы хорошие манеры смягчили теток и непрошеный визит поскорее закончился.
– Тамбудзай, ты уверена? Ты понимаешь, с чем играешь? – ощетинивается Майнини.
Ты возвращаешься на свое место с легкой улыбкой на лице, которая, как ты, несмотря на все сомнения, надеешься, выражает понимание. Отнюдь не подавленная только что рассказанной историей, ты, как никогда, возмущена тем, что майнини не восхищаются твоей инициативностью и ловкостью. Вот в чем проблема твоего народа, размышляешь ты, у него нет амбиций.
– О чем ты только думаешь? – восклицает Кристина. – Во-первых, там наши отцы, наши дядья и наши братья. Потом, там наши младшие сестры и дочери. Тамбудзай, кое-кто очень недоволен твоими проектами. Ты хочешь, чтобы люди бросали монеты твоей матери, сестре твоей тети Люсии, которая сидит здесь и мне как кровная родственница.
Люсия и ее спутница пытаются отговорить тебя от проекта Деревня Эко-Транзит, но ты отключаешься и слушаешь вполуха. Все знают о бывших вояках, воображающих себя стражами развития нации, но ничего не смыслящих в бизнесе, который