Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский

— А как же иначе? И каждый советский человек на моем месте думал и поступал бы так же.

И Зимин стал горячо доказывать все преимущества обходных путей. Он кончил свою пространную речь, но Байкалов молчал. Байкалов так задумался, что на момент Зимину показалось: он забыл о нем, о его присутствии, даже о его существовании.

— Так, — сказал Байкалов решительно, стряхнув с себя задумчивость. — Ну, а что представляет собой этот Игорь Иванов?

— Хороший мальчик. Все его увлекает, все радует. Он один раз целый день гонялся за бабочкой. Редкостный, говорит, экземпляр. Ну что ж, ничего тут нет плохого. Ребенок. У нас еще Кириченко есть, тот, конечно, взрослее, но глуп и упрям, как истый хохол... А эти... Рощин Пашка да Котельников — так они вообще первобытные!

— Ну, ничего, — благодушно произнес Байкалов, — вы там работайте, заканчивайте это дело, а что и как будем строить — это решат те, кому надлежит.

Выпроводив Зимина, Байкалов долго набивал трубку. Закурил, подошел к окну и, глядя вслед топографу, бодро шагающему к конторе, засмеялся.

— Хорош гусь! Все дураки, все из ума выживают, только он один болеет за судьбы родины!

Главный инженер, Федор Константинович Ильинский, Зимина не вызывал. Он был занят сейчас другими вопросами.

Через неделю Зимин отправился на Аргинский перевал на самолете, снабженный письмами, инструкциями, добрыми пожеланиями и даже шоколадом.

5

В Ягдынье самолет встретила толпа нанайцев. Они, как всегда, с восторгом и священным трепетом встречали этих серебряных птиц, прилетавших к ним откуда-то с неба.

— Здравствуй. Хороша, — сказал один из них Зимину и протянул руку.

«Черт их знает, большевиков, — подумал Зимин, — и чего они нянчатся с этими дикарями? На кой леший им нужны всякие чукчи и нанайцы? Строят им школы, чуть ли не ясли... Ей-богу, вселенная ничего бы не потеряла, если бы эти орангутанги перестали водиться на земле».

Впрочем, одного такого «орангутанга» он взял себе проводником. Они быстро отмахали с ним сорок пять километров, придерживаясь охотничьих троп и русла болтливой Арги.

Опять палатки на берегу реки... Опять теодолит со своим неуклюжим раскорякой-треножником... И рейки, которые несут рабочие, обитающие в лощине, заросшей черной смородиной... Среди них обстоятельный, степенный зверолов, сибиряк, бирюк — Максим Афанасьевич Котельников и «дите малое», как его называли, — Паша Рощин — существо непомерно высокого роста с лицом ребенка: пухлые губки, румянец во всю щеку и наивные, удивленные голубые глаза. Рощин отличался необыкновенной физической силой и необыкновенной кротостью. Теодолит — это не больше не меньше как девять килограммов веса — Рощин таскал, как игрушку, по горам.

Зимин увидел все это вновь без особенной радости. Его же встретили, как родного. Игорь выбежал из палатки и с радостным криком кинулся к нему. Вышел и Николай Иванович, появился и Кириченко. Обитатели второй палатки, услыхав необычайные возгласы и шум, тоже вышли из-за выступа горы.

Зимина накормили ухой. Котельников взял шефство над пострадавшими от набега медведей. Приносил свежую рыбу, дичь. Собирал грибы и ягоды. Особенно много было в этих местах жимолости.

— Ну, рассказывайте, рассказывайте! — теребил Зимина Игорь. — Как там вас встретили? О нас спрашивали? Страшно одному в тайге? Звери вас не трогали?

— Дай ты человеку поесть! — останавливал Николай Иванович.

Зимин изобразил свое появление на Лазоревой, как сплошной триумф.

— Этот Агапов — очень милый старик. К нам собирается. Просил меня предупредить вас об этом. У них работница живет, черноглазая дикарочка — прелесть! Я и с Байкаловым познакомился. Он охотой увлекается. «Жаль, — говорит, — что вы не с нами живете, ведь вы, наверное, в тайге, как у себя дома». А на дорогу мне столько шоколаду надавали... Вот... Еще плитка осталась. Весь невозможно было съесть.

Послушать Зимина — управление только и занималось, что его персоной. Но обитатели палатки уже привыкли к его «импровизациям». Не спорили и весело улыбались.

— В конце концов это же безобидно, — благодушествовал Николай Иванович. — Ну, прибавил два-три лишних слова. У него фантазия разыгрывается.

— Я тоже так считаю, — соглашался Кириченко. — Нехай брешет. Даже веселее.

Игорь же считал, что даже безобидно врать — все-таки нехорошо. Игорь вырос в семье, где ложь считалась одним Из тягчайших пороков. «Лгут только трусы, — говорил отец Игоря. — Зачем я буду лгать, если я не боюсь сказать правду?» Игорь только однажды соврал, желая выручить школьного товарища. Ложь осталась нераскрытой, но Игорь долго мучился и стыдился своего поступка. Был пионервожатым. Представить себе не мог, чтобы кто-нибудь, сказав: «честное слово» или «честное пионерское», — потом обманул. В студенческие годы было то же самое. Истина считалась возвышающей, а обман — низким. Всяческий обман. Всякая неискренность. Об армии, о фронте и говорить не приходится. Там лгунов ненавидели, фальшь бесцеремонно и резко разоблачали. Нет, Игорь — против!

— Я всю жизнь буду говорить правду! Это я уже решил. Мне так удобнее, — часто говорил он.

— Нельзя человеку прожить без вранья, — возражал Зимин. — Изменишь жене — разве пойдешь ей докладывать? Смолчишь!

— Во-первых, не изменю. А уж если изменю, то, конечно, скажу ей.

— Брось! И на каждом шагу человек кривит душой. Не нравится тебе кто-нибудь, а ты будешь ему: «Потрудитесь... Будьте любезны... Извините, пожалуйста... Очень мило с вашей стороны...».

— Не подумаю даже.

— Ну, а если это твой начальник? Как миленький будешь поддакивать!

— Служебные отношения — одно, а личные — другое.

— Ну, а если ты заметишь, что другой украл или еще что-нибудь согрешил? Ведь не пойдешь доносить на него? Доносить-то тоже некрасиво?

— Донесу. Если что-нибудь серьезное, донесу.

— А-а, — разочарованно протянул Зимин. — Тогда нам не о чем разговаривать. Я с доносчиками не веду компании.

Не любил Зимин этого юнца. И хотя старался жить с ним в мире и дружбе, но иногда срывался и говорил неуместные вещи.

Зимин вернулся из Лазоревой пятнадцатого июня. А второго июля произошло крушение самолета. Когда в палатке появилась Ирина, у Зимина стало еще больше оснований не любить Игоря: Кудрявцева явно отдавала ему предпочтение, а Зимин привык считать, что он неотразим.

У него была на этот счет своя точка зрения:

«Все женщины одинаковы и отличаются только цветом