Sindroma unicuma. Книга1. - Блэки Хол

Неожиданно меня как хлопнули по пятой точке! Взвыв от боли, я подскочила. Передо мной стоял Касторский с дружками.

— Кого это мы выглядываем? — спросил староста, поганенько улыбаясь. — И в весьма иротишной позе.

— Н-никого, — ответила я, заикаясь. Смотрела на старосту, впав в ступор. Встречаются такие люди — парализуют одним своим видом, рождая неконтролируемый страх.

Касторский подошел вплотную и провел по моей щеке ладонью. Я отбросила ее.

— Плохо за тобой присматривают, — осклабился староста. — Дерзкая и неприветливая. Люблю таких, как ты, воспитывать.

И подставил подножку. Не удержавшись, я с размаху уселась на подоконник. Хорошо, что не на пол, но ноги разъехались.

Касторский ухватился за мои колени и развел их.

— Ну и видочек! — заржал, а вместе с ним и его мордовороты.

Вложив всю ненависть, я оттолкнула Касторского, и он, не ожидая сопротивления, отлетел, но недалеко.

— Ах, ты с*ка! — взревел и медленно пошел на меня, закручивая кистью невидимую воронку. В ней появился полупрозрачный, но знакомый хлыст, постепенно уплотнявшийся. Иллюзия получилась хорошей и реалистичной.

Сжавшись, я закрылась, чтобы уберечь живот и лицо. Послышался свист, но удара не произошло. Рядом с Касторским стоял Мелёшин с бледным лицом, и взгляд у него был тяжелый, не предвещавший старосте ничего хорошего.

— Я предупреждал, что мне не нравится, когда за моей спиной пытаются испохабить то, что им не принадлежит, — чужим, не своим голосом сказал он. — Ты нарываешься. Ты уже нарвался.

Это могла быть 21.2 глава

Мэл свел ладони, что-то неслышно пробормотав, а когда развел, между пальцами переливался бликами фиолетовый многогранник — nerve candi[19], парализующий группы мышц, смотря куда попадет заклинание.

— Только попробуй, гад! — сказал Касторский, отступая за дружков. Его лицо пошло красными пятнами, глаза бегали.

Бугаи пошли на Мелёшина, обкладывая его с двух сторон. Каждый из них тоже создал заклинания: piloi candi[20] и gelide candi[21] больших размеров.

На мгновение забыв о том, что нахожусь в пренеприятнейшей компании, я завороженно смотрела на потрясающее зрелище: вращающийся насыщенно-голубой ершистый шар в руках одного и окутанную белыми нитями, потрескивающую сферу между ладонями другого. Заклинания были столь же прекрасны, сколь опасны своей величиной и последствиями.

Теперь понятно, на что намекал Бобылев, говоря о величии висоратства. Мгновенно создавать из ничего разрушительную красоту — это ли не венец человеческих возможностей?

Залюбовавшись, я не сразу заметила, что Мэл переложил фиолетовый шар в левую руку и принялся медленно обходить противников побоку, в то время как они прикрывали Касторского. Тот трусил и прятался за спинами товарищей.

Дислокация поменялась. Передвигаясь с невероятной гибкостью, Мелёшин сместился и закрыл меня спиной, одновременно перебирая пальцами и наращивая nerve candi. Ох, не повезет тому, кто примет заклинание на себя.

Противники замерли в угрожающих позах, не решаясь начать. Внезапно в другой руке Мэла появилось и начало расти мутное переливающееся уплотнение, казалось, втягивающее в себя окружающее пространство. Мордовороты растерялись.

— Трое на одного? — процедил презрительно Мелёшин.

— А ты как хотел? — оскалился Касторский, выглядывая из-за широких спин дружков. — Отдал бы, и без проблем.

Вместо ответа Мэл без предупреждения метнул nerve candi в прячущегося Касторского. Заклинание, рассыпавшись фиолетовыми искрами, впиталось в ноги старосты. Тот повалился на пол, ноги его не держали.

— Ах ты, гнида! — завизжал он.

Бугаи собрались ответить и уже вскинули руки, как вдруг, неловко сбросив заклинания, загнулись и обхватили головы ладонями. Мелёшин, тоже схватившись за уши, не удержал переливающийся мутный сгусток, и тот, сорвавшись, рассыпался на полу с тихим звоном и растаял каплями.

Мэл оклемался первым и выругался трехэтажно на лежащего и поскуливающего Касторского.

— Козлина, еще раз устроишь падлу, я тебе раскрою череп!

Схватил меня за локоть и потащил по лестнице наверх. На следующем этаже он долго тряс головой:

— Надо же, какая сволочь! Оглушил, а ведь видел, что у меня в руках deformi[22].

Я слушала Мелёшина и с пустыми глазами смотрела на свои кривые и косые руки. Только что они создали заклинание легкого оглушения, вернее, совсем даже не легкого, а вполне ощутимого. Если Мэл узнает, что я чуть не покалечила всех участников конфликта, то без сожаления приложит головой о батарею. Заклинание деформации создавало жуткие уродства, стягивая кожу. Представляю, какими красавцами мы заявились бы на лекцию.

Мелёшин продолжал громко возмущаться, а потом переключил недовольство на меня:

— Опять его спровоцировала? Тебя же предупреждали — это в последний раз.

— Никого я не провоцировала, — устало воспротивилась обвинению.

Плечи заломило. Началась отдача — результат неправильно наложенного заклинания. Еще бы знать, каким образом удалось его создать. Но факт остался фактом — у меня получилось!

— Он тебя ударил? — спросил Мэл.

— Не успел.

— Не пойму, почему он к тебе прилип. Мало других развлечений?

— А разве я прыгаю от радости? Как увижу, сразу сердце заходится от страха.

Мелёшин посмотрел на часы:

— Пошли на лекцию. Через две минуты звонок.

По дороге я спросила:

— Как думаешь, надолго у Касторского ноги отказали?

— Твоя беда, что ли? — отрезал раздраженно Мэл.

— Вдруг ему надо помочь?

— Кому надо, тот поможет, — неизвестно почему разозлился Мелёшин. — Он тебя чуть не избил, а ты его жалеешь.

— Я не жалею.

— Помолчи, пожалуйста, — простонал Мэл, — от твоей трескотни голова заболела. И так шибанутая этой сволотой, еще ты добавляешь.

Я благоразумно примолкла, но ненадолго.

— Может, стоило отправить его в медпункт?

Мелёшин посмотрел на меня как на недоразвитую и высказался примерно в том же духе. Ну и пусть.

Время поджимало, мы ускорили шаги.

— Наверное, не имеет смысла говорить о новом долге, — сказала, запыхавшись, потому что едва поспевала за быстро идущим Мэлом. — Я и так в них как в шелках, особенно перед тобой. Но могу поблагодарить.

Он остановился посреди коридора и скрестил руки на груди.

— Давай, начинай.

— Прямо здесь и сейчас?

— Почему бы и нет? — пожал Мелёшин плечами.