Александровский дворец в Царском Селе. Люди и стены. 1796—1917. Повседневная жизнь Российского императорского двора - Игорь Зимин

23 апреля 1917 г. в Александровском дворце последний раз отметили тезоименитство Александры Федоровны. Как всегда, императрицу поздравили родные и все жившие тогда в резиденции, включая слуг. Все богослужения проходили во дворце перед походным иконостасом Александра I. Как вспоминал протоиерей Афанасий Беляев, «на приветствие императрица высказала благодарность, усиливаясь улыбнуться, но улыбка была страдальческая, болезненная. Все бывшие в храме, целуя крест, делали молчаливый поклон в ту сторону, где отдельно от всех, около ширмы, стояла царская семья».

Всем детям во время кори обрили волосы. Игровая комната Алексея. 1917 г.

29 апреля 1917 г. стали снимать дерн под грядки для овощей в Собственном садике Александровского дворца. Императрица писала: «Все ходили в сад, остальные перекапывали траву для последующей посадки овощей». Это было настоящее событие. Размах работ впечатлял, при этом работали все, включая не только всех дочерей императора, но и П. Жильяра, и доктора наследника В.Н. Деревенко. Дошедшие до нас фотографии рисуют какой-то циклопический размах работ. Было закуплено 500 корней только капусты, снят тяжелый весенний дерн и оформлены грядки на территории Собственного садика, дочери императора возили тяжеленные бочки с водой для полива. Великая княжна Ольга Николаевна в письме к З.С. Толстой (1 мая 1917 г.) писала: «Мы устраиваем в саду, около самого дома, большой огород и днем все вместе работаем. Мама тоже выходит. Она сидит в кресле и что-нибудь работает».[684]

6 мая 1917 г. в Александровском дворце отметили 49-летие Николая II. В дневнике он записал: «Мне минуло 49 лет. Недалеко и до полсотни!

Анастасия, Татьяна, Мария, Ольга

Мысли особенно стремились к дорогой Мама. Тяжело не быть в состоянии даже переписываться. Ничего не знаю о ней, кроме глупых или противных статей в газетах. День прошел по-воскресному: обедня, завтрак наверху, puzzle! Дружная работа на огороде, начали копать грядки, после чая всенощная, обед и вечернее чтение – гораздо больше с милой семьей, чем в обычные года».

В мае 1917 г. император вновь открыл байдарочный сезон. В июле он много работал физически в парке: «Днем успешно поработали в саду – срубили и распилили четыре ели». Но совершенно очевидно, что это была только внешняя сторона жизни. Император пристально следил за событиями в стране, выписывая и внимательно читая главные газеты страны. Императрица готовилась к превратностям жизни, разбирая свою ювелирную коллекцию.

Николай II на огороде

Все эти месяцы в Чрезвычайной следственной комиссии шли допросы ближайшего окружения императорской семьи и сановников. Из Нового кабинета императора в Александровском дворце изымались документы. Глава Временного правительства князь Г.Е. Львов объяснял эти действия: «Один из главных вопросов, которые смущали общественное мнение, было убеждение в том, что Государь под влиянием своей супруги, немки по происхождению, был готов подписать сепаратный мир и предпринимал даже некоторые попытки в этом направлении. Вопрос этот был выяснен. Керенский в своих докладах Временному правительству категорически и с полным убеждением утверждал, что невиновность Государя и императрицы была вполне точно установлена».

26 мая 1917 г. семья отметила день рождения императрицы: «День рождения моей дорогой Аликс. Да ниспошлет ей Господь здоровье и душевное спокойствие! Перед обедней все жильцы дома принесли свои поздравления. Завтракали наверху по обыкновению. Днем Аликс вышла с нами в сад. Рубил и пилил в парке. В 7½ покатался с дочерьми на велосип[едах]. Погода была хорошая. Вечером начал читать вслух “Граф Монте-Кристо”».

11 июля 1917 г. А.Ф. Керенский в очередной раз посетил Александровский дворец, уже как глава Временного правительства. Во время этого визита он впервые поставил вопрос об отъезде из резиденции. Граф П.К. Бенкендорф вспоминал: «…Керенский приехал в Царское Село и заявил, что Их Величествам небезопасно оставаться здесь и лучше уехать куда-нибудь внутрь России, подальше от фабрик и гарнизонов. “Большевики нападают теперь на меня, потом будет ваш черед”, – сказал он. Царь просил отправить их в Ливадию. Керенский считал это возможным и просил Государя начать сейчас же приготовления к путешествию. Он указал вместе с тем, что удобной резиденцией может быть имение великого князя Михаила Александровича в Орловской губернии, и, по-видимому, предпочитал это место Крыму. Уезжая, Керенский советовал царю готовиться к дороге в строгой тайне, чтобы не привлекать внимания караульных солдат».[685]

Мария и солдат охраны

Когда стало известно, что семья высылается из Александровского дворца, то начались сборы.

При этом долгое время семье не сообщали, куда они отправятся в ссылку. Николай II очень надеялся, что это будет Ливадия.

Сборы шли в двух плоскостях: в легальной и нелегальной. Вещей с собой семье разрешалось взять довольно много. Все, что вывозилось из дворца, вносилось в списки. Например, из Винной кладовой Александровского дворца взяли три ящика с винами и три с водами, погруженные в поезд № 2. Из кладовых Гофмаршальской части в дорогу взяли два ящика с консервами, 10 «кроватей складных походных в кожаных чехлах, 6-пудовый ящик с сахаром, большую коробку с туалетной бумагой». Все это погрузили в поезд № 1. Эти вещи, как и много другое, грузил в поезда 21 рабочий с 22 до 6 час утра 1 августа 1917 г.[686]

Но были вещи, которые не вошли ни в один из списков, – это были драгоценности, которые должны были обеспечить семью. Императрица в своем дневнике дважды (13 и 29 июля 1917 г.) упоминает о том, что она «приводила в порядок вещи» и «упаковывала – перебирала вещи». Думается, что она имела в виду не только свои личные вещи, для этого имелись «комнатные девушки» и камер-юнгферы, но и семейную ювелирную коллекцию.

Все дочери «были в курсе», но, вероятнее всего, Николая II и цесаревича Алексея в эти «женские дела» детально не посвящали.

Примечательно, что подготовку к отъезду Александра Федоровна начала еще 13 июля, а об отъезде из Царского Села им было сообщено только 28 июля. Поскольку семья уезжала фактически в неизвестность, то надо было предусмотреть очень многое, поэтому собирались буквально до последнего момента.

Ольга и Татьяна с офицерами охраны

Забегая вперед, добавим, что часть ценностей из Александровского дворца в Тобольск осенью 1917 г. доставила личная камер-юнгфера императрицы Александры Федоровны, Магдалина Францевна Занотти. Камер-юнгферы императрицы Занотти и Тутельберг были преданнейшими людьми. Обе девушки приехали с юной гессенской принцессой Аликс в Россию в октябре 1894 г. и всю жизнь прожили со своей хозяйкой, так и не выйдя замуж. Эти старые девы готовы были буквально положить жизнь за свою императрицу. Можно только предполагать, что пережила М.Ф. Занотти, которая на своем теле везла через пол-России в Тобольск немыслимой стоимости драгоценности.

22 июля 1917 г. в Александровском дворце отметили тезоименитство Марии. В этот день императрица подарила дочери золотую брошь с изумрудом в форме сердца, усыпанную бриллиантами, записав в своем ювелирном альбоме: «Мэри, июль 22. 1917». Примечательно, что эта брошь была из старых, «собственных» драгоценностей Александры Федоровны, подаренных ей еще в 1892 г.[687] Николай II в этот день отметил в дневнике: «Именины дорогой мама и нашей Марии».

28 июля 1917 г. императорской семье сообщили о дате отъезда из Александровского дворца. Николай II с горечью записал в дневнике: «После завтрака узнали от гр. Бенкендорфа, что нас отправят не в Крым, а в один из дальних губернских городов в трех или четырех днях пути на восток! Но куда именно, не говорят, – даже комендант не знает. А мы-то все так рассчитывали на долгое пребывание в Ливадии!!».

30 июля 1917 г. Николай II записал в дневнике: «Сегодня дорогому Алексею минуло 13 лет. Да даст ему Господь здоровье, крепость духа и тела в нынешние тяжелые времена. Ходили к обедне, а после завтрака к молебну, к которому принесли икону Знаменской Божьей Матери. Как-то особенно тепло было молиться Ее святому лику вместе со всеми нашими людьми. Ее принесли и унесли через сад стрелки 3-го полка». К этому времени, как свидетельствует дневник императора, «все уложено теперь, только на стенах остались картины».

На следующий день после отъезда императрица зафиксировала основные события: «Июль 31. Понед. Царское Село. Упаковывала [вещи]… Не ложились спать, весь вечер были готовы к посадке на поезд и только в 5 [часов] 20 [минут] выехали из дома на автомобиле».