Деяния святых Апостолов - Джон Стотт

Отсюда этот «невежественный плагиатор» [360], «этот шарлатан» (НАБ), «этот попугай» (ИБ), «интеллектуальный барахольщик» [361].

А другие (среди философов) говорили: «кажется, он проповедует о чужих божествах», что было одним из обвинений, выдвинутых против Сократа за 450 лет до этого. Они утверждали это, говорит Лука, потому что он благовествовал им Иисуса и воскресение (18в). Слово «божества» здесь diamonia, что не всегда значит «демоны», но может употребляться и в отношении «менее значимых богов», а в данном случае — в отношении «чужих божеств» (ПНВ). Возможно, что философы уловили суть главного сообщения Павла: ton Jesoun kai ten anastasin (Иисус и воскресение), но подумали, что он представляет Афинам пару новых божеств: бога по имени «Иисус» и его подругу — богиню «Анастасию». Златоуст первым выдвинул такое предположение [362], а за ним — целый ряд исследователей. Ф. Ф. Брюс идет дальше и пишет: «Для слуха частых посетителей агоры эти два слова прозвучали так, словно они обозначали олицетворенные и обожествленные силы «исцеления» (iasis) и «восстановления» [363]. Доктор Конрад Гемпф высказал интересную мысль о том, что обе речи Павла перед язычниками не встретили должного понимания. «Афиняне представили двух ном вых богов, а в Листре подумали, что видят перед собой двух старых богов! Может быть, Лука таким образом пытался предупредить своих читателей о возможных вариантах неправильного истолкования Евангелия язычниками?»

Какими бы ни были настоящие побуждения философов, но они, взявши его, привели в ареопаг и говорили: можем ли мы знать, что это за новое учение, проповедуемое тобою? (19) Ибо что–то странное ты влагаешь в уши наши; посему хотим знать, что это такое? (20) Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что–нибудь новое (21).

Слово «ареопаг» дословно значит «холм Ареса» — Areios pagos («Apec» — греческий эквивалент Марса), отсюда «Марсова гора». Расположенный чуть к северо–западу от Акрополя, он изначально являлся местом, где заседал высший и почетный судебно–политический трибунал старейшин в Древней Греции. По этой причине название места стало названием суда. Во времена Павла, хотя там иногда и слушались какие–то дела, суд больше стал советом и не имел уже былой власти. Его члены скорее стояли на страже религии, морали, воспитания и образования города и обычно встречались в «Царской галерее» агоры. Теперь перед нами встают два вопроса. Первое, Павла привели на «Марсову гору», или на суд/совет, или и то и другое? На этот вопрос имеется множество ответов, но выражение «став среди ареопага» (22, дословно), а позже «вышел из среды их» (33, дословно), скорее означает пребывание среди людей, чем в определенном месте. Поэтому разумно утверждать, что он обращался к августейшему сенату, а где происходило само собрание, не имеет никакого значения.

Второе, была ли речь Павла перед собранием ареопага защитой или проповедью? Некоторые исследователи, особенно те, кто считают его афинское обращение неполноценным изложением Евангелия (поскольку крест не является центром представленного здесь благовестия), стараются защитить репутацию Павла, говоря, что он защищался, а не проповедовал Христа. Вполне возможно, потому как суд все еще обладал юридическими полномочиями. В частности, религия города являлась областью, подсудной этому совету, а поскольку Павел обвинялся в проповеди новых богов (18), они должны были обратить особое внимание на этот пункт обвинения и тщательно рассмотреть его дело. Исходя из этого, выражение «они взяли его» (ПНВ) в предложении взявши его, привели в ареопаг может расцениваться как арест Павла. Но аргументация против такого толкования достаточно сильна. «Вся ситуация не имеет ни малейших намеков на судебный процесс» [364]. Там, по всей видимости, не было ни официально предъявленных обвинений, ни обвинителя, ни председательствующего судьи, ни приговора. В то же время, хотя Павел и не подвергался формальному допросу, его попросили дать отчет о том учении, что он проповедовал. Поэтому можно рассматривать данную ситуацию как «неофициальное расследование, произведенное комиссией по просвещению», которая смотрела на него со «слегка презрительным снисхождением» [365]. В результате этого «расследования» он мог либо получить свободу проповедовать в городе, либо решением цензуры быть приговоренным к молчанию» [366]. Итак, он рассказал суду, во что он верил и чему учил, но при этом представил личное изложение Евангелия. Как мы уже видели в случае с Петром и Иоанном в синедрионе, как мы впоследствии увидим в судебных разбирательствах в Иерусалиме и Кесарии, Апостолы не могли защитить себя, одновременно не проповедуя Христа. Что касается Павла в Афинах, то ему потребовалась огромная смелость говорить так, как он говорил, потому что трудно вообразить менее доброжелательную или более пренебрежительно настроенную аудиторию.

И, став Павел среди ареопага, сказал: Афиняне! по всему вижу я, что вы как–бы особенно набожны (22); Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: «неведомому Богу». Сего–то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам (23). Апостол использовал безымянный алтарь, который он увидел в городе, как повод, вокруг которого он развил свою тему. Упоминание об алтарях, посвященных неизвестному богу, можно обнаружить в различных источниках древней литературы. Павсаний, много путешествовавший греческий писатель, примерно в 175 г. от Р. X. в своем «Описании Эллады» поделился впечатлением о величии, истории и мифологии этой страны. Свое путешествие он начал с Афин. Пристав в порту Пирей на скалистом полуострове в пяти милях к юго–западу от города, он обнаружил недалеко от причала ряд храмов, где также находились «алтари богам, названным Неведомыми» [367]. Увидев такой же алтарь, Павел сделал любезное замечание об их религиозности, с которого и начал свое выступление. Однако он еще не был готов бросить вызов бессмысленному идолопоклонству афинян. Он взял на вооружение их собственное признание в невежестве. Но как мы должны понимать его утверждение о том, что «Сего–то», которого они чтили как нечто «неведомое», он собирался им проповедовать? Не значит ли это, что он таким образом признавал истинность их языческого поклонения, и не должны ли мы с равным признанием взирать на культы нехристианских религий? Например, можем ли мы оправдать Раймонда Паниккара в том, что он пишет в книге «Неведомый Христос индуизма»: «Следуя по стопам Павла, мы верим, что можем говорить не только о неведомом Боге греков, но и о Христе, скрытом в индуизме»?[368] Можно ли оправдать и дальнейшее его умозаключение о том, что «добрый и честный индус спасен Христом, а не индуизмом, что Христос спасает индуса через таинства индуизма, через весть о моральной и праведной жизни, через тайные обряды, нисходящие к нему через индуизм»?[369]

Нет, нельзя следовать этой популярной теории. Мы соглашаемся, что есть только один Бог. Верно и то, что обращенные, приходящие ко Христу из нехристианских религиозных систем, обычно не считают себя перешедшими от поклонения одному Богу к поклонению другому Богу, но начавшими истинно поклоняться Тому Богу, Которому они раньше пытались поклоняться в невежестве, ошибках и искажении Его образа. Прав Н. Б. Стоунхаус, когда говорит, что Павел выбрал тему открытого признания афинянами своего невежества и что «таким образом подчеркивается их невежество, а не поклонение» [370]. Более того, Павел выдвинул смелое предложение, что может просветить их невежество (еврей, предполагающий учить невежественных афинян!), используя свое право апостольского авторитета и таким образом настаивая на том, что особое откровение должно контролировать и исправлять то, что, казалось бы, являет людям общее откровение. Далее он провозгласил живого и истинного Бога, дав Ему пять характеристик и таким образом обнажая ошибки и даже ужасы идолопоклонства.

Первое, Бог есть Творец вселенной: Бог, сотворивший мир и всё, что в нем, Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живет (24). Такое восприятие мира сильно отличается от эпикурейского учения о случайном соединении атомов и от фактического пантеизма стоиков. Вместо этого, Бог есть Личность и Создатель всего сущего и живой Господь всего, что Он создал. Поэтому абсурдно предполагать, что Тот, Кто сотворил мир и заботится обо всем, что Он сотворил, живет в храмах, созданных руками людей. Любые попытки заключить Бога–Творца в границы рукотворных зданий, структур или концепций являются нелепостью.

Второе, Бог есть Податель жизни: Он не требует служенил рук человеческих, как–бы имеющий в чем–либо нужду, Сам доя всему жизнь и дыхание и всё (25). Бог продолжает поддерживать жизнь, которую Сам сотворил и дал человеческим существам. Поэтому глупо предполагать, что Тот, Кто поддерживает жизнь, Сам может нуждаться в поддержке, и Тот, Кто восполняет наши нужды, Сам имеет нужду и ждет, что мы можем ее удовлетворить. Любая попытка приручить или одомашнить Бога, принизить Его до уровня домашнего любимчика, который зависит от нас в пропитании и крове, является смешной переменой ролей, Мы зависим от Бога. Он не зависит от нас.