Город лестниц - Роберт Беннетт

Получается, он читает мои отчеты? Мои сообщения перехватывают?

И что мне сказать министру? А может, сообщить Шаре? Или губернатору?

А если они следят за каждым моим движением, что тогда?

6-й день месяца Жаворонка

Теперь я в этом положительно уверен: часть моих заметок украдена. И некоторые страницы из каталога губернаторского Склада тоже. …Но я не уверен, что могу доверять губернатору. А что, если информатор – кто-то из ее сотрудников?

Отцы Города сплотились против меня. Они требуют линчевать меня, убить… В университете тоже протесты, от посольства никакой помощи – еще бы, с таким-то Главным дипломатом, подлая он вздорная жаба… Какой же я дурак, зачем я сюда вообще приехал!

Я начал отправлять министру сообщения, которые должны показаться ей подозрительными: мол, что я не успеваю, извините, задерживаю материал… Она просто обязана понять, что происходит что-то не то.

Но дело в том, что теперь я подозреваю и ее. Целыми днями я думаю о Благословенных, о том, какое значение это может иметь не только для Сайпура, но и для Континента…

Неужели все, во что мы верили прежде, – ложь?

29-й день месяца …

А может мне и здесь не писать все как ест

Все как есть то есть

Уже и ошибки делаю

Благословенные

Смотри за окнами смотри

4-й день месяца Крысы

История не позволит нам ничего забыть: она вернется в другом обличье, под другим именем, заявляя, что это некто новый и замечательный… Но забыть – не позволит.

Наверное, я умру здесь, в Мирграде.

И возможно, тогда куколка станет бабочкой.

Шара берет последний листок, аккуратно его переворачивает и кладет к остальным.

Внизу кто-то требует еще кофе, ему кричат в ответ, что сейчас принесут.

На крыше посольства курлыкают голуби, сплетничая по-голубиному.

Шара чувствует, что сейчас упадет в обморок. Она едва сидит в кресле.

Что такое мировоззрение? Серия допущений, уверенность в правдивости некоторых утверждений, убежденность, что все так, как есть, потому что так всегда было и по-другому быть не может: ибо другой мир, другая картинка просто неприемлемы для этого мировоззрения.

Шара всегда считала, что некоторые мировоззрения более изменчивы, чем другие: одни – упрощенные, излишне жесткие, другие – достаточно широкие, с проницаемыми границами, открытые другим мыслям и идеям… И довольно долго Шара считала, что у нее-то как раз мировоззрение второго типа.

А сейчас… Сейчас ей кажется, что все допущения и факты, на которых основан ее мир, тают у нее под ногами, и она вот-вот упадет в бездонную пропасть…

Как же хрупок и мал, оказывается, наш мир.

Все тайны, убийства и интриги прошедших дней съеживаются до малозначительной чуши.

Ложь. Кругом ложь. Все, чему нас учили, – сплошная ложь.

Она перевязывает бумаги новой бечевкой, кладет их в белый чемодан и захлопывает крышку.

Я пою и резвлюсь,Пляшу и кружусь,Плету веселые узоры,Но не прекословьте мне, дети,Ибо во всех кострах Мирграда не сыскать вам угля,В Южных морях не увидеть шторма,На земле не найти стихииСтрашнее моего гнева.Ибо имя мне – Жугов,И я не прощаю.

Жугостава. Книга Шестая

Божественный город

Дни летят кувырком друг за другом.

Встречи, заседания, встречи. Шара больше не человек – она живое воплощение своей должности. По иронии судьбы, теперь она бессильна. Лишена настоящих полномочий. Ее ведут из конференц-комнаты в конференц-комнату, где она выслушивает бесконечные просьбы жителей Мирграда, Континента, налогоплательщиков, купцов, богатых, бедных… Она живет от повестки дня до повестки дня, листок с которой пихают ей в руку, как только она переступает очередной порог. Там уныло чередуются безликие, ничего не значащие названия: сегодня вы присутствуете на заседании Законодательной вспомогательной ассоциации кварталов Киврея. Или – а теперь у нас заседание Комитета по многообещающим культурно-благотворительным проектам. Или – а потом мы идем на заседание Специальной комиссии по городскому планированию и изменению границ избирательных округов.

Винья, несомненно, знала, что делала: отправила ее в самые ужасные круги ада – ибо нет преисподней страшнее, чем заседания комитетов. Шара теперь должна присутствовать на заседании комитета, которое решает, кого избрать председателем других комитетов, а потом она идет на заседания комитетов, на которых утверждается повестка дня следующих заседаний, а потом она сидит на заседаниях, где решается, кто будет назначен назначающим назначения в комитетах.

Шара сидит и приветливо улыбается, что, кстати, крайне нелегко ей дается: изнутри ее распирают кипящие, шебуршащиеся, стонущие страшные тайны. Иногда ей кажется, что город нашпигован тикающими бомбами, которые вот-вот взорвутся, и только она об этом знает, однако не имеет права никого предупредить. Каждое утро она просыпается в холодном поту и кидается читать утренние газеты: не случилось ли чего ужасного? Страшные заговоры плетутся, возможно, всего в паре кварталов от ее офиса…

Однако в мире все тихо и спокойно. Над Солдой торчат сайпурские краны – мост неуклонно восстанавливают. Воханнес не появлялся с той самой не слишком удачной ночи, и Шара все еще не решила, свидетельствует ли это о том, что именно он выдал ее газетчикам. И, даже если бы она не подозревала его, все равно не очень понятно, как им теперь смотреть друг другу в глаза. Эрнст Уиклов тоже, кстати, пропал. Мулагеш, получив несколько неприятных телеграмм от регионального губернатора, с большой неохотой вернулась к исполнению своих обычных обязанностей. Насчет происхождения телеграмм даже и думать не надо – тетушка Винья постаралась.

Но у Шары в голове порхают листки из дневника Панъюя, и она слушает, как ей рассказывают о бесконечных проблемах Мирграда и Континента, и нужно ведь улыбаться и не подавать виду, а в мозгу стучит: «Все это ложь. Одна большая ложь. Все, во что верят эти люди, во что верят в Сайпуре, построено на лжи. И я – единственный человек в мире, который об этом знает».

А самое ужасное – она вообще не продвинулась в расследовании убийства Панъюя. После стольких предательств, должностных промахов и жутких открытий она вынуждена признать: то, ради чего она прибыла в Мирград, не дается в руки.

Работать надо, работать дальше. Как там говорится? Сиди и думай, авось что-нибудь надумаешь.

Сигруда она не видела уже больше недели. Ну и хорошо – ведь она велела ему понаблюдать за всеми мануфактурами, принадлежащими Уиклову. Может, сам Уиклов и пропал, но мануфактуры-то никуда не делись, а ведь они – одна из трех главных ставок реставрационистского заговора. Прочие – сталь и то, что им удалось украсть со Склада. Винья, конечно, запретила даже думать о любой секретной деятельности, но, с другой стороны, что секретного в том, что человек стоит на улице и смотрит, что происходит в здании напротив?

Так что на данный момент она просто наблюдает и ждет.

Точнее, в данный конкретный момент она ждет, когда стемнеет. Потому что сегодня вечером ей предстоит – наконец-то! – настоящая работа.

Сигруд, стоя на коленях посреди переулка, поднимает голову и смотрит на нее. Уже так темно, что трудно разглядеть, какой глаз у него закрыт повязкой.

– Опаздываешь, – говорит он.

– Заткнись, – рявкает Шара, подбегая. – Я весь вечер пыталась смыться. Эти заседания, они как воры: ходят за тобой хвостом, ждут, когда ты зазеваешься, – и набрасываются.

Она прислоняется к стене, тяжело дыша. Прямо за Сигрудом на мостовой виднеется проведенная мелом черта – та самая, что начертила Шара, когда пыталась понять, каким образом посреди города бесследно исчезают люди.

– Принес?

Сигруд встряхивает в руке мешок, внутри что-то позвякивает.

– Обошлось недешево.

– Ну так это же старинные монеты, с чего им быть дешевыми? Так, давай поглядим, что тут у нас.

Она садится на землю и начинает перебирать содержимое мешка – около шести фунтов монет разного достоинства и вида. Впрочем, у них есть две общие черты: они все старинные, и все континентские.

– Похоже, тут деньги изо всех полисов, – бормочет Шара. – Таалвастан, Вуртьястан, Колкастан, Аханастан, Ол… Одну минутку. Это что, правда монета из Олвостана?!

Сигруд пожимает плечами.

– Да ей цены нет!

– Ты хотела, чтобы я нашел монеты всех городов. Ну я и нашел. Только не спрашивай, как я их нашел, ладно?

Шара разглядывает деньги.

– Хорошо. Итак. Разная чеканка, разные значения… Вопрос вот в чем: какие из значений имеют значение?

Сигруд озадаченно смотрит на нее: