Странствия убийцы - Робин Хобб

– Что справедливо, то справедливо, – заметил я, сдерживая улыбку.

– Согласен, – уступил он и снова быстро вышел из кухни, но вскоре вернулся. – Старуха говорит, что испытает тебя. Видишь ли, это ее лошадь и повозка.

Снаружи все еще было темно. Факелы сыпали искрами от ветра и снега. Люди вокруг торопились, поднимали капюшоны и застегивали получше плащи. Было четыре фургона и упряжка. В один из них набилось около пятнадцати человек. Они жались друг к другу и держали на коленях тюки и сумки. Одна женщина посмотрела на меня. На лице ее читалась тревога. Рядом с ней съежился ребенок. Я думал, откуда они взялись. Два человека погрузили бочки в последний фургон, потом натянули брезент над всей грудой.

За нагруженным пассажирами фургоном стояла небольшая двухколесная повозка. Маленькая старая женщина, закутанная в черное, выпрямив спину сидела на сиденье. На ней были плащ, капюшон и шаль, колени закрывало дорожное одеяло. Ее острые черные глаза внимательно следили за мной, пока я подходил к экипажу. В повозку была запряжена пестрая кобыла. Ей не нравилась погода, а упряжь была слишком тяжелой для нее. Я постарался пригнать упряжь получше, убеждая лошадку довериться мне. Закончив, я обнаружил, что старая женщина пристально смотрит на меня.

Ее выбившиеся из-под капюшона волосы были тронуты сединой, и на них поблескивали снежинки. Она поджала губы, но промолчала, даже когда я положил под сиденье мой сверток.

– Добрый день, – сказал я, усевшись рядом с ней, и взял вожжи. – Предполагается, что я буду править лошадью, – добавил я дружелюбно.

– Предполагается. Разве ты не знаешь? – Она впилась в меня глазами.

– Хенк заболел, и Ник просил меня править вашей кобылой. Меня зовут Том.

– Я не люблю перемен, – сообщила она. – Особенно в последнюю минуту. Перемены говорят о том, что ты и раньше не был как следует готов, а теперь готов еще меньше.

Я заподозрил, что догадываюсь о причине внезапного недомогания Хенка.

– Меня зовут Том, – снова представился я.

– Говорил уже, – огрызнулась она, глядя на падающий снег. – Дурацкая затея все это путешествие, и ничего хорошего из этого не выйдет. Теперь я вижу, – она потерла одетые в перчатки руки. – Проклятые старые кости, если бы они так не болели, мне бы никто из вас не понадобился. Никто.

Я не мог придумать ответа и был спасен появлением Старлинг.

– Посмотри, что они мне дали! – сердито сказала она. Ее лошадь тряхнула черной гривой и выкатила глаза, как бы требуя моего сочувствия по поводу того, что она должна везти на себе.

– Хорошая лошадь. Горной породы. Они все такие. Но она будет идти в быстром темпе весь день, и у большинства из них приятный характер.

Старлинг нахмурилась:

– Я сказала Нику, что за наши деньги собиралась получить лошадь получше.

Ник в это время как раз проезжал мимо нас. Его лошадь была не больше лошади Старлинг. Он посмотрел на музыкантшу и отвел глаза.

– Поехали, – тихо сказал он мне. – Лучше не разговаривать и держаться поближе к переднему фургону. В такой шторм потеряться гораздо легче, чем вы можете подумать.

Каким бы тихим ни был его голос, команде все мгновенно подчинились. Не было никаких выкриков или громких прощаний. Просто фургоны перед нами бесшумно двинулись с места. Я натянул вожжи и причмокнул лошади, которая, недовольно фыркнув, пошла шагом. Мы двигались вперед почти беззвучно, под пеленой падающего снега. Старлинг натягивала поводья, потом отпустила лошадь, и кобылка мгновенно перешла на рысь и присоединилась к другим лошадям в начале группы. Я остался с молчаливой старухой.

Вскоре я понял, насколько серьезным было предупреждение Ника.

Взошло солнце, но снег сыпал так густо, что свет казался молочным. Вьющийся снег имел какой-то перламутровый оттенок, от которого кружилась голова и уставали глаза. Казалось, мы едем по бесконечному белому туннелю, и только следовавший перед нами фургон указывал нам путь.

Ник не придерживался дороги, а вел нас прямиком через замерзшие поля. Снег вскоре заметет наши следы, и не останется никаких знаков нашего проезда. Поля были огорожены, так что всадникам приходилось спешиваться, чтобы снять ограждения и закрыть за нами проход. Я заметил еще одну ферму сквозь снег, но в окнах не было света. Вскоре после полудня мы миновали последнее ограждение и со скрипом выехали с поля на то, что некогда было дорогой, а теперь представляло собой всего лишь еле заметную тропу, по которой давно никто не ездил.

И все это время моя спутница была такой же холодной и молчаливой, как падающий снег. Время от времени я следил за ней уголком глаза. Она смотрела вперед, тело ее раскачивалось в такт движению повозки. Она непрерывно растирала руки, как будто они у нее болели. Поскольку мне нечем было больше развлечься, я разглядывал ее. Из Бакка, по-видимому. Акцент все еще сохранялся, хотя и потускнел после долгих лет путешествий по другим местам. Платок на ее голове ткали в Чалси, а вышивка на краях плаща – черным по черному – была совершенно мне незнакома.

– Далеко ты заехал от Бакка, мальчик, – внезапно сказала она. Говоря это, она смотрела вдаль. Что-то в ее тоне заставило меня выпрямиться.

– Так же как и вы, старая женщина, – ответил я. Она повернулась и взглянула на меня. Я так и не понял, что было в ее черных глазах – раздражение или восхищение.

– Верно. Годы и мили. И то и другое – долгий путь. – Она помолчала, потом спросила: – Почему ты едешь в горы?

– Я хочу повидать дядю, – ответил я честно. Она презрительно фыркнула:

– Мальчик из Бакка, у которого есть дядя в горах? И ты так хочешь его увидеть, что рискуешь головой?

Я взглянул на нее:

– Это мой любимый дядя. А вы, как я понимаю, направляетесь к алтарю Эды?

– Другие направляются, – поправила она меня. – Я слишком стара, чтобы молиться о ребенке. Я ищу пророка. – Прежде чем я успел что-нибудь сказать, она добавила: – Это мой любимый пророк, – и усмехнулась.

– А почему вы не едете с другими, в фургоне?

Она холодно посмотрела на меня:

– Они задают слишком много вопросов.

– А… – Я улыбнулся, принимая упрек.

Через несколько мгновений она снова заговорила:

– Я долго была одна, Том. Я люблю делать все по-своему, советоваться сама с собой и сама решать, что я буду есть на ужин. А те, они милые люди, но копаются и клюют, как курицы. Если их предоставить самим себе, ни один из них не сможет добраться до гор. Они все нуждаются друг в друге, чтобы говорить: «Да, да, мы поступили правильно, и дело стоит риска». А теперь, когда они уже что-то выбрали, для них не может быть другого решения. Ни один не мог бы по собственному желанию повернуть назад.

Она покачала головой, а я задумчиво кивнул. После этого она долго молчала. Наша дорога вышла к реке. Мы поехали вдоль нее вверх по течению прямо через редкий кустарник и молоденькие деревца. Я едва мог разглядеть реку сквозь снег, но чувствовал ее запах и слышал шум течения. Я гадал, сколько нам придется пройти до перехода. Потом улыбнулся. Я был уверен, что этим вечером, когда увижу Старлинг, она все будет знать. Я подумал, развлечет ли Ника ее общество.

– Что ты улыбаешься? – внезапно спросила старуха.

– Я думал о своей приятельнице-менестреле, Старлинг.

– И она заставляет тебя так улыбаться?

– Иногда.

– Она, говоришь, менестрель. А ты? Ты менестрель?

– Нет. Просто пастух. Большую часть времени.

– Понятно.

Потом, когда начало темнеть, она сказала:

– Можешь называть меня Кеттл.

– Я Том, – ответил я.

– И в третий раз ты мне говоришь об этом.

Я думал, что с наступлением ночи мы разобьем лагерь, но Ник гнал нас вперед. Мы ненадолго остановились, и он достал фонари и повесил их на фургоны.

– Иди за светом, – коротко сказал он, проезжая мимо нас. Наша кобыла последовала его распоряжению.

Совсем стемнело, и холод усилился, когда фургон перед нами свернул с дороги и поехал по направлению к просвету между деревьями у реки. Я послушно повернул нашу кобылу, и мы скатились с дороги. При этом нас так тряхнуло, что Кеттл выругалась. Я улыбнулся: немного в Баккипе было гвардейцев, которые сделали бы это лучше.

Вскоре мы остановились. Я удивился, но продолжал сидеть, поскольку ничего не видел. Река была черной полосой где-то слева от нас. Ветер от нее добавлял к холоду новую сырость. Пилигримы в фургоне перед нами тихо переговаривались. Я услышал голос Ника и увидел человека, ведущего свою лошадь мимо нас. Он взял фонарь с задней части фургона. Я следил за тем, как он уходит. В одно мгновение человек и лошадь оказались у длинного низкого здания, которое было едва различимо в темноте.

– Слезайте, входите внутрь. Мы проведем ночь здесь, – проинструктировал нас Ник, проезжая мимо.

Я слез и подождал, чтобы помочь Кеттл. Когда я протянул ей руку, она посмотрела на меня потрясенно.

– Благодарю вас, добрый сир, – тихо сказала она, когда я помог ей.