Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Боря! – всхлипнула мама, а бабушка стала разглядывать палисадник за окном. – Ему пятнадцать лет всего. Паспорта даже нет.
– Голова есть. Руки, ноги. Второй взрослый разряд по лёгкой. Его без труда не выполнишь. Трудиться может. Значит не пропадет. И ты, Аня, ныть прекрати. Не на войну его забирают. Мы все во Владимировке в его возрасте сами на хлеб зарабатывали. Из дома не уходили, это да. Но тогда и не принято было. А сейчас вон сколько девчушек с парнями на целину к нам приехало. Из Москвы даже! Время исканий своей доли и поиски себя в пространстве.– Отец сел на кровать, погладил шершавый подбородок и заключил: – Связь с нами не теряй. Голову не теряй. Старых друзей тоже. Ну и работу найди. Чтобы от нормальных людей не отличаться.
Потом он встал и ушел, как всегда после основательных разговоров, на улицу. А я обнялся с мамой и бабушкой, поцеловал их, взял свою сумку спортивную с одеждой, портфель с учебниками и тремя книжками, которые хотел прочесть. И медленно вышел, ещё медленнее спустился с крыльца, запоминая каждую ступеньку, которых оказалось тоже пятнадцать. Столько, сколько мне лет. Я решил, что это к удаче. И побежал бегом к Носу, дружку своему, у которого после смерти деда была пустая комната. Отец его, дядя Федя, легко разрешил отдать её мне. Он добрый был, отец Носа. Жаль только, что пил много. Потому, наверное, и помер скоро. Через полтора года. Я ещё жил у них тогда. Вместе с их родственниками и схоронили. Нос после этого школу бросил и пошел на курсы фотографов. Полгода учился. А потом устроился в наш быткомбинат и фотографировал народ на паспорта и удостоверения всякие. Восемьдесят рублей получал. Как взрослый.
***
Вот зачем я начал писать про свои пятнадцать лет? Это ж не детство уже.
Ну, тогда, в 1964 году, это было точно уже не детство. Потому, наверное, и
пишу, что сегодня пятнадцатилетние – ещё дети. Может, это и хорошо. Да. Хорошо, конечно. Детская жизнь лучше взрослой.
А к своему щенячьему возрасту я, если вы не против, вернусь через страницу. Я ведь обещал, что иногда буду нарушать хронологию, потому что пишу не автобиографию, а портрет того замечательного времени. Шестидесятые полностью, да и начало семидесятых годов вполне безупречно ложатся в хранилище добрых, уютных лет. Ну, а вообще, честно говоря, мне нужен сейчас такой скачок вперед на несколько годочков, чтобы было понятно, что радостное детское и радостное юношеское – вещи если уж не противоположные, то всё одно – очень разные.
***
Я тоже должен был начать что-то зарабатывать. Мы с другом Носом сели в первый же вечер думать. И выяснилось к ужасу нашему общему, что деньги мне платить не за что. Я ни черта не умею делать. Вообще. То есть, имел хорошие результаты в юношеском легкоатлетическом восьмиборье, но в те времена за первые и призовые места не платили. Мы с удовольствием шли к мастерству и потом тратили его бесплатно на соревнованиях. Попадаешь в призёры – получаешь диплом!
Закончил я тогда и музыкалку. На баяне хорошо играл и похуже на фортепиано. В профессиональные музыканты, в оркестр какой-нибудь, меня не взяли бы по малолетству. Да и музыкантов в Кустанае было – хоть другим городам дари.
В изостудии ещё я учился несколько лет. Диплом получил об окончании. Разные люди говорили, что картины у меня получались – ничего себе. Нормальные. И что? Выставки бесплатные тогда были. Радуйся, что позволили тебе выставиться, похвастаться. По одной продавать – копейки. Я ж не Репин, не Левитан. Самодеятельность голимая. Да и кому они нужны вообще, картинки мои? Магазины забиты копиями шедевров классиков.
Курсы юных киномехаников закончил. Мог сам кино крутить. Но где? В городе три кинотеатра и девять клубов. Мало того, что там уже годами работали одни и те же киномеханики. Так во всех кинозалах стояли 35 миллиметровые проекторы КПТ-3, а я учился работать на передвижных 16 миллиметровых ПП-16-4, ПУ-16-2, К 1964 году их уже и найти-то было проблемой. Да и передвижная необходимость к этому времени сгинула. В каждой захудалой деревеньке – клуб и кино.
Дед мой Панька, мастер-пимокат, научил меня делать валенки. Значит, надо открывать мастерскую в Кустанае. На какие шиши? И как продавать? На базаре? Этого я себе вообще не представлял.
Дядя Вася научил меня профессионально водить почти любую машину. От легковой до УралЗиС-355. А права где взять, когда даже паспорта ещё нет? Не дорос пока.
Дрался хорошо. Наверное, даже очень хорошо, как считали и друзья, и противники битые мной лично. Но с этим дарованием можно было идти прямо в милицию и сразу сдаваться добровольно. Причем, опять же, бесплатно.
А! Ещё я играл в самодеятельном народном театре четыре последних года. При Доме учителя. Режиссером был актер областного драматического Валерий Иванович Мотренко. Известный киноактёр. «Зелёный фургон» все смотрели? Так это был один из нескольких десятков фильмов, где он играл. Да, чуть не забыл! Василий Васильевич Меркурьев тоже одно время в нашем театре блистал. В самом конце пятидесятых. Вот каким только ветром их в нашу дыру задуло – и тайна, и секрет нераскрытый. Но я-то был в самодеятельном театре. Там тоже ничего не платили. Играли для удовольствия и для радости лицедейской. А проникнуть на профессиональную сцену с любительским умением – пустая мечта идиота.
В общем, сидели мы с Витькой Носом до полуночи. Нашли ещё несколько моих разных умений, но кроме удовольствия они не давали они ничего. Жить с моими умениями можно было или бесплатно и недолго, или просить деньги у отца. Ну, воровать ещё можно было начать. Чего я совсем не умел и не хотел даже пробовать.
Оставалось три самых доступных варианта. Первый – разгружать вагоны. Товарняк. С углем или щебнем. Второй – копать на кладбище могилы. Там всегда работяг не хватало. Спивались, быстро слабели и их выгоняли. Третий – проситься разнорабочим на стройку. Но там надо было пахать весь день, а школу мне хотелось всё же окончить. Десять классов. Был вроде бы ещё один деловой выход. Я как раз в день рождения свой пятнадцатый опубликовал в районной газете, где раньше работал отец, первый свой юмористический рассказ. Заплатили мне за него, сколько он и стоил. Семь послереформенных рублей. Даже если я каждую ночь буду творить по рассказику, то главный редактор
