Рассветная бухта - Тана Френч

— Мне показалось, что ей хреново, — проговорил Ричи, шагая к машине.

— Стой. Давай подождем минут пять. — Ему — да и мне тоже — нужно было глотнуть свежего воздуха. Я слишком устал, чтобы вести машину и разговаривать одновременно.

Я направился к стене, на которой мы сидели в перерыве между вскрытиями, — казалось, это произошло десять лет назад. Иллюзия лета не продлилась: солнечные лучи были слабыми, дрожащими, и холодный воздух прорезал пальто насквозь. Ричи сидел рядом со мной, дергая застежку «молнии».

— Она что-то скрывает, — сказал я.

— Возможно. Однако из-за лекарств сложно понять.

— Я уверен. Дженни слишком усердно пытается представить дело так, что до вечера понедельника все было идеально: кто-то проник в дом — мелочь, зверь на чердаке — мелочь, все супер. Она болтала так, словно мы с ней встретились за чашечкой кофе.

— Некоторые люди так и живут. У них все и всегда замечательно. Даже если дела плохи, ты никогда в этом не признаешься, а стискиваешь зубы и говоришь, что все прекрасно, и надеешься, что так оно и будет.

Он смотрел мне прямо в глаза. Я не смог сдержать хмурую усмешку:

— Верно, старые привычки не умирают. И ты прав — это похоже на Дженни. Но, казалось бы, в такой ситуации она должна выложить все как на духу. Разве что у нее есть чертовски веская причина этого не делать.

— Очевидный ответ — она помнит, что произошло в понедельник вечером, — предположил Ричи после секундной паузы. — И если это так, все указывает на Пэта. Ради мужа она стала бы молчать. Ради человека, которого много лет не видела, — ни за что.

— Тогда почему она отмахивается от разговоров про взломщика? Если она в самом деле не боялась, то почему? Любая другая женщина, заподозрив, что кто-то проник в дом, где живут она и ее дети, непременно что-нибудь предприняла бы. Она не стала бы действовать только в одном случае — если бы знала, кто именно забирается в дом.

Ричи откусил заусенец и обдумал мои слова, щурясь на тусклое солнце. На щеках его уже заиграл слабый румянец, однако спина по-прежнему была напряжена.

— Тогда почему она вообще рассказала об этом Фионе?

— Потому что сначала она не знала. Но ты же ее слышал: она пыталась поймать взломщика. Что, если ей это удалось? Что, если Конор набрался храбрости и оставил Дженни записку? Не забывай: они давно друг друга знают. Фионе кажется, что ничего романтического между ними не было — по крайней мере она в это верит, — но если это не так, она бы вряд ли об этом узнала. Они по меньшей мере друзья, старые друзья. Узнав, что Конор где-то рядом, Дженни, возможно, решила возобновить дружбу.

— Ничего не сказав Пэту?

— А вдруг она боялась, что Пэт вскипит и набьет морду Конору? Не забывай, он же ревнивец. Возможно, Дженни знала, что у него есть основания ревновать. — Когда я сказал это вслух, по телу пробежал электрический разряд, и это едва не заставило меня спрыгнуть со стены. Наконец-то, черт побери, дело начало укладываться в один из шаблонов — в самый древний и распространенный.

— Пэт и Дженни были без ума друг от друга, — возразил Ричи. — Все на этом сходятся.

— Человеческую натуру не изменишь. Дженни торчит в этой дыре, без друзей, без работы, без денег, Пэт сходит с ума из-за какого-то зверя на чердаке — и вдруг, когда она нуждается в нем сильнее всего, появляется Конор. Человек, который знал ее тогда, когда она была идеальной девочкой, который полжизни обожал ее. Перед таким искушением только святой не устоит.

— Возможно, — ответил Ричи, по-прежнему кусая заусенец. — Допустим, ты прав. Значит, у нас все еще нет мотива для Конора.

— Дженни решила порвать с ним.

— Тогда у него появился бы мотив убить ее — или Пэта, если Конор решил, что в этом случае Дженни к нему вернется, — но не всю семью.

Солнце село, и холмы начали сереть; ветер кружил листья в безумном хороводе, прежде чем шлепнуть их о мокрую землю.

— Все зависит от того, как сильно он хотел ее наказать, — возразил я.

— Ладно. — Ричи засунул руки в карманы и спрятал лицо в воротник куртки. — Возможно. Но тогда почему Дженни молчит?

— Потому что не помнит.

— Не помнит вечер понедельника — допустим. Но последние месяцы — тут у нее с памятью проблем нет. Она бы запомнила, если бы у нее был роман с Конором — и даже если бы она просто с ним тусовалась. Она бы помнила, что собиралась с ним порвать.

— Думаешь, Дженни хочет прочитать об этом на первых полосах газет? «У МАТЕРИ УБИТЫХ ДЕТЕЙ БЫЛ РОМАН С ОБВИНЯЕМЫМ». По-твоему, она по собственной воле примерит на себя титул «Шлюха недели»?

— Да, думаю. Ты же говоришь, что он убил ее детей. Она ни за что не стала бы его выгораживать.

— Стала бы — из-за сильного чувства вины. Если у них был роман, значит, она виновата в том, что Конор появился в их жизни, значит, то, что он сделал, — ее вина. Многим и думать об этом было бы тяжело — не говоря уже о том, чтобы рассказать полиции. Не стоит недооценивать чувство вины.

Ричи покачал головой:

— Даже если ты прав насчет романа, это указывает не на Конора, а на Пэта. Ты сам говорил, что у него уже крыша поехала. Вдруг он узнает, что жена крутит с его бывшим лучшим другом, и в голове у него что-то щелкает. Дженни он убивает, чтобы наказать, детей — чтобы не остались без родителей, себя — потому что ему больше незачем жить. Ты видел, что он написал на форуме: «Она и дети — все, что у меня осталось».

Двое студентов-медиков — небритые, с мешками под глазами — вышли из больницы покурить, хотя, казалось бы, уж им-то следовало знать все о здоровом образе жизни. Внезапно меня накрыла волна раздражения, которая унесла прочь и усталость, и все, что меня окружало: вонь сигаретного дыма, нашу беседу с Дженни, похожую на осторожный вежливый танец, образ Дины, засевший в голове, Ричи, упорно валившего в одну кучу свои возражения и гипотезы. Я встал и отряхнул пальто.

— Ну, давай сначала узнаем, прав ли я насчет романа.

— Конор?

— Нет. — Я так хотел увидеть Конора, что почти чувствовал его запах — резкий, кисловатый и тягучий, — однако именно в таких ситуациях и нужен самоконтроль. — Его оставим на потом. К Конору Бреннану я пойду только с полным боекомплектом. Нет, сейчас мы снова побеседуем с Гоганами. И на этот раз говорить буду я.

С каждым разом Оушен-Вью выглядел все хуже. Во вторник он казался оборванцем, изгоем в ожидании своего спасителя, словно все, что ему нужно, — это богатый застройщик, который придет и наполнит улицы яркими красками, как и было задумано с самого начала. Теперь же он напоминал конец света. Я почти ожидал увидеть у машины стаю одичавших собак и последних выживших, которые, пошатываясь, со стонами выбираются из полуразрушенных домов. Я подумал о том, как Пэт нарезал круги вокруг пустошей, пытаясь заглушить в голове шорохи и скрежет; я подумал о том, как Дженни слушала свист ветра за окном, читала книги в розовых обложках про позитивное мышление и спрашивала себя, что стало с ее счастливой жизнью.

Шинед Гоган, разумеется, была дома.

— Че вам надо? — резко спросила она, стоя в дверях. На ней были те же серые легинсы, что и во вторник, — я узнал их по жирному пятну на дряблом бедре.

— Мы бы хотели побеседовать с вами и вашим мужем.

— Его нет.

Облом. В этой паре Гоган, можно сказать, был мозгом, и я надеялся, что он поймет, что в их интересах поговорить с нами.

— Не страшно, — сказал я. — Если понадобится, мы вернемся. А пока посмотрим, чем вы сможете нам помочь.

— Джейден уже рассказал вам…

— Да, рассказал. — Я протиснулся мимо нее в гостиную. Ричи последовал за мной. — На сей раз нас интересует не Джейден, а вы.

— Почему?

Джейден снова сидел на полу и стрелял в зомби.

— Я не в школе, потому что болею, — сразу сказал он.

— Выключи эту штуку, — приказал я ему и поудобнее устроился в одном из кресел.

Ричи сел в другое. Джейден скорчил гримасу, однако выключил контроллер, стоило мне указать на него и щелкнуть пальцами.

— Твоя мама хочет нам кое о чем рассказать.

Шинед не двинулась с порога:

— Не хочу.

— Ну конечно, хотите. Вы что-то скрывали еще во время нашего первого визита. А сегодня все нам выложите. Что вам известно, миссис Гоган? Вы что-то видели? Слышали?

— Про того парня я ничего не знаю. Я его даже не видела.

— Я спросил вас не об этом. Мне плевать, связано ли это с тем парнем или с любым другим парнем: я просто хочу выяснить, что вам известно. Садитесь.

Шинед подумала, не стоит ли разыграть сцену «не смейте командовать в моем доме», но я взглядом дал ей понять, что это плохая идея. В конце концов она закатила глаза и рухнула на застонавший под ней диван.

— Через минуту мне малыша нужно будить. И я ничего такого не знаю, ясно?

— Это не вам судить. Схема такая: вы рассказываете все, что знаете, мы решаем, имеет ли это отношение к делу или нет. Вот почему мы носим полицейские значки. Так что давайте начнем.