Москва и Московия - Сергей Александрович Калашников

Да, наши заряне, корелы, саамы и ненцы, которых поминают как самоедов, не все возвращаются домой. Вместо полутора сотен всего-то человек семьдесят, да и то три десятка лишь за тем, чтобы забрать жён и детей. Не очень хочется уходить из-под пусть и беспокойной, но заботливой руки адмирал-бабы.

Меня между тем не оставляет мысль о создании магазинного ружья. Да что уж там ружья – пришло время нарезных стволов. Не исторически, а технологически: созданная нами производственная база явно доросла до этого шага. Я ведь приметил несколько моторов с трёхдюймовыми калильниками. Теми самыми, которые раньше разрушались из-за биений на высоких оборотах. А теперь не разрушаются, значит, точность обработки деталей вращения доведена до приемлемого уровня. У нас появились и марочные стали, и сплавы с изученными свойствами, и неплохие станки, обеспеченные умелыми станочниками.

Ну и гильза под трёхлинейный патрон – это офигительно круто! Да, она картонная, то есть ни для автоматического оружия не пригодная, ни даже для самозарядного: отдача при выстреле вырвет донце из трубочки при любой схеме автоматики. Но если тянуть за рант не ударным рывком, а осмысленным движением руки, гильза из патронника извлекается целой и даже годится для повторной зарядки пулей, порохом и капсюлем. Загвоздка в способе запирания ствола: скользящие затворы, запираемые поворотом рукоятки, нам не потянуть из-за большого объёма фрезерных работ. Они вошли в обиход только в конце девятнадцатого века, когда металлорежущие станки массово выпускали на больших заводах.

Зато у нас имеются превосходные возможности в области штамповки: здесь мы опередили прогресс на век или два. Вон, даже петли дверные начали выпускать привычного мне по прошлой жизни вида. А делов-то! Два вырубных штампа для прокатанного листа и вытяжка стержня-оси. Потом тиски, рычаг, шаблон-оправка и пять минут работы умелого слесаря.

Играясь доставленным из Котласа гостинцем – сгибая и разгибая немудрёный шарнир, – я невольно вспомнил пистолет «Парабеллум», в затворе которого работало что-то похожее, только шарниров в этой конструкции было три. И, кажется, на среднем шарнире имелись «пуговички», за которые этот затвор передёргивали, поднимая середину и изламывая все три шарнира. Не помню, отчего это происходило при отдаче – на этом же основывался принцип автоматики перезарядки. Может, затворный механизм был заранее «надломлен»? Да мне без разницы, в нашем случае однозначно предполагается действие человеческой руки, так что подобные изыски и тонкости тут без надобности.

Сел прорисовывать ствол и патронник – детали вращения. Затвор короткий – штампуется. Ствольная коробка гнётся из листа и собирается на заклёпках. Осталось придумать, как организовать ось шарнира на теле затвора, тут ведь должен пройти ударник с бойком. То есть саму ось ставим на горячую посадку поперёк, а уже потом сверлим продольное отверстие для ударника и в самой оси, и в затворе, а для этого делаем ось толстой и увеличиваем поперечный размер затвора – пусть он будет «вприкладку».

Пару дней потратил на эскизы. Софи в это время сидела за столом и левой рукой строчила приказы и иного рода распорядительные бумаги. У неё ведь большое хозяйство в европейской части России, люди должны понимать, к чему стремиться. Так что только изредка косила глазом на сынулю, который в компании гувернантки и Фёдора V носился по лагерю, всем подряд мешая.

Тут вот что примечательно: парнишку явно не в царевичи готовят. Охрана имеется, нянька присматривает, но пылинок с ребёнка не сдувают и, если заслужил, вразумляют вицей. Демократичненько так. А вот у отца-государя он явно в любимцах. Не помню, насколько чадолюбив был Пётр I, но этого Федьку он несколько балует и называет будущим помощником. Вообще-то государь достаточно аскетичен: не требует за собой особого ухода и ритуалы почитания не приветствует. Вот нынче в шарманке ковыряется, а дети подают ему инструменты. Ладно, как спать уйдёт, Векша исправит.

Ещё интересна мне личность гувернантки. Ей на вид лет пятнадцать, и по-русски она говорит не слишком твёрдо, но бойко шпарит на английском и испанском.

– Милли, ты где-то училась? – полюбопытствовал я как бы совсем невзначай.

– Полный курс Ипсвича – семь лет.

О как! Мы с Софи примерно столько же не бывали в поместье её детства. А там, оказывается, дела идут по-прежнему.

– Это школа не для всех, – насторожилась Софи. – Уж точно не для отпрысков благородных семей. Как ты туда попала?

– Папа велел сестрице меня доставить и устроить. Агата когда-то жила в тех краях и имеет полезные связи.

– И как зовут твоего батюшку? – засвербело в моей голове отчётливое подозрение.

– Кристобаль Родригес с Ямайки. У него там имение «Фили». Мама в его доме работала, а от этого появилась я.

«Тётушка, стало быть, – внутренне ухмыльнулся я. – Пусть и незаконнорождённая, но признанная и заботами отеческими не оставленная».

– То есть ковать умеешь и кислород с флогистоном не путаешь, – заключила Софи. – А морская практика у тебя имеется?

– Почти нет. По Гиппингу и Оруэллу хаживала под парусом или на моторе.

Вот так и познакомились мы с нежданной родственницей.

А лагерь на берегу Аргуни постепенно рассасывался: стрелецкие полки грузились на баржи и уходили в Амур, туда же отвозили кое-что из трофеев, прежде всего артиллерию, которую Софи вытребовала всю. Ушли на Русь и демобилизованные сермяжники. От Селенги на трёх моторных двенадцатитонках подтянулся отряд Люси – Людмилы Валентайновны, как её нарекли по-русски. Сразу пошли к Албазину для геодезической съёмки в интересах планируемой там стройки.

Мы с Софи перечитали наконец всю корреспонденцию и по всем вопросам дали обстоятельные ответы.

– Харибда, Гестия, Афина, Паллада, Парвати, Помона, Дриада… – перебирал я в памяти имена женских персонажей из языческих эпосов.

Не так уж мало их всплывало в памяти. Мне нужны были слова из трёх слогов для именования судов, строящихся в Архангельске. Иван выпускал каждый год по две-три штуки. Вспомнились Деметра и Кибела, потом Ирида. Откуда они и за что отвечали, ума не приложу, но звучание запоминающееся. Геката, Ехидна, Химера.

– Юнона, Исида, Церера, – включилась в процесс генерации названий Миллисента.

– Гарпия, – вывела нашей левой рукой прямо на бумаге Софи.

– Апата, – помянула абсолютно незнакомое имя Милли. – Минерва, Венера. – Эти мне знакомы. – Грация, Фауна. – Это по какому же пантеону она шпарит?

Одним словом, список на несколько лет мы составили, вычеркнув из него Апату, потому что легко спутать с Агатой, от каковой мы и плясали с самого начала.

Собственно, это и было последнее письмо, написанное во временном лагере, откуда мы и ушли вниз по течению, не заворачивая в Нерчинск.