Покаяние. История Кейса Хейвуда - Меган Куин

привести ее в мою комнату у Диего или в ее квартиру, чтобы поговорить, только

напомнило бы мне жизнь, которой я жил.

Мы сели на скамейку, лицом к реке. Я положил руку на спинку скамейки, а она

уютно устроилась рядом со мной. Я играл с прядями ее волос, пока мы наслаждались

прохладой ночного воздуха.

Я знал, что она ждала, когда я заговорю, но я понятия не имел, откуда начинать.

Я никогда никому не рассказывал свою историю, никогда, поэтому попытаться рассказать

ее станет самым трудным заданием, с которым я сталкивался. Ее голова устроилась на

моем плече, и она ласково погладила мое бедро, давая понять, что будет ждать меня, что

терпелива. Я поцеловал ее в голову.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– Я поняла это, – сказала она с небольшим смешком.

– Ага, и я не умею говорить о подобных вещах.

– Я и это уже поняла, – она поцеловала мою челюсть. – Но я хороший слушатель,

поэтому не торопись.

Глубоко вдохнув, я прислонился к ней для поддержки, и попытался пережить

свою историю.

– Ты знаешь о моей боксерской карьере.

– Знаю. Жаль, что я не видела, как ты боксируешь. Могу только вообразить,

насколько сексуально это выглядело.

Рассмеявшись, я ответил:

– Да, только сексуальный фактор сделал меня настолько хорошим в этом.

– Уверена, что так, но продолжай.

– Джоно был моим тренером, он уничтожил мою карьеру…украл ее у меня,

вообще–то, подсыпая стероиды без моего ведома.

– Да, я читала об этом. Его тогда осудили за то, что проделывал это и с другими

спортсменами. Ты такой не единственный. Ты мог бы очистить свое имя…

– Теперь это не имеет значения, – я поцеловал ее в голову снова и продолжил, –

Но спасибо за заботу. Той ночью я выяснил, что мне запрещен вход на ринг, и я свалился

на самое дно. Я пошел в бар, где знал – никто меня не побеспокоит, и запивал свою

печаль. Джетт был со мной. Он наблюдал, как я выпивал стакан за стаканом, убеждая меня

принять меры, дать отпор, но к тому времени, все сопротивление покинуло меня.

Единственное, для чего я работал всю свою жизнь было украдено у меня, поэтому я

сдался. Все было кончено.

– Мне так жаль, – сказала Лайла, снова поцеловав меня в челюсть.

Я крепко зажмурил свои глаза и попытался утихомирить свой пульс, который

начал увеличиваться. Это намного труднее, чем я думал.

Прочистив горло, я продолжил:

– Там был парень той ночью. Он выяснил кто я и взялся меня провоцировать. Он

начал физически нападать на меня.

– В смысле? Типа пытался нарваться на драку?

– Да.

– Он идиот? Разве он не понимал, кто перед ним?

– Понимал, но еще он думал, что я какая–то киска, которая принимала стероиды,

чтобы добиться того, где я был. Он не учитывал тот факт, что я на самом деле был хорош в

своем спорте.

– Что он сделал?

– Он продолжил нападать на меня. Поначалу я приветствовал боль, но когда он

ударил меня сильнее, я нанес четыре ответных удара. Я вижу это так ярко, будто это

только сейчас произошло. Удар в живот, правый апперкот, потом левый джэб и правый

джэб в висок.

– О, Боже мой, – Лайла прикрыла рот. Я ощущал ее напряжение подо мной и

панику во мне, последовавшую за этим. Я не мог потерять ее после этого, но знал, что

если не расскажу ей, если сохраню этот секрет, я потеряю ее наверняка.

Мое горло сжалось, мои глаза жгло, и я чувствовал как дрожу от нервозности,

страшась, что от следующих произнесенных мною слов, она встанет и уйдет прочь.

– Я…я убил его, Лайла. В считанные секунды, я убил человека и наблюдал, как

он истекал кровью подо мной.

– Нет, – она покачала головой, пока отстранялась, мои кишки сжались от ее

дистанции.

– Мне жаль, – сказал я, слезы потекли по моему лицу. – Я не хотел. Я потерял

контроль. Джетт все прикрыл, и вот тогда я отказался ото всего, переехал с Джеттом, и

начал работать в «Клубе Лафайет», построив его вместе с ним с нуля. Я проводил свои

дни, напиваясь также, напоминая себе, каким монстром я был, или подготавливал девочек.

Я напивался до оцепенения, я, блядь, хотел временно забыть, и поклялся себе, что

позабочусь о тех, чьи жизни разрушил.

– Человек, которому ты покупал подарок… – высказалась она, соединяя точки.

– Да, Мэделин. Она дочь того человека, а Линда его жена.

– Стой, Линда и Мэделин, разве это не та парочка мама–дочка в

«Справедливости»? – я кивнул, пока она пыталась осознать все, что я рассказал ей. Она

еще отодвинулась, и небольшая часть меня сломалась пополам.

– Лайла, пожалуйста, не отстраняйся. Я не могу… – я потер глаза и сказал. –

Мне нужно, чтобы ты поняла меня.

Она подогнула колено и положила его на скамейку, таким образом, она

полностью повернулась ко мне лицом. Она схватила мою руку обеими своими руками и

придвинулась ближе настолько, что оставалась всего в нескольких сантиметрах от меня.

– Тогда продолжай рассказывать, Кейс.

Я кивнул и сказал:

– Каждое Рождество и день рождения, я подбрасывал подарки для Мэделин,

поскольку она не могла получать их от своего отца. Я думал, что это будет только уместно

дарить ей что–нибудь. Еще я оставлял им деньги каждый месяц в почтовом ящике. Я хотел

убедиться, что они справятся. Я был настолько убежден, что они бедствуют, что я

уничтожил их жизни.

– Той ночью, после нашего свидания, когда мы пришли к тебе домой, и ты

рассказала мне о своем отце, я слетел с катушек, потому что все, что мог видеть, – ты

повзрослевшая версия Мэделин. Что у нее будет такая же нелегкая жизнь, как у тебя. Я

растерялся. Я должен был успокоить тебя, но вместо этого, я сбежал, потому что твоя

история поразила меня практически в самую цель.

– У меня никого не было, Кейс. У Мэделин, по крайней мере, есть мать.

– Теперь я понимаю это, – ответил я. – Все это время, я не позволял себе

испытывать чувства к людям, жить нормальной жизнью, потому что считал, что не

заслуживал этого. По крайней мере, до вчерашнего дня, я был готов уйти, наконец,

ускользнуть во мрак, закончить мои чертовы мучения…

– Нет, – сказала Лайла, переползая на мои колени и хватая мою голову своими

руками. – Не говори так, – ее глаза наполнились слезами, и она стирала поцелуями следы

от слез на моих щеках.

– Во мне ничего не осталось, Лайла. Я был на той ступени, когда боль была