Андреевское братство - Василий Звягинцев

Да, пол простой, деревянный, окрашен охрой, похоже – недавно. Ни умывальника, ни унитаза, ни даже параши. Значит, не тюремная камера в полном смысле, скорее – комната ожидания, отстойник.

Чье это хозяйство? Действительно организация, против которой работает «Братство», столь свободно чувствует себя в Москве, что имеет даже собственные места лишения свободы? Или использует материально-техническую базу ГПУ, военной контрразведки, еще какой-то госструктуры? Ясно, что не только к этим пяти каморкам ведет почти стометровый подземный ход.

Странно, что меня так плохо обыскали. Или это успела сделать Людмила ночью? А у меня и вправду почти ничего с собой нет. Бумажник и пистолет отобрали, остались ключи от машины, дюжина папирос в портсигаре, медная зажигалка кустарной работы. Еще довоенные наручные часы фирмы «Докса». Тяжелые, в стальном корпусе. Тикают так, что в плечо отдает. При необходимости можно кого-нибудь ими убить.

Не разуваясь, я улегся на койку, которая была мне коротковата, положил ноги на низкую спинку, закурил, стряхивая пепел на пол.

Стоило так долго убегать от зомби и гангстеров на своей Земле, чтобы сесть «за решетку» на этой?

После третьей папиросы замок щелкнул, открываясь. Готов поклясться, что вошедший был англичанином. Что в этом мире, что в нашем есть в них нечто неистребимое, во взгляде, в манере держаться, на какой бы широте и в каком одеянии вы их ни встретили. Насмотрелся и никогда раньше не ошибался в определении национальной принадлежности собеседника, если он был с Альбиона. Не понимаю, каким образом Лоуренс Аравийский ухитрялся выдавать себя за араба. Видно, очень уж был нетипичен. Или не был чистым британцем по крови.

Или, наконец, мой нюх на «гордых британцев» носит уникальный характер.

Вот и этот тоже. Напрасно он наряжался в советский полувоенный костюм – табачную гимнастерку, синие галифе и коричневые сапоги на высоком подборе, какие шьют только в славном городе Торжке, с голенищами в мелкую складочку и подколенными ремешками.

На поясе револьвер в апельсиновой кобуре. Общая цветовая гамма, на мой вкус, довольно попугайская. Он вошел, я посмотрел на него равнодушным взглядом и не сделал попытки встать. Он вежливо поздоровался, почти совершенно без акцента. Я ухитрился кивнуть, не отрывая головы от подушки.

– Вижу, вы чувствуете себя обиженным? – спросил он, подвигая стул и садясь посередине комнаты, лицом ко мне.

– А вы считаете такое обращение совершенно нормальным? Ордер на арест, например, постановление прокурора, еще какое-нибудь обоснование задержания лишним бы не показалось? Или я просто не в курсе, в Москве введено наконец военное положение и принят декрет об интернировании?

– С чего вы взяли, что арестованы? Вы были морально готовы именно к этому?

– За последние семь лет нормальный человек в этой стране должен быть готов к чему угодно. А события последней недели подводят к мысли, что все начинается по новой. Но тем не менее… То, что вы не бандиты, я кое-как сообразил. Дальше подвала с капустой они бы меня не повели. Теперь начинаю подозревать, что и к ГПУ вы отношения не имеете. У тех есть роскошное здание напротив Кремля, и внутренняя тюрьма там снабжена хоть и зарешеченными, но окнами.

– Вы американец? – спросил он ровным, чуть-чуть скрипучим голосом. И произнес очень быстро, с акцентом Луизианы или Южной Каролины по-английски: – Ваша манера поведения и семантическая отстраненность от принадлежности к России подсказывают, что вы человек американской культуры. Нет?

– Я сионист, если угодно. И одновременно гражданин мира. Почти Вечный жид. Почему и отстранен семантически как от России, так и от любой другой страны, за исключением Земли обетованной, она же – историческая родина, – ответил я на самом лучшем оксфордском, который только смог изобразить.

Самое смешное, что я был почти абсолютно честен. Так мы придумали с Шульгиным на случай, если мое знание глубинных реалий этого времени и этой реальности покажется кому-то недостаточным.

– Сионист по имени Игорь? Забавно.

– Вы не успели ознакомиться с моими документами?

– Не поверите, но и вправду не успел… – Он достал из кармана мой бумажник, вытащил лежавший сверху потертый членский билет профсоюза извозопромышленников, раскрыл.

Великолепным писарским почерком с завитушками там было выведено: «Игорь Моисеевич Риттенберг», род занятий – владелец и водитель таксомотора, год вступления в союз – 1923-й.

Удачно получилось. Он явно потерял темп.

– А вас, очевидно, зовут как-нибудь вроде Трофим Арчибальдович Стивенсон-заде? – продолжил я. Он молчал секунд пять, потом оглушительно захохотал. С холодными глазами. Извлек раскладной кожаный портсигар и протянул мне именно сигару, а не какой-нибудь «Молот» или «Иру». (Реклама: «Папиросы «Ира» – это все, что осталось от старого мира».)

– Вы – интересный собеседник. Думаю, нам с вами будет легко общаться…

– Надеюсь. Было бы о чем… Так как прикажете к вам обращаться?

– Станислав Викентьевич вас устроит?

– Нормально. То ли поляк, то ли литовец… Вполне нейтрально. И работаете не иначе как на польскую разведку? Дефензиву, так она у них называется?

Судя по выражению лица, моя бойкость начала его утомлять.

– Прошу запомнить, я работаю только и исключительно на самого себя. Если при этом мои интересы пересекаются с чьими-нибудь еще, такое совпадение следует считать чисто случайным…

– Но по возможности извлекать из него пользу, – закончил я его мысль.

Он снова на несколько секунд задумался, старательно пыхтя сигарой.

– Мне кажется, – снова повторил Станислав Викентьевич, теперь с вопросительной интонацией. – Больших хлопот у нас с вами не будет?..

– У нас с вами или У НАС с вами? – не утерпел я опять.

– Господи, – вырвалось у него, – неужели вы не можете помолчать хоть две минуты подряд?

– Простите, это у меня национальное. Вот если вы бывали в Одессе…

– Хотел бы я знать, какой идиот пригласил вас работать в разведке? – тяжело вздохнул мой визави.

– Это риторический вопрос или можно отвечать?

Кажется, хватит валять дурака, я понял это по сузившимся глазам англичанина. Еще ударит, чего доброго. Не хотелось бы, ведь придется ответить, а тогда игра пойдет уже по совсем другому сценарию. Но он, видимо, тоже это понял, или так до конца и не сообразил, действительно я придуряюсь или от природы такой? Кто их знает, этих евреев?

Он сглотнул слюну и сказал подчеркнуто спокойно:

– Считайте, что сейчас начинается классический допрос. Я спрашиваю, вы отвечаете конкретно на поставленный вопрос. В этом случае кое-что у нас еще может получиться…

Я молча кивнул.

– Тогда первое – какое задание вы получили и от кого? В данном эпизоде.

– Проще некуда. Встретить на вокзале даму из Риги, в том месте, которое она выберет сама, назвать пароль и взять «посылку». Какого рода – не знаю. Пакет с бумагами, фотопленку или какую-то вещь. Известно, что компактную можно унести в кармане… Если будет устное сообщение – запомнить дословно. Получив – доставить на указанную явку. Получить вознаграждение в сумме, эквивалентной ста югоросским рублям или десяти здешним червонцам. Все.

– От кого?

– От господина, называющего себя Виктором Петровичем. Весьма неприятный тип, смею заметить…

– Вы что, не являетесь членом организации?

– Какой?

– Это ВЫ у МЕНЯ спрашиваете?

– Естественно. Что какая-то организация имеет место быть, я, разумеется, не сомневаюсь. Цели же ее и наименование мне неизвестны. Могу предположить, что она близка к врангелевскому «Освагу» (Осведомительное агентство, в белой России аналог ГПУ).

– Вы завербованы давно?

– Порядочно. Больше года назад. Как раз в Одессе, упоминание о которой вы приняли за глупую шутку. Но чтобы вас чрезмерно не обнадеживать, скажу, что всегда выполнял разовые поручения, хотя подчас и весьма ответственные. В «штат» никогда не входил и даже предложений таких не получал.

– Почему же сейчас вам дали столь скромное, как бы даже недостойное вас поручение?

– А я такими вещами не интересуюсь. Не моя забота – оценивать важность заданий. Может быть, эта посылочка для моих работодателей дороже, чем контрольный пакет акций марсельской пароходной компании «Мессажери маритим», который я приобрел для них через подставных лиц минувшей зимой. (Такая операция действительно проводилась, только не мной, конечно.) А мне только лучше – работы меньше, оплата, пропорционально затраченному времени, выше…

– А как вы отнесетесь к предложению поработать еще на одного хозяина?

– По совместительству, значит? – Я наконец сел на койке, показывая, что раз разговор пошел всерьез, то и отношусь я к нему соответственно.

– Можно и так сказать. Двойник это еще называется…

– Моральных препятствий к этому, как вы понимаете, у меня нет. Абсолютная безыдейность и беспринципность – мой принцип.