Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И судя по замеченному Ромычем вдалеке, скорей всего, у той самой, назначенной для встречи лавочки, Валентину, то он более ответственней что ли, отнёсся к договорённости встретиться в этом знаковом месте с Ромычем. Правда он, а также Ромыч обговаривались здесь встретиться не на прямую между собой, а как бы это неожиданно для всякой разумной и опирающейся на логику мысли не звучало, но за этой встречей стояло третье лицо, которое позвонив каждому из них, в момент сместило все их прежние планы (а они, если не забыли, договаривались пересечься по ходу своего дела) и назначило для них это место встречи. Где их будет ждать не только лицо своего напарника, но и некий сюрприз, о котором больше ничего не было сказано по причине того, что какой тогда это будет сюрприз, если о нём рассказать всё заранее.
И тогда похоже получается, что Валентином двигало прийти на место встречи чуть Ромыча заранее и поспешнее, не его пунктуальность и обстоятельность, а он просто прелюбопытнейшего свойства человек, который не мог не прийти раньше Ромыча на обговорённое место встречи, и тем самым не первым увидеть ожидающий их сюрприз. Правда, как это видит Ромыч, приближаясь к лавочке у которой стоял Валентин, то он больше озадачен, чем испытывает радости от открытия, представившегося ему первому сюрприза. А вот что это за сюрприз такой, то Ромыч сейчас по своему ходу и пытается с трудом из-за спины Валентина, всё пространство на лавочке перекрывшей, рассмотреть. Но всё бесполезно, и Ромычу остаётся уповать лишь на то, что когда он подойдёт поближе к лавочке, то он сможет рассмотреть то, на что там уставился Валентин.
И вот он почему-то бесшумно подходит со спины к Валентину, затем без на то там лишних разговоров обходит его сбоку, и чёрт меня побери, что это значит, а вернее, кто это ещё такой, там на лавочке, в свернувшемся положении лежит и посапывает. Но все эти вопросы в Ромыче вскипели только на волне его эмоционального накала, который в свою очередь получил такой для себя нагрев в Ромыче по причине крайнего несоответствия им увиденного с ожидаемым. Хотя это полностью соответствует понятию сюрприз, о котором его вообще-то предупреждали.
Ну а то, что он оказался столь для Ромыча неожиданным, то никто в своих действиях не собирался делать поправки на как выясняется, тонкую душевную конституцию Ромыча, кто оказывается, и сам как сюрприз, раз так не хладнокровно реагирует на встречу с сюрпризом в виде бродяги на лавочке.
Но может здесь какая-то ошибка. Ведь эти бродяги никогда не придерживаются установленных человечеством правил общежития, и они может только для того и живут, чтобы их нарушать и влезать своим естеством туда, куда их не просят. А судя по этой, с таким умиротворением посапывающей физиономии типа на лавочке, явно в провокационных целях укрывшегося газеткой, когда так давно не принято в бродяжническом сообществе, да и не актуально в такую то тёплую погоду, то этот тип, может и не будучи точно в курсе того, что тут, на этом месте обозначена важная встреча со своим сюрпризом для сторон этой встречи, действуя скорей по наитию (вот такие неустроенные жизнью пилигримы, часто так бывает, что служат проводниками судьбоносных решений, и они немного посвящены в области потустороннего, спя бывает на таком-то холоде в одних носках, а бывает и без них; и им за это ничего не бывает, только пятки сильней чешутся), взял и своим тут присутствием вмешался в ход этих, теперь на их глазах событий.
– И как это понимать? – задался вопросом Ромыч, продолжая смотреть на бродягу, кому и никак не чешется под их прямыми взглядами (а пятки друг о дружку не считается).
– Можно, конечно, как хотим понимать, – говорит Валентин, находясь в том же внимании к бродяге, – но что-то мне подсказывает, что так понимать не стоит. Не для того нас сюда привели, и этого типа сюда положили. – И вот как спрашивается, с этим Валентином разговаривать, когда он такой только для себя зашибись человек. И Ромыч мог бы и сам всю эту лабуду сказать, чтобы выказать себя шибко умным. И он бы сейчас Валентину указал, что харе так умничать, но тут он обратил своё внимание на мысль Валентина о том, что этот тип на лавочке не самовольно сюда прилёг, и за этим стоит вмешательство посторонних сил, и это сместило акценты его размышлений, как о Валентине, так и о бродяге на лавочке.
– И кто его сюда положил? – явно не подумав, задался вопросом Ромыч.
– А разве это для нас важно. – Говорит Валентин. И хотя он опять себя выражает высокомерно по отношению к Ромычу, всё-таки на этот раз Ромыч должен признать его правоту – им в отличие от этого типа на лавке, это никак не важно. А вот что им важно, то пусть Валентин, раз он такой умный, и скажет.
– А что важно? – из своего исподтишка интересуется Ромыч.
– С какой целью его сюда положили. – Отвечает Валентин, повернувшись к Ромычу и, посмотрев на него так, как будто есть такая информация, что именно он, если и не знает этого, то знает тех, кто это знает. А Ромыч и понятия никакого не имеет, кто и зачем всё это устроил, и с какой стати его об этом спрашивать. Что он и подчёркивает в своём ответном вопросе. – И с какой?
А Валентин, что за человек такой упрямый, ясно ведь Ромычу, что он знает ответ на этот вопрос, но при этом ни за что не признается в этом, а будет себя и его мучить, ломая до последнего голову в поиске ещё каких-нибудь вариантов ответа на этот вопрос, начинает тут словесно мудрить. – Надо посмотреть. – Говорит Валентин и переводит свой взгляд на бродягу. И Ромычу ничего пока другого не остаётся делать, как с недовольством в нос: «А чего на него смотреть? Тут смотри не смотри, ничего от этого не изменится», следует за Валентином и смотрит в ту же что и он сторону.
А там и в самом деле ничего не изменилось с тех пор, как они покинули бродягу своим взглядом
