Пепел - Стефан Жеромский

В могучем шуме дикого потока путникам слышался рассказ об истории битвы. Когда, ступая шаг за шагом, они перешли, наконец, мост и каменные туннели, де Вит поднял, по своему обыкновению, глаза и как очарованный стал торжественно смотреть на скалы, на ярившуюся реку, на тайны прошлого, дремавшие в черной тени.

– Как тут прекрасно! – сказал он, обращаясь к спутнику.

– Да, действительно…

– Ты говорил мне, что это место сражения, Лекурб?

– Да, здесь было сражение. Рассказать тебе, дорогой, как было дело?

Де Вит кивнул головой, сделав вид, что это очень любопытно и он с интересом готов слушать рассказ. Быстрым взглядом он окинул скалы, дорогу, мост… А через минуту глаза его устремились в пустоту и с отвращением повлеклись на костылях горя своим путем, как нищий, бредущий без цели по дорогам жизни. Князь замолчал.

Путники двинулись дальше, но им удалось добраться только до Госпенталя. Вскоре солнце зашло за вершины Фурки. Никто из местных жителей не хотел и слушать о том, чтобы продолжать путь. Пришлось ночевать в Госпентале, последнем городке перед Готардским хребтом, где звучит немецкая речь. В небольшой ветхой лачужке с кривым полом было невероятно душно. Князь не спал. Сквозь дремоту он слышал молитву всем святым, которую громко пел ночной сторож, отмечая стихом ее каждые четверть часа. Чуть свет путники тронулись дальше.

Через Готардский перевал шла уже новая дорога, построенная в тысяча восьмисотом году, но в тот день следов ее не было видно. Снежные метели замели всю долину огромными сугробами. В ущелье, ведущее к вершине, обрушились новые ледяные глыбы, на дороге образовались новые перевалы, цепи и долины. Это были столь же бесцельные и непонятные создания природы, как и весь узел горных цепей, которые сходились сюда с четырех сторон света. Путники ехали сначала верхом, а потом пересели в сани. Однако мороз давал себя знать. На полдороге до вершины они пошли пешком. Проваливаясь в рыхлый снег и прокладывая себе все время дорогу лопатами, они подвигались в гору.

– Мы находимся в самом высоком гнезде природы, на коньке крыши Европы. Как перепутался здесь клубок замыслов природы! Она сама не знает что творит, – проговорил князь.

Де Вит мягко улыбнулся.

– К чему эти горы, эти безграничные цепи скал и пропасти, которых не объять умом? К чему эти снежные завалы? На что нужна была эта страшная буря, которая нанесла их сюда?

Великий мастер смотрел на снеговое поле чистыми глазами, как бы иша там слов, какие нужно сказать. Он по-детски покачал своей большой головой и, повернувшись вдруг к князю, хриплым голосом проговорил:

– Не знаю.

– Для человека, чтобы человек…

– Я теперь ничего не знаю.

На вершине, вблизи мертвых озер, которые в это время года бесследно скрываются подо льдами и снежными завалами, поднялась такая страшная метель, что оба путешественника потеряли надежду на спасение. Они стояли в тучах, в ледяной лаборатории снега. Они не знали, царит ли вокруг них ночь или день. Ужасный ветер дул в трубы невидимых гротов. Перелетая с севера на юг земного шара, он играл на арфе горных цепей, свистел в щелях ледяных пещер, где нет уже никакой жизни. Пропасти, сотрясаясь, изрыгали в тучу хохот.

Сердца у путников колотились, и дрожали ноги. Полузамерзшие, смертельно уставшие, проваливаясь на каждом шагу в сугробы, они дотащились, наконец, до убежища. Там проводники с большим трудом развели огонь, вскипятили воду и приготовили кое-какую пищу. Закутавшись в меховые шубы, путешественники провели эту ночь, дремля у очага. На следующий день они с таким же трудом спустились к Айроло, на итальянской стороне Альп. Там тоже лежали сугробы и так мело, что свету не было видно. Наняв лошадей, путники через Биаско, Беллинцону, Лугано стали быстро спускаться вниз. Лишь в долинах Ломбардии на них повеяло ароматом итальянских садов и теплого моря. Земля была еще серая и холодная. Над сырыми равнинами вдоль бесконечных рвов сонно высились оливковые деревья, похожие на ивы севера. Однако тут и там в теплом затишье оврагов, обращенных на юг, ярко зеленела трава. Крестьянин выходил на работу в поле и, удивленно улыбаясь, с невольным пренебрежением посматривал на теплую, забавно широкую одежду людей, прибывших из-за гор. Нигде не задерживаясь надолго, путешественники расстались в низинах с рекою Тичино, которую они видели, когда она неслась из снежных пещер Готарда. Они переправились через тихую, илистую, заваленную камнями По.

В первых числах марта путники достигли Лигурийских Апеннин и въехали в их ущелья. По горным дорогам тянулись нагруженные телеги на двух огромных колесах, со старинным, древнеримским тормозным башмаком, запряженные ослами, мулами и лошадьми. Несясь в долину, где стоял еще перламутровый сумрак весенних туманов, поднимаясь на скалистые перевалы и мчась оттуда снова вниз, возница весело хлопал бичом. Насколько хватает глаз, тянулись оливковые рощи, подергивая серебристо-серой пеленой сухие каменистые холмы. Сверкали на солнце шершавые, как сухая земля, стены крестьянских домов. На берегу реки тут й там ютились, громоздясь друг на друга, светло-желтые домики городков. С садовых оград свешивался плющ с трехгранными листьями, и из гроздьев его кое-где выбивались цветы, похожие на наш чертополох. Уродливый кактус ввинчивался своими корнями в трещины скал и стен и выставлял на солнце кривые когти разлапых листьев. Из-за железных решеток домов выглядывала порою грядка левкоев, обдавал лицо чудесный аромат розария, ласкал взор далекий куст камелии в цвету, осыпающийся прелестными белыми и пунцовыми увядшими лепестками.

Де Вит, который попал в этот край в первый раз в жизни, смотрел на все таким угасшим взором, как если бы перед ним были стены и печь зимней квартиры. Горячий ветер, долетавший с моря, окрасил его землистое лицо лишь чуть заметным румянцем. Между сдвинутыми бровями осталась угрюмая складка. Путники въехали в пределы Лигурийской, некогда Генуэзской, республики.[350] Горы становились все выше, все чаще встречались скалы.

Наконец, после стольких дней, распахнулись ворота долин, расступились скалы. На горизонте блестело далекое море. У князя глаза горели, и крик восторга готов был сорваться с его уст. Он не мог не поделиться со спутником смутной, неуловимой и непередаваемой, как истина, мыслью, которая переполняла его сердце.

– Как непригляден край, которому судьбой суждено было стать нашей колыбелью! Вот земля, достойная человека. В ней заключается весь мир и вся его история. Душой влеклись мы к этим берегам, не только телом, так же как тянулись сюда варварские племена со всех концов и краев севера, с востока и запада. Я не могу этого скрыть… Говорить иначе, значило бы лгать: если я люблю какую-нибудь страну, то только эту. Вот родина моей души… Посмотри…

На горизонте море сверкало, изгибалось вечно натянутым луком. Лучезарная стрела солнца лежала в его тетиве. Зеленые водные просторы, как и воздух, ласкали взор. Волны колыхались в лучах солнца, разделенные лазурными полосами словно на множество ангельских хоров, поющих песнь моря.

Далеко внизу, на скалистых берегах, исполинские пинии клонили к воде свои темные кроны, а еще дальше, на каменистом уступе, тянулась к небу купа кипарисов, словно пять черных языков пламени. На том берегу, где расположена Ницца, белели во мгле Лигурийские Альпы, а на берегу Левантинского моря растянулся темный массив Апеннин, шершавые от осыпи, черные, как бы опаленные сирокко, горы Рокка, Джуго, Санта-Кроче…

– Генуэзский залип! – промолвил про себя князь. – Напевом своих волн лелеял он детские и юношеские мечты Христофора Колумба, пробудил в нем неукротимую жажду подвига. Это его бури закаляли грозную волю юноши. Этот же залив вывел Колумба в таинственные пустыни вод, в беспредельный седой океан, на пути его юношеских мечтаний, в Индию. Мы, несчастные, едва можем охватить своим бедным умом открытые им дороги, которые он проплыл до последней границы, откуда он мог написать королеве Изабелле[351] эти гордые, поистине царственные слова: «Земля не так велика, как думают люди, напротив, – земля мала». Это же лазурное море выбросило из своей пены на сушу старого мира корсиканца, первого консула, наводящего ужас на Францию своей преступной тиранией…

Де Вит вежливо поддакивал или просто терпеливо слушал.

Экипаж свернул направо и выехал на большую дорогу, ведущую в Геную. Вскоре путешественники очутились на ее узких улицах, в тесных проходах, ведущих с горы к открытому морю. Однако они недолго пробыли там. Целью их путешествия было имение «брата» Вичини в окрестностях города. Переодевшись в гостинице в более легкие и тонкие костюмы, они поспешили в указанном им направлении. Вилла Вичини стояла на горе, поросшей кустарником. Был полдень, когда они очутились у входа.

В сад их впустили через старинные чугунные ворота; они поднялись в гору по узкому переходу, образованному двумя высокими стенами. Волны плюща переливались через стены и, стекая и капая, свисали длинными гирляндами до самой земли, превращая этот переход в величественную и в то же время уютную галерею. В конце ее находились двери дома. Ионические и коринфские колонны белели на солнце, выделяясь невыразимо красивым пятном на далеком фоне темных рощ. Слуга предложил гостям подождать внизу в комнатах или в саду, пока старый маркиз проснется. Они предпочли подождать в саду и пошли вверх по дорожке, усыпанной мелким гравием, который море принесло из дальних стран и выбросило на берег, а трудолюбивый человек рассыпал на этой дорожке. Маленькие ящерицы перебегали через солнечные площадки, задерживаясь на мгновение и посматривая зелеными глазками на незнакомых людей. Северяне шли медленным шагом, наслаждаясь зрелищем чудных деревьев, вернее – неизъяснимой их красотой. В одном месте стена была пониже, и, поднявшись на Цыпочки, можно было заглянуть на другую сторону. Там по южному склону тянулся окруженный со всех сторон стенами фруктовый сад. Весна уже коснулась его.