Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка - Курт Давид

Заговорщики поспешили выбежать из покоев убитого. Попадавшихся им под горячую руку противников они убивали, друзей принимали в объятия. Нескольких видных сановников, членов Большого Совета, которые не сразу поняли смысл насильственного переворота и высказали некоторые сомнения, просто выбросили из окон во двор. Они, мертвые, лежали на окровавленных камнях, и их гибель убеждала сильнее всяких слов тех, кто еще колебался или хотел бы узнать, какой поворот примет восстание к вечеру, какое у него будет обличье.

Все произошло так или примерно так, как они замышляли в подземной тюрьме, и к заходу солнца в руках заговорщиков был не только весь дворец — они успели распределить все ключевые посты.

Новым императором они объявили принца из династии Хин по имени Хсуа Сун, человека, на чью благосклонность они могли рассчитывать твердо. Ху Шаху присвоил себе звание главнокомандующего всеми войсками. Три дня подряд он совещался со своими полководцами, как разбить Чингисхана, по-прежнему стоявшего у ворот Йенпина и готовившегося к штурму. В конце концов они разработали коварный план, пружину которого Чингисхан ни за что разгадать не смог бы и который привел бы хана степи на грань полного поражения, если не уничтожения. Ху Шаху сказал:

— Не он, а мы перейдем в наступление. Я сам поведу войско! Моя правая рука, полководец Као Хи, поведет левое крыло в обход и выйдет из города уже сегодня в полночь через южные ворота, в то время как я брошусь на эту степную крысу, выйдя завтра в полдень через северные ворота! Я погоню эти орды кочевников прямо перед собой, я буду сечь их, рубить, колоть и душить, а тех, что останутся в живых, у горного хребта встретит и растопчет полководец Као Хи.

— Слушайте и повинуйтесь! — торжественно провозгласил новый император.

Никогда прежде согласие полководцев на военном совете не было более полным, чем в тот день. Решение выйти из города и самим напасть на противника было столь неожиданным и смелым, что никто в победе не сомневался.

Ровно в полночь Као Хи с войском левого крыла вышел из города через южные ворота и приступил к отходному маневру.

А незадолго до полудня к своему войску прибыл главнокомандующий Ху Шаху, чтобы выйти из Йенпина через северные ворота. Его везли в плетеном кресле на колесах, потому что во время стычки в императорском дворце его тяжело ранили в ногу. Воины ждали его во дворах домов и перед хижинами, за защитными валами и под городскими стенами, у метательных машин и огромных катапульт.

И тут произошло нечто такое, чего никто не мог предугадать и что ни в какие планы не вписывалось. В сторону города задул сильнейший ветер, да что там — настоящий ураган! Солнце словно увяло в серо-желтой пыльной пелене. На улицах и в переулках стало сумрачно, темно. Собаки завыли от страха, а кошки попрятались. Раскаты грома прокатились над равниной и городом. Хижины обрушивались, с некоторых домов срывало крыши, и они, повисев несколько мгновений на сеющем дожде, с шумом разлетались на части во дворах и на улицах. Высокие деревья ломались, будто тоненькие стебельки.

Но едва буря утихомирилась, Ху Шаху отдал приказ немедленно открыть ворота. Под защитой пыльной завесы, которую все еще гнал в сторону города понемногу слабеющий ветер, китайцы вывели на открытые позиции метательные машины и катапульты, поставив их прямо против лагеря монголов.

Сидя в своем плетеном кресле на колесах, главнокомандующий Ху Шаху, которого телохранители защищали от порывов ветра своими телами — вот когда это выражение оправдалось вдвойне! — раз за разом кричал хриплым голосом:

— Стреляйте! Стреляйте! Стреляйте!

Китайцы заправляли в метательные машины камень за камнем и, попадая в ряды монголов, разносили их на куски, разбивали в щепки повозки, разили наповал лошадей и верблюдов. С жутким свистом пролетали в воздухе целые пучки обитых железом стрел, выпущенных из катапульт. А когда китайцы стали еще пускать на монголов летучий огонь, который взрывался во вражеском лагере и повсюду вызывал панику, монголы совершенно смешались и потеряли голову от страха. Они, наверное, подумали, что Небо отвернулось от них, потому что о военной машине, которая изрыгает в воздух горящих змей, взрывающихся потом со страшным треском, они и слыхом не слыхивали. И еще: откуда у китайцев взялись силачи, способные метать по равнине целые глыбы, одну за другой? И какие это великаны и из каких это луков выпускают по ним целые стаи железных стрел?

Монголы пятились, отступали, бежали. И конные и пешие.

— Загоняйте их в реку! — кричал сидевший в кресле Ху Шаху, которого катили вслед за линиями лучников, широким фронтом наступавших по равнине. Метательные машины и катапульты сейчас молчали, а пущенные китайцами тысячи стрел впивались в спины бегущих монголов.

— Конница! Удар справа! — приказал Ху Шаху. — Не давать им скатываться к северу! — И указал палкой направление.

Приподнявшись в кресле, он следил за тем, как конница выполняет его приказ. Ей действительно удалось оттеснить врага на северо-восток. Ху Шаху отреагировал немедленно:

— Еще две тысячи на правый фланг! Если варварам все-таки удастся прорваться на север, удар левого крыла Као Хи придется по пустому месту. Конечно, победа уже сейчас за нами, но простят ли нас потомки, если мы не воспользуемся возможностью уничтожить варваров с севера так, чтобы им неповадно было появляться в наших пределах?

Тем временем войско Чингисхана оказалось вблизи узкой и неглубокой реки. Здесь им удалось хоть немного восстановить боевые порядки и зацепиться: они нашли укрытие за камнями и кустами и готовились дать отпор разгоряченным китайцам.

Ху Шаху снова приподнялся в кресле и замахал палкой:

— Метательные машины! Катапульты! Где они?

Было очень сложно во время столь подвижной битвы постоянно перемещать тяжелые машины. Китайцы лупили тягловых яков, орали, сыпали проклятьями, тянули их за рога, били сучковатыми палками по окровавленным мордам или подносили к ушам подожженные веревки. Другие воины подтаскивали на досках по земле тяжелые камни и бесчисленное множество стрел с железными наконечниками.

Когда монголы начали отступать за реку, катапульты и метательные машины заработали снова.

Камни тяжело ухали в воду, вздымая пирамиды брызг. В кого камни попадали, тот оставался на илистом дне реки.

Главнокомандующий достиг того места, где прежде находился главный лагерь монголов. Между сломанными и опрокинутыми кибитками валялись убитые люди и животные, разорванные на части острыми камнями, рассеченные мечами или пораженные стрелами из катапульт. Горящие повозки, горящие тюки с награбленным. Разбегающиеся стада овец, стоящие на коленях верблюды, издающие страшные крики. И множество раненых, взывающих к богам. Но боги не пожелали смилостивиться над ними, как не знали пощады и китайцы: они безжалостно добивали всех раненых.

Когда Ху Шаху заметил, что некоторые из его воинов занялись мародерством, он сделал знак одному из своих порученцев: немедленно убить их!

А монголы успели укрепиться на другом берегу и не давали теперь китайцам возможности перейти ее вброд.

— Меня удивляет, — сказал маршал Ху Шаху, — что этот монгольский хан не вводит в дело резервы.

— Подтянуть поближе метательные машины и начать обстрел правого берега? — спросили его.

— Нет! Когда солнце скроется за горами и тени вершин коснутся реки, полководец Као Хи ударит в тыл врага, возьмет его в клещи и снова сбросит в реку. Тогда мы снова начнем обстреливать монголов из машин и катапульт. С одной лишь разницей: на сей раз мы его к берегу не подпустим. Это будет величайшим и знаменательнейшим днем нашей жизни — днем гибели Чингисхана!

Собрав все силы, он встал и, опираясь на палку, сделал несколько шагов вперед. Он не сводил глаз с гор, словно опасаясь, что Као Хи появится слишком рано и этим все испортит. Солнце стояло еще высоко, и Ху Шаху подумал: «Еще немного, и хан не выдержит, бросит в бой резервы».

— Может быть, «варвар с севера» разгадал наш план? — спросили Ху Шаху его помощники. — И ждет теперь появления Као Хи, чтобы своими резервами ударить в тыл нашего левого крыла?

Главнокомандующий заковылял обратно к плетеному креслу, упал в него и поднял на своего первого порученца искаженное злобой лицо:

— У Као Хи есть разведчик, и он наверняка знает о ходе битвы!

Хотя это прозвучало достаточно убедительно, лица порученцев выражали некоторое сомнение.

А с монгольской стороны реки несколько стрелогонцов помчались в сторону гор.

Когда солнце почти коснулось вершин, Ху Шаху сокрушенно проговорил:

— Никаких резервов он в бой не вводит! Никаких!

— Да, он придерживает их, — откликнулся тот из порученцев, который намекнул, что Чингисхан введет их в бой, только когда можно будет ударить Као Хи в тыл.