Что, если мы поверим - Сара Шпринц

Скотт пожал плечами:

– Я не знаю. Видимо, она права, и мне бы это помогло… Летом я смог отказаться от лекарств, и начать принимать их снова выглядит как поражение. Я хочу обойтись без них.

– Не думаю, что это поражение, – сказала я. – Если тебе что-то помогает, не стоит этим пренебрегать.

– Никогда не знаешь, помогает ли это в действительности, – ответил Скотт. – Ведь это не какие-то чудо-таблетки. С одними людьми это работает, с другими – нет, даже у одного и того же пациента эффект может быть разным. И прежде чем наступит положительный эффект, пройдут недели. – Он замолчал. – Я не хочу принимать медикаменты и ждать, что все вдруг наладится. Вероятно, тяжелые фазы я должен просто перетерпеть.

– Насколько тяжело тебе сейчас? – спросила я тихо. Я боялась дышать, и какая-то часть меня не желала слышать ответ. Не потому что мне было все равно, что он чувствовал. Меня сковывал страх ляпнуть не то.

– Мне не так плохо, мой рассказ выглядел драматичнее, чем…

– Скотт, – перебила я. Он оборвал себя на полуслове. – А ты можешь сказать честно?

Он колебался:

– Я говорю честно. Нет повода для беспокойства. Правда нет, с тем, как было год назад, не сравнить. Я могу об этом говорить, Хоуп, год назад я бы не смог.

– Чем я могу помочь тебе?

Его губы тронула легкая улыбка.

– Да ничем. Ты все делаешь правильно. Правда. Я не знал, говорить тебе или нет, я не хотел портить тебе настроение, но…

– Ты не портишь мне настроение, – перебила я его тут же. – Я рада, что мы можем говорить обо всем.

Вообще-то, Хоуп, есть кое-что еще, напомнил мне тупой голосок где-то на задворках моего сознания.

– Я тоже рад, – промурчал он, и у меня зашлось сердце.

Нет, так не пойдет. Не сейчас. Не после того, как Скотт рассказал про возможное возобновление терапии. Может, это было трусостью, но уж точно не самым подходящим моментом для признания в том, что я написала текст, пугающе похожий на правду. Слишком свежо все было, слишком недавними были страдания Скотта. Сравнение не самое удачное, но это как с новыми побегами растений. Их нельзя залить, они не выживут. Сначала им нужно дать отрастить новые корни, они сделают их сильнее. Я постаралась отогнать от себя эти мысли, и тут Скотт заговорил снова:

– Мы на днях обсуждали, каким я вижу себе следующий год. В «Наско» подгоняют, хотя напрямую они никогда не говорили, однако прошел уже год, и они ждут моего решения.

– Но невозможно знать заранее, как долго продлится лечение, – вырвалось у меня.

– Невозможно. Но все же я могу их понять.

Я не могла этого понять. Песни Скотта по-прежнему приносили кучу денег. И оттого, что он не писал новой музыки, никто с голоду умирать не собирался. Но пока он был популярен, они хотели заработать на нем еще больше, и мне это казалось отвратительным.

– И каким же ты видишь следующий год? – спросила я.

Скотт пожал плечами:

– Не знаю. Хочу чувствовать по-настоящему. Я хочу писать музыку, но чтобы она сама рождалась во мне, понимаешь?

– Да. Я думаю, это вполне понятное желание, – предположила я.

– Мне страшно опять выходить к людям. Это… Я даже не очень знаю почему. Я и раньше не знал. Но я никогда не хотел бы чувствовать себя так, словно меня больше нет.

Я только кивнула и, взглянув на Скотта, затаилась.

– Ты знаешь, у меня ощущение, что я постепенно прихожу в себя. Здесь, дома. С тобой.

Я улыбнулась. Любовь не лечит, тут и обсуждать нечего. Но если она хоть немного помогает, этого достаточно.

– Это прекрасно, Скотт.

– Сорри, я не хотел портить тебе настроение в твой день рождения.

– Скотт, я равнодушна к своим дням рождения.

Он улыбнулся:

– Вообще-то, жаль.

– Возможно, но ты не испортил мне настроения. Правда.

Он медлил, но я чувствовала, есть еще что-то.

– В последние недели я часто думал о том, что будет, если я сниму маску.

– О. – Я взглянула на него. – Ты имеешь в виду?.. Серьезно?

– Не знаю, можно попробовать.

– Но не думаешь ли ты, что это все обострит? Еще больше внимания будет к тебе приковано, еще больше людей, которые будут тебя узнавать, и… – Скотт посмотрел на меня, и я замолчала.

Мое сердце забилось чаще, и я не знала, почему его идея избавиться от маски так меня напугала. Возможно, потому, что мне не понравилось, что он планировал отказаться от того немногого, что у него осталось от личного пространства. У меня возникла странная потребность защитить его.

– Да, поначалу так и будет, – признал он. – Но потом… Я имею в виду, что будет потом? Какое-то время они все будут сходить с ума, мое лицо будет повсюду. В конце концов все узнают, как я выгляжу, и это хорошо.

Я помолчала, мне такая картина показалась слишком упрощенной. В то же время ничто не противоречило тому, что сказал Скотт.

– Это закончится. Постоянные игры в прятки. Возможно, на публике мне придется смириться с присутствием фотографов. На улице, в ресторане, с друзьями, в магазине… Появятся фото. Мне не придется бояться каждый раз, когда кто-то подозрительно направит телефон в мою сторону.

Я помолчала.

– Тебе это не по душе, – предположил Скотт и опустил глаза.

– Я не знаю, – уклончиво ответила я. И снова посмотрела на него: – Я беспокоюсь.

– Это мило.

– Это не мило, Скотт. Я боюсь за тебя. За твое душевное равновесие, понимаешь?

– Понимаю. – Он помолчал. – Мне тоже страшно. И я пока раздумываю…

– Думаешь, в «Наско» на это пойдут?

– Может быть. Я этого не знаю. И мне, вообще-то, неинтересно. Если я так захочу, им придется принять это.

– Это хорошо, – ответила я. – Ты не должен делать что-то, что противоречит твоим желаниям.

Скотт кивнул. Улыбаясь, он рассматривал мое лицо.

– Что такое? – пробормотала я, ощутив, что глаза потихоньку слипаются.

– Когда ты уставшая, ты говоришь правильные вещи.

– Я всегда говорю правильные вещи…

– Тут мне нечего возразить, – согласился Скотт.

Он погладил меня по щеке, и глаза закрылись окончательно. Он точно знал, что делает. Что было поздно, что моя голова отяжелела, а его пальцы не то чтобы помогали мне бодрствовать.

– Ты устал? – прошептала я и сощурилась, ожидая ответа.

– Да, – сказал он, но его слишком бодрый голос выдавал обратное. – Давай спать.

Но я не хотела засыпать. Я хотела побыть с ним, слушать, как он делится со мной своими мыслями, не дававшими ему покоя. Я действительно этого хотела.

Я уснула первой.