Как убить свою семью - Белла Маки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После того как я закончила писать о Бриони и ее печальной встрече с какой-то персиковой сывороткой, я заснула. Когда прозвучал утренний звонок, проснулась в холодном поту. Я все еще держала свой блокнот, а Келли ходила по камере, отвратительно напевая песню группы One Direction. Оригинал и так был не ахти, но ее исполнение портило все. Засунув блокнот между матрасом и кроватью, пожелала Келли доброго утра. Глупая, неосторожная ошибка — рисковать, чтобы Келли узнала мою историю. Я наблюдала, как она чистила зубы и наносила тональник, который был намного темнее и не подходил ее коже. Когда я только попала сюда, то удивилась, как много женщин старались хорошо выглядеть взаперти, но теперь я понимаю. Тюрьма подчинит себе каждую вашу частичку, если вы не будете осторожны. От прозаических вещей, вроде количества пар носков, до более интимных — ваших ценностей. До заключения мне почти каждую ночь снились яркие и сюрреалистичные сны. Теперь снится только одно: ясное небо, тропинка вдоль реки. Я бегу. Чтобы проанализировать это, не нужен Фрейд. Так что если макияж помогает успокоиться, я понимаю. Но подбери тон получше, Келли, только и всего.
Я была уверена, что она не видела блокнот. Ее поведение было таким же пресно-веселым, как всегда. Она болтала о посетителе, который должен прийти. «Друг, — сказала Келли, аккуратно слой за слоем нанося тушь, — но, может быть, он хочет большего, и я его не виню». Келли взглянула на мое отражение в зеркале, и я увидела отчаянную мольбу задать вопрос об этом «друге». Но у меня не было настроения слушать бредовый монолог о чрезмерном мужском внимании, поэтому я надела свой спортивный костюм, пожелала ей удачи и направилась в библиотеку.
Нужно закончить историю про Каро, ведь именно поэтому я здесь, одетая в спортивный костюм из полиэстера вместо чего-то от «Макс Мара». Вот почему Келли — самый близкий мне человек. Джимми не отвечал на письма, а других друзей у меня и не было. Я и раньше это знала — ведь не тратила свое время на развитие тесных отношений. Я была одержима, теперь понимаю. Сосредоточившись только на своем плане уничтожения семьи Артемис, я даже не позаботилась о том, чтобы подготовиться к жизни после того, как все кончится. Глупо. Я полагалась на Джимми и думала, будто его будет достаточно, а остальное приложится. Другие люди вызывали только отвращение. Жирные, тупые, или смехотворное сочетание того и другого. Я никогда не могла этого вынести и не пыталась. Мое нынешнее затруднительное положение вряд ли избавило меня от этой идеи.
Но Джимми не стал постоянной частью моей жизни, как я предполагала. Через два дня после того, как Джемма Адебайо сказала мне, что я свободна, меня разбудил стук в дверь. Я с трудом открыла ее и была немедленно арестована за убийство Каро Мортон. Меня отвезли в полицейский участок, на этот раз с меньшей заботой о моем комфорте, и предъявили обвинение. Пока я сидела с детективами в течение нескольких часов, все начало проясняться. Джимми сразу же сказал полиции, что, по его мнению, это было убийство, крича, как сильно я ненавидела Каро. Моя ревность, как говорили полицейские, заставила меня яростно столкнуть ее с балкона и надеяться, что это сойдет за несчастный случай. Другая девушка, оставшаяся на вечеринке, дала письменное заявление, в котором говорилось, что я поссорилась с Джимми по поводу его помолвки, а затем попросила Каро выйти покурить на улице. Эта тихоня, которую звали Анжелика, была не такой уж слабачкой, несмотря на внешность, и сыграла важную роль в деле против меня. Кто знал, что девушка с коллекцией ободков для волос на такое способна?
Мне отказали в освобождении под залог после заявлений, что я представляю опасность для общественности. Судья не оценил мою ругань и презрительное выражение лица. Мой назначенный адвокат, еле дотянувший до выпускных экзаменов, даже не читал мои показания до того, как вошел в зал суда, не сделал ничего для моей защиты. Я уволила его, как только вышла из здания и была заключена под стражу.
Именно тогда я впервые ощутила вкус тюрьмы. Поначалу это был шок. Отделение, куда меня отправили, представляло собой мрачный бетонный блок за огромной стеной в Южном Лондоне. Меня раздели и обыскали, забрали вещи и посадили в камеру предварительного заключения. Было очень холодно. Я провела три дня, размышляя о том, осталось ли в моей квартире что-нибудь, способное указать полиции на мои настоящие преступления. Я представила себе каждый уголок своего дома, мысленно обошла квартиру, чтобы попытаться вспомнить, что я могла небрежно оставить на виду. Заснуть не получалось, и мой разум продолжал искажать образы, заставляя меня начинать снова и снова, пока я не заплакала от разочарования. К третьему дню я почувствовала себя спокойнее, занявшись дыхательными упражнениями. Я была уверена, что ничто не укажет на смерть Артемисов. Полиция не искала ничего, что не было связано с Каро, и в любом случае никто не знал о моем участии в других убийствах. По мнению полиции, я спонтанно столкнула соперницу с балкона в порыве ревности. Достаточным доказательством был бы мой личный дневник с гневными исповедями, но, увы, я не из тех людей, которые плакались бумаге. Как нелепо, что я начала вести личный дневник уже после того, как оказалась в недрах системы правосудия.
Я наняла нового адвоката, Викторию Герберт, и молилась, чтобы она была ротвейлером, как обещала. Ротвейлер в шарфе от «Эрмес» и лабутенах. Моя тема. Герберт была настроена оптимистично по поводу моих шансов на освобождение. Не было никаких доказательств судебной экспертизы, одни только свидетельства очевидцев — Анжелики Сондерс и Джимми. Да, он давал показания против меня. Он был единственным человеком, о котором я действительно заботилась, и он сказал суду, что я столкнула его невесту с балкона. За весь процесс Джимми ни разу на меня не посмотрел. В пятницу он появился в «Sun»: на фотографии он шел в суд рука об руку с Анжеликой. Она выглядела гордой в отвратительной твидовой юбке-карандаше и балетках. Джимми удивил меня, но я начала уважать настойчивость Анжелики.
Присяжные совещались шесть часов. Виктория сидела со мной все это время, казавшееся вечностью. Когда нам сказали, что присяжные готовы вынести вердикт,
