Шпионы «Маджонга» - Джон Тренейл

— Привет. Ни хао. — Это заговорила Диана.

Джинни посмотрела на дочь и с удивлением увидела, что та протягивает Кайхуэй руку.

— Ни хао, — приветливо ответила сестра.

Диана почувствовала, как ее руку сжимает грубая рука тетки, и едва не выдернула свою. Как может эта женщина быть их родственницей? Такая толстая, коренастая, а на мешковатой одежде из серой вылинявшей ткани заплаты и незаметные мелкие дырочки. Круглое морщинистое лицо казалось лицом пожилой женщины, но Диана знала, что ее тетка младше ее матери. Тетя Кайхуэй — крестьянка. Ее жизнь была трудной. Вот почему она выглядит состарившейся раньше времени. Единственное, что было в ней приятного, так это глаза — и они добрые. Диане понравились глаза ее тети.

— Теперь нам надо идти. — Кайхуэй посмотрела на Цю. — У них есть вещи?

— Никаких вещей.

— Хорошо. Они выдержат?

— Да.

Кайхуэй посмотрела на прибывших еще одним долгим взглядом и увидела три измученные души, едва державшиеся в теле.

— Точно?

— Да! — сказал Цю.

— Тогда пошли.

Кайхуэй пошла по склону холма, поднимаясь к лесу и ведя их тропой, протоптанной сотней поколений, ходивших босиком, и еще сотней поколений, носивших башмаки на деревянной подошве, и еще сотней, обутых уже в сандалии, такие же, как на ней самой. Ходьба пешком по сельской местности в жаркой Сычуани — нелегкое дело, но для троих измотанных гонконгцев она показалась настоящей пыткой. Мэт первым пожаловался вслух.

— Почему мы не можем доехать на машине? — спросил он с раздражением.

— Дороги нет, — ответил Цю.

Он довольно быстро обнаружил, что испытывает сильную неприязнь к Мэту, который, казалось, не унаследовал ни одно из положительных качеств своего отца. Парень просто слабак. Ну что ж, погостит в Чаяне и сразу окрепнет, закалится.

— Почему нет дороги? Я знал, что эта страна — настоящая дыра, но, Боже мой…

— Когда-нибудь здесь будут дороги. Чаян еще недостаточно большой город.

— Где мы? Почему ты привез нас сюда?

— Это провинция Сычуань. Вы идете в деревню, которая называется Чаян, где вы и останетесь.

— Как надолго?

— На всю жизнь.

Отвечая на вопрос мальчика, Цю шел впереди Мэта и не мог видеть его лица, но он услышал, как тот всхлипнул, и испытал злорадство.

— Зачем ты делаешь это? — спросил Мэт.

Цю лишь злобно ухмыльнулся и промолчал.

Дорога стала круче. Через сорок пять минут медленного продвижения вперед отряд распался на отдельные группки. Кайхуэй продолжала подниматься вверх все в том же ровном неспешном темпе, и Диана старалась не отставать от нее. Следом, чуть приотстав, шла Джинни. Но Мэт уже выдохся. Он не ел больше двенадцати часов, голова у него гудела, он обливался потом. Вдруг он споткнулся о какой-то корень и упал. Цю ткнул его носком ботинка и сказал:

— Вставай!

— Я устал. Оставьте меня здесь.

— Невозможно. Мы должны идти. Ты сможешь отдохнуть в деревне.

— Я же сказал, оставьте меня!

Цю глянул на него сверху вниз и не увидел ничего, достойного сочувствия. Мэт был одет в то, что подобрали мальчику его похитители: застиранные голубые джинсы и футболку, которая когда-то была белой. Он выглядел неважно. Какой богатый человек в здравом уме будет прикидываться несчастным, спросил себя взбешенный Цю. А лицо-то! Страдальческое, жалкое… Он дал подростку пинка под ребра. Мэт застонал от боли.

— Слушай меня, английский мальчик. — Цю не пытался скрыть свою злость. — Ты что думаешь, я по собственному желанию валандаюсь здесь с таким слабаком, как ты? Нет! Ты слышал когда-нибудь о том, что называют Великим походом,[27] а?

Сто тридцать тысяч мужчин, женщин и детей вышли в путь, но только двадцать тысяч из них дошли до места. Наши отцы оставили сто десять тысяч человек, там, где те попадали, — на льду или в пустыне, под палящим солнцем равнин. Где они теперь? Они мертвы! Мертвы! Ты должен научиться «цзыли гэншан». Ты знаешь, что это такое? Тогда пусть это будут первые китайские слова, которые ты выучишь: цзыли гэншан — опора на собственные силы. Повтори!

— Жили жиншанг… — У Мэта не сразу получилось.

— Гэншан, гэн, гэн! — Цю настаивал, издеваясь. Наконец он сказал: — Уже лучше. А теперь вставай. Вставай! — Он пинал Мэта снова и снова, пока мальчик не встал на ноги и не заковылял в полубессознательном состоянии к тому месту, где ждали мать и Диана. Их лица были горестны, но они не могли ничем помочь ему.

— Я бы убил этого человека, — прошептал Мэт, тащась следом за матерью. — Это было бы не трудно: он не слишком сильный, а нас трое…

— Мэт, не неси чепухи, — запретила ему Джинни. — Нам некуда бежать. Если мы коснемся его хоть пальцем, нас схватят и казнят. Мы ничего не можем поделать.

— Но ведь должен же быть какой-то выход. Должен быть!

— У нас нет выхода, — сказала Диана. Она натерла мозоль на правой ноге и боялась, что мозоль лопнет, прежде чем они дойдут до места назначения. Ей трудно было даже разговаривать, и бессилие ее брата только усугубляло ее собственные страдания. Она хотела, чтобы он замолчал. — Давай лучше надеяться, что мы скоро дойдем до деревни. Может быть, нас там покормят. Побереги дыхание.

Теперь Диана шла рядом с матерью.

— Ты уже выросла, — пробормотала Джинни. — Ты сейчас говорила, как взрослая женщина. — Диана слабо улыбнулась, но ничего не ответила, экономя силы.

Лес заметно поредел. Шедшая впереди Кайхуэй поднялась на пригорок и остановилась, уперев руки в бока и глядя куда-то вдаль. Один за другим отставшие подтянулись и в изнеможении попадали на землю рядом с Кайхуэй.

— Чаян, — сообщила она с ноткой гордости в голосе.

Прямо перед ними склон холма, полого снижаясь, переходил в открытую равнину, где на самом краю рисовых полей примостилась россыпь домов. Передний план был очень красочным: зелень высоких деревьев, окружающих поселок, земля цвета охры и белизна домов, крытых замшелой черепицей. Но деревня занимала не больше 500 квадратных метров, а за ней пейзаж приобретал серые и коричневые тона. Прибывшие видели маленькие фигурки людей в остроконечных соломенных шляпах — люди убирали рис на полях, залитых водой, доходившей им до колен. А там дальше смутно виднелись террасированные участки, на которых росли огородные культуры, занимавшие остальную часть равнины. Позади снова начинался лес, покрывший склоны холмов тускло-оливковой зеленью, а дальше все вокруг застилала пелена прогретого воздуха, в мареве которого было не различить, где кончаются вершины гор и начинаются шапки облаков, цеплявшихся за них.

Кайхуэй посмотрела на сестру и спросила:

— Ты помнишь?

Джинни долго молчала, прежде чем ответить.

— Она стала больше, — наконец ответила она.

— Да. И богаче. Когда ты уехала, у нас было только четыреста му[28] сельскохозяйственных угодий. А сейчас шестьсот. И у каждой семьи теперь одна десятая му собственной земли. Маленькая школа. По трубам на центральную площадь подается вода. — Она помолчала, как человек, сознающий истинную ценность собственного дома, но потом ее лицо затуманилось. — Старшая сестра, правда ли, что в некоторых местах вода подается по трубам прямо в дом?

— Да.

— Я не больно верю, хотя это звучит здорово. Но что, если ночью труба прорвется? — Кайхуэй покачала головой. — Лучше пригнать воду на площадь и оставить ее там, где она не причинит никому вреда. Пойдем. Осталось уже немного, тут недалеко.

Когда они дошли по тропе до первых домов, Джинни увидела, что их уже ожидает толпа встречающих. Всего лишь кучка женщин, детей и шелудивых собак… Конечно, сейчас полдень, и все мужчины на полях, в деревне остались одни женщины. Около тридцати человек образовали живой заслон, преграждавший вход в деревню. Они не улыбались и не уступали незнакомцам место для прохода. Кайхуэй пошла прямо сквозь них. Остальные после секундного замешательства последовали за ней в образовавшийся просвет. Казалось, что даже Цю слегка испуган, однако он знал, что он важный чиновник, и что за любой вред, причиненный ему, виновным предстоит нести ответ, но это будет только потом, и то неизвестно, когда еще потом.

— Здесь воняет, — простонал Мэт. — Чем это?

— Человеческими экскрементами, — ответила Джинни. — От земли живут восемьсот миллионов китайцев. Удобрений не хватает, поэтому они используют то, что у них есть.

— Ты хочешь сказать, что они используют… дерьмо.

— Да. И, пожалуйста, не употребляй это слово.

— Боже мой! Господи Боже мой!..

— Через некоторое время ты привыкнешь.

— Я не останусь здесь так надолго, чтобы привыкнуть к этому.

— Когда же ты опомнишься? Отсюда некуда идти!

— А люди тут!.. Посмотри вон на ту. Спорю, что она не мыла волосы как минимум месяц.