В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-XX веках - Уильям Мак Нил

Отражение различий между германским и французским развитием является весьма ироничным. Если бы старый правящий режим Германии менее успешно справлялся бы с проблемами, вызванными ростом численности населения в XIX в., то в стране вполне могло прийти к власти революционное движение. Взывающая к другим народам Европы привлекательная универсалистская идеология последнего могла возыметь то же действие, что и французские революционные идеалы конца XVIII в. Однако вместо этого германская борьба за господство в Европе проходила под исключительными — узконационалистическими и расистскими лозунгами, которые могли лишь оттолкнуть, а никак не привлечь другие народы. Иными словами, в долгосрочном отношении столь успешная и быстрая индустриализация лишила германскую модель форм революционного социализма и не позволила Германии победить в войнах XX в. Марксистские рецепты строительства будущего пошли не тем путем — поворот событий 1917 г., который вверг бы в изумление самого Маркса, сделал его учение идеологическим инструментом построения государственной власти в России.

До 1917 г. подобная смена ролей была невообразима. В расположенных к востоку и югу от Германии европейских землях промышленное развитие не поспевало за темпами роста населения[439]. Соответственно, наиболее болезненными политические потрясения были на окраинах Османской и Австро-Венгерской империй. К этой же категории относятся и польские области России. Несмотря на поистине огромный объем эмиграции за океан,[440] одной ее было недостаточно для разрешения проблемы. Молодые люди, которые в надежде выбиться в средние слои общества пытались получить высшее образование, в нужное время оказались в нужном месте — и донесли до своих разгневанных сверстников революционные политические идеи. В этом они достигли значительных успехов, начиная с Болгарии и Сербии[441] в 1870-х, и немногим позже — в других регионах Восточной Европы. Таким образом, Балканы стали пороховой бочкой Европы. Естественным является тот факт, что искрой, вызвавшей грандиозный взрыв Первой мировой войны, стало убийство эрцгерцога Фердинанда Гаврилой Принципом. Неудачные попытки молодого человека получить образование, необходимое для обеспечения удовлетворительного уровня самостоятельности, бросили его в объятия крайне революционной формы национализма[442].

Первая мировая война в определенной степени облегчила ситуацию с перенаселенностью в сельских районах Центральной и Восточной Европы. Миллионы крестьянских сыновей были отправлены на фронт, 10,5 миллионов погибли[443]. Последовавшие вслед за окончанием войны националистические революции в Австро-Венгерской империи (1918–1919 гг.) и социалистические революции в России (1917 г.) в малой мере снизили оказываемое перенаселенностью сельских районов давление. За исключением Венгрии, обе разновидности революции лишили имущие классы их предвоенной земельной собственности. Однако передел земли в пользу уже обнищавшего крестьянства не способствовал росту производительности, а наоборот, привел к обратному результату, поскольку для эффективной обработки наделов новым владельцам недоставало ни средств, ни знаний. Таким образом, послевоенное урегулирование не справилось с проблемой слишком большого количества людей, пытавшихся следовать традиционному укладу крестьянской жизни. Русские в 1928–1932 гг. отреагировали государственной программой индустриализации, поддержанной насильственной коллективизацией на селе. В годы экономической депрессии 1930-х в остальных областях Восточной Европы недовольство сельского населения обычно принимало форму антисемитизма— принадлежащие к среднему классу евреи были достаточно многочисленными, чтобы подвергнуться обвинениям в обогащении за счет крестьянства.

Лишь приведшая к гораздо более масштабным потерям (общее число погибших, вероятно, доходит до 47 млн)[444] Вторая мировая война явила собой крайне жестокое, но и действенное разрешение проблемы слишком большого числа людей, пытающихся жить на ограниченном участке земли. Именно во время и после Второй мировой войны население Восточной Европы начало ограничивать уровень рождаемости. Вскоре показатели снизились настолько, что простое воспроизводство в ряде европейских стран стало невозможным без притока мигрантов из-за рубежа[445].

Стоило связи уровня рождаемости с экономическими ожиданиями приобрести постоянный характер для всей Европы,[446] как миновал и кризисный период, через который в 1880 — 1950-х прошли Центральная и Восточная Европа. Изменились как семейный уклад, так и поведение в области отношений полов, а также быт и нравы крестьянства — словом, прекратил существование ставший причиной двух мировых войн демографический режим.

Разумеется, в разных регионах мира демографический рост шел разными темпами. Например, в Китае конфликт, вызванный недостатком земли для растущего населения, стал очевидным уже в 1850 г. и вылился в массовое и разрушительное Тайпинское восстание 1850–1864 г[447]. Вплоть до самого окончания Первой мировой войны крестьяне Азии не откликались в столь массовом порядке на революционные идеи. Здесь уместным будет упоминание карьеры Махатмы Ганди (1869–1948 гг.), чьи первые успешные воззвания к сельским классам Индии относятся к ранним 1920-м. Следует также вспомнить Мао Цзэ-Дуна (1893–1976 гг.), который с 1927 г. стал мобилизовывать китайское крестьянство на поддержку собственной версии марксизма. Фактически в последующие десятилетия в Азии повторились преобладавшие ранее в Европе взаимосвязи между перенаселенностью и революционным политизированием сельского населения.[448] То же самое относилось и к некоторым районам Азии. Однако условия в разных регионах резко отличались, и, например, во многих тропических областях повторяющиеся эпидемии до 1950-х действенным образом сдерживали рост населения.

Имперская агрессия Японии в XX в. совпала с ростом населения, который начал снижаться только после вызвавшей определяющие изменения в укладе сельской жизни страны Второй мировой войны[449].

Уровень рождаемости стал понижаться почти в тот же период, что и в Центральной и Восточной Европе, и, таким образом, в годы Второй мировой войны Япония (как и большинство стран Европы) прошла через собственный вариант современного демографического кризиса[450].

Ясно, что революционные проявления негодования сельских масс в силу нехватки земель для молодежи, желавшей продолжать образ жизни своих родителей, никуда не исчезли. Вспышки в Латинской Америке, ряде областей Африки и в Юго-Восточной Азии продолжали иметь место — однако основным определяющим фактором для обеих мировых войн был рост численности населения Японии и совпадавший по времени кризис в Центральной и Восточной Европе. Изменив свои демографические модели, эти страны вряд ли в будущем станут очагами сравнимых по масштабам военно-политических волнений.

Демография и болезненный развал вековых укладов сельской жизни многое объясняют в кровопролитном характере войн XX века. Однако они не в состоянии пролить свет на то, каким образом наиболее развитые индустриальные державы провели внутреннюю реорганизацию, самым беспрецедентным и непредсказуемым образом перешли на военные рельсы и, таким образом, сделали управляемые экономики знаковым явлением современности. Этот третий подход к пониманию двух мировых войн видится самым многообещающим, поскольку XX век вполне может стать свидетелем возврата к главенству командного метода управления рынком— как наиболее предпочтительному для мобилизации масштабных человеческих действий. Я предлагаю рассматривать обусловленную двумя мировыми войнами управленческую метаморфозу в более широкой перспективе— исходя из того, что этот аспект может оказаться их основным и наиболее долгосрочным результатом в истории человечества.

Управленческая метаморфоза в Первой мировой войне. Первая фаза, 1914–1916 гг.

Неожиданно продолжительный характер Первой мировой войны убедил все противоборствующие стороны в необходимости организации и реорганизации тыла для повышения эффективности и размаха военных усилий страны. Результатом стали глубокие изменения в старых моделях управления. В частности, бесчисленные бюрократические структуры, которые в прошлом действовали независимо друг от друга в условиях рыночной экономики, слились в единую общенациональную компанию для ведения войны. Вероятно, важнейшими из этих структур явились предпринимательские корпорации, однако профсоюзы, министерства, а также управленческие структуры сухопутных войск и флота также сыграли первенствующие роли в управлении государственными делами.