Эрика - Марта Шрейн

— Кто — я? — спросил он, обрадовавшись, что это на жена.

Та, что пришла, держала в руке сверток. Она наклонилась над ним и положила сверток на кровать. При свете полной луны он разглядел ее бледное лицо и взлохмаченные волосы. Она шепотом сказала:

— Не бойся, это я, Таня. Я принесла тебе дочку. Я ее нашла. Теперь у нас все будет хорошо. Мы будем жить втроем. Ты, я и наша дочка.

Попов соскочил с кровати и как был в нижнем белье, так и побежал звонить по телефону в психиатрическую больницу.

— У вас сумасшедшие сбегают! Куда вы смотрите? — орал он в трубку. Там удивились, но обещали тут же приехать.

Он ждал врачей на улице и провел их в свою комнату. Татьяны там уже не было.

— Где же она? — удивился дежурный скорой помощи.

Санитары осмотрелись.

— Да вот, здесь была. Смотрите, сверток на кровати оставила. Она сказала, что это ее дочка.

Врач ехидно спросил:

— А может, она говорила, что это ваш совместный ребенок? Нам она так говорит и еще многое другое. Вам лучше знать.

Попов возмутился:

— А почему я должен знать, что говорят сумасшедшие в бреду?

— Ну оно и так, но кто–то же изнасиловал ее дочь на Новогоднем празднике. Она указывает на вас и говорит, что это ваша дочь. Знаете, она это говорит, когда приходит в себя.

— Да ты и сам уже ненормальный! — ответил Попов врачу. — Одна бредит, а другой выслушивает. Девчонка тоже была сумасшедшая. Никто не знает правды. Вранье все это.

— А может, кто–то и знает, да молчит? Но шило в мешке не утаишь. — И, пожелав Попову спокойной ночи, врач ушел.

Попов еще раз проверил все углы. Татьяны действительно не было.

— Вот чертова ведьма! — выругался он. — Болтает там все подряд, а я и не знал. Что там врач говорил? Кто–то еще знает? А кто? Моя племянница Римма? Девчонка эта, Ирина Рен? А что если она рассказала князю? Тогда все всплывет. Но и сам он опасный для меня. Затаился, а что у него в голове? Зарежет из–за угла, уголовник проклятый. Или просто рукой ударит по шее. Сила дьявольская в нем сидит. Ходит, как король. Наверное, где–нибудь клад зарыл и ждет смены власти. Нет, не будет смены. Наша власть, не дождешься, князенька. А может, он знает, где золото Дончака? А, может, выжидает время, чтобы отомстить?

Мысли о Гедеминове отвлекли Попова от страшных видений. Но когда он, наконец, задремал, кто–то навалился на него, большой и лохматый. Он вспомнил, что в таких случаях надо креститься. Но руки были прижаты к кровати, и он перекрестился мысленно. И тогда сразу стало легко. Кто–то в темном костюме, стоявший у открытой двери, четко произнес: «Через три месяца приду за тобой». Попов окончательно проснулся. Дверь была закрыта на замок. «Так, — решил он, — надо комнату поменять на другую. Здесь нечисто. Во! Гедеминов строится. Как он уйдет, я займу его комнаты. И тогда я с ним сведу счеты. Надо будет сходить к начальнику здешней тюрьмы. Он у меня в долгу. Пусть поможет убрать князя».

* * *

Начальник тюрьмы Спиридонов ничего не был должен Попову. Просто они вместе воевали, и Спиридонов, тогда Широбоков, был заместителем начальника по политической части. Он сообщал родным и родственникам об их близких, погибших в боях. От него, Широбокова, зависело, кого представить к награде после боя, а кого нет. Попов был с ним в дружеских отношениях. Именно Широбоков представил его к трем орденам и нескольким медалям. У Широбокова в городе Орле была жена и две дочери. А здесь появилась фронтовая подруга. И молодой капитан влюбился по уши. Он просто не знал, как отделаться от жены и детей. И тут Попов, как черт под боком шепнул ему: «А ты себе похоронку выпиши. Поплачут там, да и перестанут. Твои дочки по льготам в институт пойдут. А женишься на Спиридоновой, фамилию ее возьмешь. Просто тебе дорога в родные края заказана будет».

— А мать? Каково ей будет получить на меня похоронку? А сестра?

— Так ты сам говорил, что у вас с матерью разлад был. Ей не большой удар будет, да и сестра твоя с ней живет, успокоит. Не бойся. Печать у тебя есть. Напиши: «Геройски погиб в бою…»

— А подпись? — почти согласился Широбоков.

— Да любую, неразборчивую…

Прошло много лет, и теперь Широбоков — Спиридонов понадобился Попову. «Могу и рассказать где–нибудь о нем… прощай тогда его карьера. Вот он мне и отпустит бандюгу дня на три, чтобы убрать князя. А там я этого бандюгу самого прикончу. Кто его будет искать? — думал Попов. — Этого уберу, — продолжал он строить планы, — а с девчонкой справлюсь как–нибудь по–другому. Видел на днях, расцвела… Ладно, что там мне черт наобещал, придет за мной через три месяца? Не придет, я здоров. Знаем эти шутки». С этими мыслями Попов начал новый день. Он побрился, надел пиджак с орденами и медалями. День был предпраздничный. Сегодня его, как фронтовика, будут поздравлять. А главное — юные школьницы. «Ох, как поздравят да поцелуют, так всего и забирает», — радостно думал Попов, совсем забыв про ночные кошмары.

* * *

Николай сидел над докторской диссертацией. Она удивительно легко писалась. У него было такое чувство, что его Любовь незримо присутствует здесь, стоит лишь протянуть руку — и дотронешься до Нее рукой. Как он смеялся в студенческие годы над влюбленными! Он, к которому девчонки буквально липли, говорил: «Никакой любви нет. Стоит поменять девушку, в которую ты влюблен, на другую хотя бы на одну ночь — и любовь развеется, как дым». «Клин клином вышибают». «Это самовнушение». «Одна нравится больше и дольше, другая меньше. Но все женщины одинаковые». «А жениться надо на удобной».

Его обзывали циником и пошляком. Он же считал себя просто мужчиной. Иногда он возмущался:

— Да пошли вы, монахи, ко всем чертям. Я не тронул ни одной девушки. А женщинам иду навстречу. Чего хочет женщина, того хочет Бог. А если вы им отказываете в ласке, то вы и не мужчины вовсе. Я же не женат! Мне нужно подыскать подругу жизни. Пока вы о них болтаете, как кумушки, я их люблю, и они меня тоже.

— Погоди. Женит тебя какая–нибудь на себе — и кончится твоя воля, — сказал ему приятель, но Николай продолжал наслаждаться свободой. Ему нравились все женщины, и особенно те, которых он еще не знал. А в глубине душе он, конечно, мечтал о девушке возвышенной и благородной. И вот он неожиданно нашел свой идеал. И теперь, вслед за Пушкиным, готов был повторять: «Передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». Он был счастлив. И готов был круто изменить свою судьбу. «Докторскую я могу и здесь, на периферии, защитить. Останусь, женюсь. Она будет сопровождать меня в экспедициях. Заочно закончит институт». Николай готов был все поставить на карту. Он писал и смотрел на часы. Вечер он с Ириной проведет в ресторане. А встретятся они, как прежде, у почты. Работники фабрики ресторанов не посещали, поэтому Эрика приходила туда без страха. Как раз сегодня он хотел с ней объясниться и предложить руку и сердце. Конечно, придется ждать до ее совершеннолетия, но это выпадало на конец сезона геологической экспедиции, к его возвращению из экспедиции. Он уже видел ее в подвенечном платье.

* * *

Эрика сидела в скверике на скамейке, освещенная солнцем, и Николай пожалел, что он не художник. Он так и сказал ей, взяв за руку. Она улыбнулась и ответила:

— А у меня есть мои портреты. У нас знакомый художник, друг семьи, он меня много раз рисовал.

— Какой художник? Разве у тебя есть смья? Я ничего не понял. Ты же живешь в общежитии? Значит, ты сирота? — спросил Николай.

— Да, в общежитии, но я не сирота.

— Ты же выросла в детском доме?

— Конечно. Я тебе говорила.

— А какой семье этот художник друг? — удивился Николай.

Эрика молчала. Если рассказывать, то все. И тогда он узнает, что мама отбывала срок в зоне. А бывших заключенных все презирают… «Вот и самому дорогому человеку вру», — с грустью подумала она, и сердце у нее защемило.

— Ты что–то не договариваешь, расскажи мне все. Я люблю тебя, и все, что касается тебя, приму так, как воспринимаешь это ты.

— Я ничего от тебя не скрываю. Просто все так запутано по чужой воле, что это никому не интересно. Ты не поймешь, как и все. Я расскажу. Только после этого сразу сама уйду от тебя раз и навсегда. Я не смогу выдержать, когда ты меня оставишь. Я уйду первая, — сказала Эрика со слезами на пушистых ресницах.

— Да что же такого можешь ты мне рассказать? — удивился Николай. — Меня ничем не напугаешь.

Эрика встала и сказала:

— Пойдем в другое место, а то нас здесь могут услышать. — Она осмотрелась, направилась в дальний угол сквера и стала говорить:

— Ты думаешь я Ирина? А я Эрика. Я Эрика Фонрен, и в школе меня дразнили «фон баронесса». А бароны, до революции, были кровопийцы. Когда мне в приюте выдали документ, в фамилии уже не было «фон», имя Эрика мне поменяли на Ирину.