Источник. Книга 1 - Айн Рэнд

— К чему ты это все ведешь?

— Ну, например, было интересно понять, кто, по-твоему, хорош собой. Это позволило бы мне определенным образом классифицировать тебя саму. Без слов — ориентируясь лишь на предпочтительный тебе тип лица.

— Если… если ты способен понять то, о чем говоришь, значит, ты не тот, кто ты есть.

— Нет, дорогая. Я как раз тот, кто я есть, именно потому, что понимаю.

— Знаешь, Эллсворт, по-моему, ты гораздо хуже, чем я думала.

— И возможно, намного хуже, чем ты думаешь сейчас. Но я полезен. Мы все полезны друг другу. Так же, как ты будешь полезна мне. Я думаю, ты захочешь быть мне полезной.

— О чем ты говоришь?

— Жаль, Доминик. Очень жаль. Если ты не понимаешь, о чем я говорю, возможно, я никак не смогу этого объяснить. Если же понимаешь, я уже все объяснил и не прибавлю ни слова.

— О чем вы говорите? — в изумлении спросила Кики.

— Просто поддразниваем друг друга, — весело ответил Тухи.

— Пусть это тебя не беспокоит, Кики. Доминик и я всегда поддразниваем друг друга. Возможно, не очень удачно, потому что, видишь — не получается.

— Когда-нибудь, Эллсворт, — проговорила Доминик, — ты сделаешь ошибку.

— Очень возможно. А ты, дорогая, ее уже сделала.

— Спокойной ночи, Эллсворт.

— Спокойной ночи, Доминик.

Когда Доминик ушла, Кики повернулась к Тухи:

— В чем дело? Что у вас произошло, Эллсворт? Что это за разговор — совершенно ни о чем? Лица людей и первые впечатления еще ни о чем не говорят.

— Это, дорогая Кики, — ответил он, и голос его звучал мягко и отстраненно, будто он отвечал не ей, а собственным мыслям, — одно из наших общих и самых больших заблуждений. Нет ничего более значительного, чем лицо человека. И более красноречивого. На самом деле мы можем по-настоящему узнать человека только с первого взгляда. Более того, при этом взгляде мы узнаем о нем все, хотя не всегда бываем достаточно мудры, чтобы развить это наше знание. Ты когда-нибудь задумывалась о стиле души, Кики?

— О… чем?!

— Стиле души. Помнишь знаменитого философа, который говорил о стиле цивилизации? Он называл это стилем. Он говорил, что это самое подходящее по смыслу слово, которое можно найти. Он говорил, что у каждой цивилизации есть свой главный принцип, одна-единственная высшая определяющая идея, и все усилия каждого человека внутри этой цивилизации подчинены этому принципу — неосознанно и неотвратимо… Я думаю, Кики, что каждая человеческая душа также имеет свой собственный стиль, свою главную тему. Ты видишь, как она отражается в каждой мысли, каждом поступке, каждом желании этой личности. Единственный абсолют, единственный императив этого существа. Годы изучения человека не расскажут тебе этого. Но расскажет его лицо. Чтобы описать личность, потребуются тома и тома. Но вспомни его лицо. Больше тебе ничего не понадобится.

— Это совершеннейшая фантастика, Эллсворт. И это, если верно, нечестно. Люди окажутся перед тобой совершенно голыми.

— Хуже того. Голым окажешься перед ними и ты. Обнаружишь себя тем, как ты реагируешь на определенные лица. На определенный сорт лиц… Стиль твоей души… В мире нет ничего важнее человека. Нет ничего более важного в человеке, чем его отношение к себе подобным…

— Ну и что же ты видишь в моем лице?

Он посмотрел на нее, будто только сейчас заметил ее присутствие:

— Что ты сказала?

— Я спросила, что ты видишь в моем лице.

— О… да… Ну что ж, скажи мне имя кинозвезды, которая тебе нравится, и я скажу тебе, кто ты.

— Знаешь, мне нравится, когда меня анализируют. Ну, посмотрим. Моей любимой кинозвездой всегда была…

Но он уже не слушал. Он отвернулся от нее и удалялся, даже не извинившись. Он выглядел утомленным. Она никогда раньше не видела, чтобы он был груб, — разве что намеренно.

Чуть позже до нее донесся его сильный, вибрирующий голос, утверждавший:

— …и таким образом, самая благородная идея на свете — идея абсолютного равенства людей.

VII

«… здесь оной будет стоять как памятник безграничному эгоизму и ничему, кроме эгоизма мистера Энрайта и мистера Рорка. Оно будет стоять между рядами жилых домов из песчаника с одной стороны и газгольдерами — с другой. Возможно, это не случайность, а перст судьбы, свидетельствующий о ее разборчивости. Иное соседство не смогло бы столь красноречиво выявить кричащую наглость этого строения. Оно будет выситься как насмешка над всеми зданиями города и людьми, построившими их. Наши здания лишены всякого смысла и противоестественны; строение мистера Рорка лишний раз подчеркивает это. Но контраст совсем не в его пользу. Сам факт этого контраста делает это здание частью всеобщего абсурда, причем частью самой комической. Так луч света, проникший в свинарник, делает видимой всю грязь и тем оскорбляет наш взор. Наши строения имеют великое преимущество: они робки и темны. Более того, они нас удовлетворяют. Дом Энрайта смел и светел… Он как пернатая змея. Он привлечет внимание — но лишь к безмерной наглости мысли мистера Рорка. Когда его построят, он станет шрамом на лице нашего города. А шрам тоже по-своему ярок и выразителен».

Это было напечатано в колонке «Ваш дом», которую вела Доминик Франкон. Статья появилась через неделю после приема у Кики Холкомб.

Утром, в день ее появления, Эллсворт Тухи вошел в кабинет Доминик. В руках он держал экземпляр «Знамени», открытый на странице, где была помещена ее рубрика. Не произнося ни слова, Тухи остановился и замер, слегка раскачиваясь на своих маленьких ножках. Казалось, можно было не видеть, а слышать выражение его глаз: в них буквально искрился смех. Губы же его были вполне невинным образом сжаты.

— Ну и?.. — спросила она.

— Где ты встречалась с Рорком до этого приема? Доминик сидела, глядя на него, опершись правой рукой о спинку стула, на кончиках ее пальцев висел карандаш. Казалось, она улыбается. Она сказала:

— Я впервые его увидела на этом приеме.

— Что ж, я ошибся. Я просто удивлен, — газета зашелестела в его руке, — сменой чувств.

— Да? Но он мне не понравился, когда я его встретила… на этом приеме.

— Именно это я и заметил.

— Садись, Эллсворт. Ты выглядишь не лучшим образом, когда стоишь.

— Не возражаешь? Не занята?

— Не особенно.

Он присел сбоку от ее стола. Сел и в задумчивости похлопал сложенной газетой по коленям.

— Знаешь, Доминик, — начал он, — это нехорошо сработано. Совсем нехорошо.

— Вот как?

— Разве ты не понимаешь, что можно прочесть между строк? Конечно, это заметят не многие. Он заметит. И я заметил.

— Но это написано не для него или для тебя.

— Так что, для других?

— Для других.

— Тогда это подлая насмешка над ним и надо мной.

— Вот видишь? Мне показалось, что сработано неплохо.

— Что ж, у каждого свои приемы.

— А что ты напишешь об этом? .

— О чем?

— О доме Энрайта.

— Ничего.

— Ничего?

— Ничего.

Он, почти не шевелясь, бросил на стол газету, просто движением кисти руки, и сказал:

— Кстати об архитектуре. Доминик, почему ты ничего не написала о здании «Космо-Злотник»?

— А о нем стоит писать?

— О, определенно. Есть люди, которых оно будет весьма раздражать.

— А стоит ли обращать на них внимание?

— Кажется, да.

— И что это за люди?

— О, я не знаю. Откуда нам знать, кто читает то, что мы пишем? Но в этом-то и весь интерес. Все эти незнакомые люди, которых мы никогда не видели, с которыми никогда не говорили или не можем говорить… и газета, где они могут прочесть наши ответы, если мы хотим дать эти ответы. Я убежден, что тебе надо написать несколько приятных слов о здании «Космо-Злотник».

— Тебе, кажется, очень нравится Питер Китинг?

— Нравится? Я чертовски его люблю. И ты тоже полюбишь… со временем, когда лучше узнаешь. Питера Китинга очень полезно знать. Отчего бы тебе не выделить время буквально на днях и не встретиться с ним, чтобы он рассказал тебе историю своей жизни? Ты узнаешь много интересного. Например, что он учился в Стентоне.

— Я это знаю.

— И ты считаешь, что это неинтересно? По-моему, это более чем интересно. Великолепное место этот Стентон. Замечательный образчик готической архитектуры. А витражи в его часовне, они же действительно одни из самых красивых в стране. Кроме того, там так много молодых студентов. И таких разных. Некоторые при окончании получают дипломы с отличием. А других выгоняют.

— Ну и?

— Ты знаешь, что Питер Китинг — один из старых друзей Говарда Рорка?

— Нет. А что, он?..

— Да, он его старый друг.

— Питер Китинг — старый друг всех.

— Совершенно верно. Замечательный парень. Но Рорк совсем не такой. Ты не знала, что Рорк тоже учился в Стентоне?