Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил» - Патрик Радден Киф

в своей квартире подслушивающее устройство – маленький черный микрофон. Было время, когда такие приборы использовали только британские военные. Но сейчас, по его убеждению, его установила ИРА.* * *

Ощущение утраты иллюзий возникало и в других интервью, проводимых Мэкерзом. Одним из его собеседников был Рики О’Роу – плотный мужчина в возрасте около 50 лет, который когда-то делил тюремную камеру с Хьюзом и был близким другом Бобби Сэндза. Во время голодовки 1981 года О’Роу выполнял функции главного специалиста по связям с общественностью. Когда Мэкерзу удалось связаться с О’Роу и рассказать ему о Белфастском проекте, тот поначалу не очень хотел участвовать. Как оказалось, он 20 лет хранил страшную тайну и беспокоился о том, что стоит заговорить о членстве в ИРА, как секрет выплывет наружу. Но в конце концов Мэкерз уломал О’Роу на интервью и начал вечерами приходить к нему домой с диктофоном. Первые беседы носили отвлеченный характер. О’Роу рассказывал семейную историю о том, как его отец служил в ИРА в 1940-х годах, как он сам рос, распевая повстанческие песни, а затем, будучи еще подростком, присоединился к Провос. О’Роу говорил, как он попал на корабль «Мейдстоун» вместе с Джерри Адамсом и о том, как однажды выступил как грабитель, чтобы достать денег на попойку. Начальники из ИРА наказали его за это – прострелили ноги; такой вот штраф, который ему казался совершенно справедливым. Мэкерз и О’Роу как раз записывали интервью, когда пришла новость о том, что два самолета врезались в здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Оба мужчины пришли в ужас. Если кто-то из них и увидел некое сходство между ирландской традицией политического насилия и массовым убийством, выполненным «Аль-Каидой», то не стал говорить об этом.

«Я не собираюсь рассказывать о голодовке», – много раз повторял О’Роу Мэкерзу. И в первые восемь встреч он ничего о ней не говорил. Но вечером, во время последнего интервью, эта тема вдруг снова выплыла, и О’Роу начал делиться одной историей из тех, относительно которых он обещал себе молчать.

Летом 1981 года, после смерти Бобби Сэндза и еще трех забастовщиков, О’Роу помогал вести переговоры из тюрьмы. По словам О’Роу, заключенные получили тайное предложение от Маргарет Тэтчер, согласно которому им обещали удовлетворить почти все их требования. Это была не полная капитуляция, а гарантии того, что можно носить свою одежду (одно из главных требований), а также что будут сделаны другие важные уступки. О’Роу вместе с еще одним переговорщиком передал тайную записку руководству Провос, находившемуся на воле, указав в ней, что заключенные склонны принять предложение Британии и прекратить голодовку. Но последовал ответ (конкретно от Джерри Адамса), что Тэтчер обещает мало, а поэтому голодная забастовка должна продолжаться.

Шестеро мужчин умерли, прежде чем было объявлено о прекращении голодовки. Общественности всегда говорили, что это сами заключенные настаивали на продолжении акции, и О’Роу никогда не рассказывал о своей версии событий, считая, что его знание из серии так называемых тщательно спрятанных мифов, окутывающих эти драматические события. Но в глубине души он ощущал огромную вину за то, что в то время не был более решительным и настойчивым. Он удивлялся, почему Адамс и его окружение настаивали на голодовке и не приняли предложение, которое сами заключенные считали приемлемым.

За многие годы бесконечных раздумий О’Роу пришел к ужасному заключению. Когда Бобби Сэндз начал борьбу за парламентское кресло, республиканизм в лице мирного протестанта, желающего получить место в парламенте, получил такую огромную общественную поддержку, которой ИРА никогда не добивалась посредством насилия. После смерти Сэндза 5 мая 1981 года сотни тысяч человек вышли на улицы. О’Роу не был участником обсуждений этого вопроса в Армейском совете, который этим занимался, но он понял, что Адамс намеренно затянул голодовку, чтобы использовать широкомасштабный протест и огромную поддержку. О’Роу понял, что для республиканской политики голодная забастовка была неким моментом «расщепления атома». Адамс впервые осознал потенциал электоральной политики. В продолжении забастовки он увидел беспрецедентную возможность серьезно расширить базу поддержки республиканского движения. Правда, это стоило шести жизней.

Начав как-то рассказывать Мэкерзу эту историю, О’Роу понял, что не может остановиться. Сначала он говорил сквозь слезы, задыхаясь, а затем раскричался, перестав себя контролировать, как ребенок. Двадцать лет он носил в себе груз мыслей о шести погибших забастовщиках, а после двух десятилетий молчания вдруг эмоционально очистился и начал говорить об этом. «Я больше не могу, мать вашу, держать все в себе, – признавался он Мэкерзу. – Парни умерли, мать вашу, ни за что!»

Однако, размышляя о циничном решении Адамса постоянно увеличивать число мучеников (это было необходимо для жизнеспособности Шинн Фейн как политической партии), О’Роу споткнулся о весьма неприятную вещь: ведь если бы не такое вот решение, то война, пожалуй, никогда бы не кончилась! Эд Молони впоследствии писал: «Голодная забастовка сделала возможным для Шинн Фейн успешное участие в электоральной политике; последующее напряжение между вооруженной борьбой ИРА и политикой Шинн Фейн привело к мирному процессу и в конечном итоге к концу конфликта. Если бы предложения Тэтчер, сделанные в июле 1981 года[89], были приняты, то, возможно, даже наверняка, ничего бы этого не случилось. Найдутся те, кто скажет, что цель оправдывает средства, что достижение мира было той самой желанной целью, за которую стоило так дорого заплатить». Однако О’Роу продолжал утверждать, что человек, способный вести долгую, просчитанную на много шагов вперед игру, обрекая при этом шестерых мужчин на смерть, которой можно было избежать – такой человек, может быть, и является гением политической стратегии… но все равно он человек, лишенный совести и попросту преступник.

* * *

Когда начинался разговор о голодовке заключенных, Брендан Хьюз обвинял себя как командира, и он говорил это Мэкерзу во время интервью. Хьюз часто вспоминал первую голодовку, которую он прекратил, потому что Шон МакКенна впал в кому. Играя в ту же игру с предположениями и противоречивыми высказываниями, Хьюз думал о том, что могло бы случиться, если бы он позволил МакКенне умереть.