Восстание (ЛП) - Скэрроу Саймон

- Да, господин, - угрюмо ответил Галерий, прежде чем неуверенно подняться на ноги, отдать честь и уйти в темноту.

- Немного резковато, - прокомментировал Макрон.

- Он хороший офицер, и я хочу, чтобы он оставался таким. Возможно, однажды его повысят до командира собственной когорты. Ему нужно знать, когда он достаточно пьян, и остановиться на этом.

Катон повернулся к Гитецию.

- Я прошу прощения за то, что он сказал минуту назад.

Ветеран пренебрежительно махнул рукой.

- Он не имел в виду ничего плохого. Он никогда не знал Альбию. Если бы он знал, он бы понял, почему меня больше не интересуют другие женщины. - Прежде чем он заговорил снова, повисло молчание. - А как насчет тебя, префект? У тебя есть жена?

- Однажды у меня была жена. Женщина, которую я любил и думал, что могу доверять. Оказывается, я ошибся. Она уже мертва, и я пошел дальше. У нас родился сын. Луций. Он хороший мальчик. Хочет стать солдатом, когда вырастет, хотя я думаю, это потому, что он слишком привык к таким, как я и Макрон.

- Не похоже, что тебя порадовала эта идея.

- Это будет его выбор, когда придет время. Пока это делает его счастливым, это все, что имеет для меня значение.

- Справедливо. Где он сейчас?

- Не здесь. В безопасности, я надеюсь. Я отослал его из Британии, когда мятежники подходили к Лондиниуму. Он и Клавдия, которую я надеюсь однажды сделать своей второй женой. Катон нежно улыбнулся. - Я думаю, она та самая. Как твоя Альбия. Я вижу, как буду стареть рядом с ней.

- Тогда тебе есть ради чего жить, друг мой. Будь благодарен за это. А ты, Макрон?

- У меня есть Петронелла, - ухмыльнулся Макрон. - Лучшая женщина Империи. Храбрая, как лев, крепкая, как примипил, она наносит правый хук, который сбил бы с ног профессионального боксера. При этом она умеет деражать себя в руках, а в постели она просто дикая кошка... Ей-богу, я скучаю по ней. Она с сыном Катона и Клавдией, следит за тем, чтобы они оба были в безопасности.

- Похоже на истинную хранительницу, - криво сказал Гитеций. - Судя по твоему описанию, префект, должно быть, либо чувствует себя счастливым, потому что она заботится о его близких, либо напуган тем, что может с ними случиться под ее влиянием.

Макрон нахмурился.

- Она хорошая женщина. О ней не скажут плохого слова. Если ты хочешь сохранить эту голову на своих плечах, будь осторожен в том, что ты говоришь.

- Я не хочу терять еще одну часть своего тела, - усмехнулся Гитеций и вручил Макрону новую флягу с вином. - Возьми еще, за твою Петронеллу.

Макрон поднял чашу. - За Петронеллу, Клавдию и память о твоей Альбии. Благослови их всех. Он сделал глоток и передал флягу, пока остальные поддержали тост, затем с тоской посмотрел на вражеский лагерь вдалеке.

Катон знал, что его друг думает о Боудикке и дочери, о существовании которой он узнал лишь недавно. Было время, задолго до того, как она стала царицей иценов, когда она могла бы быть для Макрона чем-то большим, чем просто мимолетным пламенем, если бы не брак по расчету с Прасутагом, героем-воином их племени. «Возможно», - подумал Катон, - «если бы она тогда сделала другой выбор, кровопролития последних нескольких месяцев можно было бы избежать. История – непостоянная сука», - заключил он, внутренне улыбаясь. Это был своего рода сокращенный афоризм, который мог бы придумать Макрон.

- Что бы ни случилось завтра и что бы ни случилось в последние дни, она тоже прекрасная женщина, Макрон. И мать, которая будет бороться до последнего, чтобы защитить своих детей.

Макрон виновато посмотрел на него, прежде чем кивнул. - Я знаю. Я просто желаю... - Он покачал головой и сделал еще один глоток. - Так обстоят дела. Долбанные Судьбы будут играть в свои кровавые игры как с простыми солдатами, так и с царицами.

- Я так и думал, что ты скажешь, что-то подобное, - усмехнулся Катон. - Дай мне эту фляжку, прежде чем ты все это прикончишь.

Они продолжали пить до тех пор, пока не осталась половина небольшого запаса вина, и Катон велел Туберону взять остальное и поделиться с парнями, а не позволять себе или Макрону рисковать напиться в такой критический момент.

- Одну я оставлю себе, - сказал Гитеций, быстро убирая фляжку в боковую суму, прежде чем Катон смог предложить ее для общего потребления. - Завтра в лечебных целях, если понадобится.

- Ты не будешь сражаться, - сказал Катон. - Я хочу, чтобы ты был в тылу, помогал санитарам когорты.

- Какая польза от меня с одной рукой? - сердито возразил Гитеций. - Я с трудом могу завязать повязки, вдеть нитку в иголку или что-то в этом роде. У меня все еще есть рука, владеющая мечом, и это все, что мне нужно, чтобы сражаться.

- А как ты будешь нести щит? - спросил Макрон. - Один из них понадобится тебе, если ты не хочешь, чтобы тебя пронзил копьем первый мятежник, который нападет на тебя. Кроме того, мы не можем допустить каких-либо брешей в стене щитов.

Ветеран собирался снова возразить, но тут решительно вмешался Катон. - Я принял решение, центурион Гитеций. Я префект Восьмой Иллирийской. Ты попросил присоединиться к когорте, а это значит, что ты подчиняешься моим приказам. Если для тебя это неприемлемо, тебе здесь не место. С тобой будут обращаться как с гражданским лицом и попросят удалиться от места предстоящей битвы. Это ясно?

Ветеран с трудом поднялся на ноги и преувеличенно отдал честь, прежде чем уйти в темноту.

Требоний подошел с первыми двумя котелками тушеного мяса и выгнул бровь. - Вы едите только вдвоем, господин?

Катон кивнул, взял похлебку и тщательно ее попробовал. - Хороша. Очень хороша. Поешь немного сам.

- Да, господин. Благодарю. - Требоний в знак приветствия коснулся брови и вернулся к огню. Оба офицера ели молча, прежде чем Макрон прочистил горло.

- Было ли это необходимо? То, что ты сказал Гитецию.

- Да.

- Он гордый человек. Ты знаешь, как это бывает с некоторыми старыми солдатами: они так и не смогли преодолеть необходимость выйти в отставку. Армия – это их жизнь. Это все, что осталось у старика теперь, когда его жена ушла, а его дом, скорее всего, разграбили и подожгли.

- Я ничего не могу с этим поделать. Я командую когортой, а не клубом ветеранов. Кроме того, я слишком устал, чтобы вступать в спор по этому поводу. Я принял решение. У него есть приказы, и он, хрен его побери, будет им подчиняться. Если ты хочешь еще сказать что-то по этому поводу, то лекари всегда будут рады воспользоваться дополнительной парой свободных рук.

Макрон поднял обе руки. - Ты привел максимально убедительные аргументы в пользу Гитеция... От него будет больше пользы раненым, чем собратьям в строю.

- Ой, заткнись, Макрон. Я собираюсь немного поспать. Было бы разумно сделать тебе то же самое.

Катон перевалился на бок, спиной к огню, подняв руку в качестве подголовника. Он закрыл глаза и попытался очистить голову. Подготовка к бою была завершена. Туберон будет заниматься сменой часовых, и в случае нападения на всех позициях армии будет поднята тревога, и каждый человек мгновенно встанет на ноги и займет свое место в строю. Его последняя мысль наяву была о том, как он поступил с Гитецием. Возможно, он мог бы отнестись к этому более деликатно. Но это не имело никакого значения с точки зрения Макрона о том, что он уже высказал ветерану относительно того, что он является обузой на линии фронта. В любом случае, если дела пойдут против Рима, Гитеций все-таки добьется своего.

Туманная усталость окутала его разум, и через несколько секунд он уснул.

Макрон разбудил его с первыми лучами солнца, Катон зашевелился и застонал, когда почувствовалось напряжение в его конечностях и спине. Он на мгновение пожалел о работе, которую проделал вместе с парнями накануне вечером.

- Просыпайся, маргаритка! - весело сказал Макрон, поднимая его на ноги.

Вокруг них устало бормотала остальная часть когорты. Некоторые из парней уже начали разводить костры, чтобы приготовить достаточно сытную еду, чтобы пережить все, что принесет им день. Над склоном висел тонкий туман, очертания людей были расплывчатыми и призрачными, а звуки, доносившиеся из других частей армии, были приглушенными.