Том 10. Публицистика (86) - Алексей Николаевич Толстой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни одна из научных дисциплин не в состоянии выполнить этой важной задачи, так как только литература владеет нужными для того инструментами – зрительно-чувственным мышлением и способностью по обрывкам целого, часто даже угадываемым данным делать смелые обобщения.
Ни один ученый не решится на такую дерзость, на какую решится писатель. За вдохновенное дерзание не наказывают; это в особенности нужно усвоить некоторым писателям. Дерзайте! Чего боитесь, когда перед вами развернуты сокровища строящегося мира? Зачем вы копаетесь палочкой в старом мусоре? Зачем пишете благополучные, серые, выдуманные книжки, где нет даже дерзкого движения бровью? Заранее известно, что такая книга будет напечатана в толстом журнале, затем издана десятитысячным тиражом и будет лежать покойно, не тревожимая никем, на библиотечной полке.
Как это ни странно, у нас есть литераторы, и даже известные, которые предпочитают писать без дерзости, без риска, серо, нивелированно, скучновато и главное – около жизни, не суя носа в этот кипяток, в жизнь.
Пятьдесят миллионов граждан СССР читают мировую Литературу, классиков. Они видят отражение борьбы классов, переживают то взрывы энергии и гнева, то меланхолию и изысканность упадка. Они обогащают свои молодые души пережитым опытом истории, учатся облекать свои страсти, иронию, смех в совершенные формы.
Те же требования они предъявляют и должны предъявлять к современной советской литературе. Нельзя отговариваться тем, что советская литература молода, бычок еще не подрос. Нельзя рассматривать ее условно, как некое творение местного гения.
Наша Страна Советов вышла на первое место в мире. Мы ведем за собою мир, ведем без чванства, учась, вырастая, совершенствуясь, учитывая свои ошибки и недочеты.
Довольно спускать нашей литературе за ее медленную раскачку, за ее зажирение. Вперед, на две головы вперед на мировом ристалище! Миллионы пролетарской молодежи и пролетаризирующихся граждан всего мира ждут наших книг, чтобы услышать правду о счастливой стране, где веселые, смелые люди, не зная заботы о черном дне, строят крылья, чтобы летать выше всех в мире.
Между писателем и читателем стоит аппарат, в котором нужно произвести некоторые улучшения. Аппарат издает писателя, не всегда прислушиваясь к требованиям читательских широких масс.
Книжка идет в библиотеку. Читатель ругается, но голос его не долетает до писателя. До писателя доходит голос критики, но наша критика также часто отгорожена от жизни стеной и не является рупором широких масс.
Соревнование перед читательскими массами, соревнование, где ставкой – слава, честь, лавры народного писателя, соревнование, определяющее судьбу книги, – вот что нужно нашей литературе. Тогда-то и появятся и смелость, и дерзание, и жажда жизни, и вкус к современности. Довольно спокойного писания благонамеренных сереньких книжечек со спокойным установленным тиражом!
Пусть наши сто тысяч библиотек станут голосами читателей, пусть посылаются отзывы о книгах, цифры учета, издаются бюллетени, делаются выводы. Иными словами, должен вестись «учет работы», произведенной каждой книгой. Пусть созываются читательские конференции, выносящие суждения и приговоры. Пусть наши писатели и наши критики посиживают на этих конференциях. Покинув пробковые кабинеты, пусть бродят меж людей, знакомясь с многообразием жизни, со строителями человеческого счастья.
Иван Сергеевич Тургенев, узнав однажды, что роман его не понравился молодежи, примчался в величайшей тревоге из Парижа в Петербург, примчался, чтобы прощупать: неужели он отстал от времени? Тургенев был мировым писателем и все-таки кинулся спасать свою славу. Некоторые из наших писателей, поменьше Тургенева, лишь пожимают плечами, когда знакомая библиотекарша им скажет, что их новый романчик даже и не спрашивают. Ну, хоть почешись, генерал от литературы!
Равнодушия, успокоения, удовлетворенности у писателя не должно быть – лишь вечная тревога. Каждая новая книга должна быть напряжением всех сил в соревновании за судьбу ее.
Я не хочу сказать, что литература должна заниматься только современностью. История нашего отечества – другая область для воссоздания правды о великом пути его народов. Марксистско-ленинско-сталинское учение и понимание современного человека дают ключ к правдивому воссозданию таких, например, удивительных эпох, как опричная эпоха Грозного, переход народа через Смутное время, восстание Разина, время Петра Первого, казачьи бунты, восстание крепостных и заводских мужиков при Екатерине Второй, наконец беспримерная в истории Октябрьская революция, завершенная строительством социалистического хозяйства.
Мы имеем дело с великим, едва ли не самым великим и умным народом в мире. Принять на свои плечи всю тяжесть борьбы за человеческое счастье, пронести через тьму скотоподобной жизни твердый и ясный разум, подняться в такой короткий срок на высоту самой мощной и просвещенной державы – все это мог сделать только великий народ с великим будущим…
Художник эпохи трех революций*
Закатилось светило великой эпохи трех революций. Ушел последний русский классик. Своим великим искусством он связывал лучшие традиции дореволюционной русской литературы, с ее высоким гуманизмом, умением любить, чувствовать и понимать человеческие души, и молодую советскую литературу.
Он был нашим вождем, суровым и непримиримым, от искусства он требовал высокого служения.
Он был основоположником советского гуманизма.
Дорогой Алексей Максимович, спи спокойно.
Твоя смерть ожесточит нашу борьбу за творчество мира. Всходы, озаренные твоим гением, взойдут пышным расцветом.
Речь на траурном митинге на Красной Площади*
У художника, глубоко и правдиво отражающего революционные эпохи истории, каким был Горький, у творца, ведущего за собою человечество для создания освобожденного мира, каким был Ленин, –
у великих людей не две даты их бытия в истории – рождение и смерть, а только одна дата: их рождение.
На этой древней площади, где народ тысячелетия создавал для себя государство и где создал для всех высшие формы государства, мы собрались, чтобы поставить в Пантеоне урну с прахом нашего народного и мирового писателя.
Дата рождения художника-Горького – девяностые годы. Юноша Пешков собрал в дивном фокусе своей души все взрывчатые силы той предреволюционной эпохи: собрал весь гнев униженных и эксплуатируемых, все томительное ожидание, все страсти, которым не находилось выхода.
Он своими боками испытал чугунную крепость купеческих, мещанских и полицейских кулаков. Он не раз дрался, как бешеный, один против многих, в защиту оскорбляемых и унижаемых.
И вот в девяностых годах этот высокий, худой, сутулый, голубоглазый юноша, с душою дерзкой и пламенной, – в те страшные годы угнетения и напряженной тишины, – поднял бунт.
