Случайная вакансия - Джоан Роулинг

Она была до предела измотана и раздражена. Анонимный пост спровоцировал у Колина острую паническую атаку — один из тех приступов, которые подтачивали его изнутри, — причём настолько жестокую, что он оказался не в состоянии пойти в школу. Парминдер не могла не знать, насколько он нездоров, она сама выписала ему больничный — и тем не менее привлекла его к этой дискуссии, нимало не беспокоясь, что вечером на Тессу обрушится очередной выплеск мучительной паранойи.

— Вне всякого сомнения, в нашем обществе зреет недовольство действиями Моллисонов, — напыщенно и авторитетно вещал Колин, будто бы и не ведал параноидальных страхов. — Они вообразили, что могут говорить от имени всего города, и, с моей точки зрения, это настраивает людей против них. Да, именно такое впечатление сложилось у меня в период предвыборной агитации.

Неплохо было бы Колину, с обидой думала Тесса, и ради неё время от времени брать себя в руки. Когда-то ей льстила роль единственной хранительницы его тайн, утешительницы, избавительницы от страхов, но это время давно прошло. Сегодня с двух ночи до полчетвёртого утра он не давал ей спать: сидя на краю кровати, раскачивался взад-вперёд, стонал и плакал, призывал смерть, жаловался, что не в силах долее бороться, что напрасно ввязался в эту гонку и теперь совершенно раздавлен… Тесса услышала на лестнице шаги Пупса и насторожилась, но сын прошествовал на кухню мимо их открытой двери, ограничившись убийственным взглядом на Колина, который утопал в кожаном пуфе перед камином, отчего колени у него оказались на уровне груди.

— Может быть, притязания Майлза на случайную вакансию действительно оттолкнут людей, даже тех, кто традиционно поддерживал Моллисонов? — предположила Кей.

— Вполне возможно, — кивнул Колин.

Кей повернулась к Парминдер:

— Думаете, совет и в самом деле проголосует за выселение «Беллчепела»? Я понимаю, людям неприятно, когда под ногами валяются использованные шприцы, а по улицам слоняются наркоманы, но ведь до клиники отсюда не одна миля… какое до неё дело Пэгфорду?

— Рука руку моет — это я о Говарде и Обри, — объяснила Парминдер, осунувшаяся, с тёмными кругами под глазами. (Завтра именно ей предстояло идти на заседание совета, чтобы без поддержки Барри поставить на место Говарда Моллисона с его приспешниками.) — Сейчас грядёт урезание расходов на уровне округа. Если Говард вышвырнет клинику из дешёвого здания, которое она сейчас занимает, содержать её станет гораздо дороже; тогда Фоли сможет заявить, что затраты возросли и финансировать её из средств городского бюджета нецелесообразно. А потом Фоли из кожи вылезет, чтобы Филдс отошёл к Ярвилу.

Устав растолковывать очевидное, Парминдер сделала вид, что изучает принесённую Кей новую кипу документов о клинике «Беллчепел», и устранилась от беседы.

«Зачем мне это надо?» — спрашивала она себя.

Могла бы остаться дома и сидеть на диване рядом с Викрамом, который, когда она уходила, смотрел по телевизору какую-то комедию вместе с Ясвант и Раджпалом. Её покоробило, что они хохотали; когда она сама в последний раз смеялась? Почему она здесь, почему пьёт отвратительное тёплое вино, почему бьётся за клинику, которая ей самой сто лет не нужна, и за какое-то предместье, населённое, по её сведениям, сомнительными личностями, которых она в глаза не видела? Она не просветлённый Бхай Канхайя, не делавший разницы между душами друзей и врагов; её восприятию недоступен божественный свет, исходящий от Говарда Моллисона. Ей важнее увидеть поражение Говарда, нежели сохранить за детьми из Полей право учиться в «Сент-Томасе», а за взрослыми — обращаться в «Беллчепел», хотя, если трезво рассуждать, это, конечно, благие дела…

(На самом деле она знала причину. Она хотела победить в память Барри. Он рассказывал ей, как много значила для него учёба в школе Святого Фомы. Одноклассники приглашали его в гости, и он, ютившийся с матерью и двумя братьями в автомобильном прицепе, благоговел от тёплых, аккуратных домиков на Хоуп-стрит и трепетал перед солидными викторианскими особняками на Чёрч-роу. Он даже побывал на дне рождения в том самом «доме бычком», который впоследствии купил для своей жены и четверых детей.

Барри влюбился в Пэгфорд с его рекой, полями и основательными домами. Он мечтал, чтобы у него тоже был сад, где можно играть, дерево, на которое можно повесить качели, и чтобы вокруг — куда ни глянь — было зелёное раздолье. Насобирав в школьном дворе каштанов, он привез их в Поля. Начальную школу он окончил первым учеником, а годы спустя первым из всей своей родни поступил в университет. «Любовь и ненависть, — подумала Парминдер, немного убоявшись собственной честности. — Любовь и ненависть, вот что привело меня сюда…»)

Она перевернула очередную страницу, делая вид, что внимательно читает.

Кей была польщена таким вниманием доктора, потому что эти бумаги стоили ей уйму времени и нелёгких раздумий. Она верила, что любой прочитавший подготовленные ею материалы сразу же проникнется убеждением, что клинику «Беллчепел» трогать нельзя.

Но за всеми статистическими данными, анонимными клиническими случаями и личными свидетельствами Кей видела «Беллчепел» исключительно через призму единственной пациентки — Терри Уидон. Кей чувствовала, что Терри переменилась, и это внушало ей гордость и страх одновременно. Терри начала делать слабые попытки управлять собственной жизнью. За последнее время она дважды говорила Кей: «Робби я им не отдам, хоть убей, не отдам» — и это были уже не бессильные проклятья в адрес судьбы, но некое заявление о намерениях.

«Намедни сама его в садик отвела, — сообщила она Кей, которая допустила профессиональную ошибку, выказав изумление. — Чё вытаращилась? Или я уже не гожусь сыночка в сад водить?»

Кей знала наверняка: если путь в «Беллчепел» будет для Терри заказан, та шаткая конструкция, которую они выстраивали из обломков её жизни, разлетится вдребезги. Похоже, Терри испытывала перед Пэгфордом какой-то нутряной страх, чего Кей понять не могла.

— Чтоб ему провалиться, — заявляла Терри, когда Кей вскользь упоминала городок.

Помимо того что в Пэгфорде проживала покойная бабка её подопечной, Кей не знала, какую роль сыграл город в судьбе Терри, но опасалась, что от еженедельных поездок в Пэгфорд её самоконтроль пойдёт прахом, а вместе с ним и едва установившееся хрупкое благополучие семьи.

После Парминдер слово взял Колин и принялся рассказывать историю Филдса; Кей, изнывая, кивала, говорила «мм», но мыслями была далеко. Колина грело, что эта привлекательная молодая женщина ловит каждое его слово. С тех пор как он прочёл то злополучное сообщение, ему ни разу не было так спокойно, как нынешним вечером. Ни одного из тех катаклизмов, которые он ночами напролёт рисовал в своём воображении, не произошло. Его не выгнали с работы. Под дверью не бушевала разъярённая толпа. Никто не требовал его ареста или заключения под стражу — ни через сайт городского совета Пэгфорда, ни где-либо ещё в интернете (он не раз искал «Гуглом»). Мимо открытой двери гостиной снова прошёл Пупс, на ходу зачерпывая ложкой йогурт. Он заглянул в комнату и на краткий миг встретился глазами с Колином. Тот сразу же сбился с мысли.

— …И… ну, в общем, вкратце как-то так, — беспомощно закончил он.

Колин глазами искал поддержки у Тессы, но жена остановившимся взглядом смотрела в никуда. Колин был немного уязвлён; он-то надеялся, что Тессе будет приятно видеть, как улучшилось его состояние, как он взял себя в руки после мучительной бессонной ночи. В животе зашевелились щупальца страха, но ему было спокойнее оттого, что рядом находилась Парминдер — его сестра по несчастью и жертва несправедливости — и ещё миловидная дама из социальной службы, которая внимательно и сочувственно его слушала.

Если кто и ловил каждое его слово насчёт законного права Филдса оставаться в составе Пэгфорда, то не Кей, а Тесса. По её мнению, доводам мужа недоставало убеждённости. Ему хотелось верить в то, во что верил Барри; ему хотелось одолеть Моллисонов потому, что к этому стремился Барри. Сам Колин терпеть не мог Кристал Уидон, но Барри относился к ней с теплотой, а потому Колин допускал, что в ней есть нечто такое, что остаётся за гранью его понимания. Тесса знала, что характер мужа представляет собой странную смесь высокомерия и смирения, непоколебимой убеждённости и неуверенности.

Как же глубоко они заблуждаются, думала Тесса, глядя на эту троицу, погружённую в созерцание диаграммы, которую Парминдер извлекла из материалов Кей. Они считают, что смогут повернуть вспять шестьдесят лет неприязни и обид с помощью нескольких листков с цифрами. Среди них нет такого, как Барри. Он был живым примером тому, что они предлагают в теории: от нищеты пробился к богатству, от унизительного бессилия — к заметному месту в обществе. Неужели они сами не чувствуют, что по силе убеждения в подмётки не годятся человеку, которого уже нет в живых?