Иоанн III Великий: Ч.3 - Людмила Ивановна Гордеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос Нила звучал тихо, ровно, без особенных эмоций. Он говорил о том, что давно продумал, оттого не волновался, не отыскивал нужных слов. Кое-что повторял из прошлой беседы.
Возле кельи Нила поджидали два инока, чтобы получить послушание на день. Игумен поручил одному идти работать на огород, помогать Герману, второго снарядил в лес по малину и грибы.
— А ты не желаешь в лес прогуляться? — спросил он Иосифа.
— Как скажешь, господин, — согласился тот.
Нил вынес из кельи две корзины для грибов и туесок с кружкой.
— Малины мало уж осталось в лесу, да думаю, ещё можно насобирать.
По пути они продолжили беседу.
— Господин Нил, — обратился Иосиф уважительно к игумену, как к старшему по возрасту, — а как ты выбирал себе место для обители? То есть для скита? — поправился он.
— Трудно сказать. Однажды в молодости, будучи ещё послушником, забрёл я сюда с братом во время поисков мёда. Присели мы отдохнуть на берегу, огляделся я, и душа замерла от радости. Словно в мир Горний попал: тишина, покой, солнце тихое, ласковое, лучами в воде легонько поигрывает, а сама река еле движется, о берег шелестит. Птицы кругом, как единственные хозяева земли переговариваются, пересвистываются, дела свои устраивают. Посидели мы, ушли, а место это в душу запало. Потом, вернувшись с Афона, вновь сюда наведался. Тогда уже о скитском житии задумываться стал. А когда время пришло, сомнений уже не было, где остановиться, видно, сам Господь меня надоумил.
— Отчего же, господин, не пожелал ты в монастыре в Кирилловом или в другом каком жить?
— Меня и сразу по возвращении из паломничества суета монастырская угнетала. А как Нифонт игуменом стал, да споры вокруг усилились, мне и вовсе неспокойно стало. Сам знаешь, как нестроение душевное от умной молитвы отвлекает. Вот и решили мы с товарищем моим, с Иннокентием, от суеты от той отдалиться.
— И не угнетает одиночество?
— Какое же это одиночество, коли с Господом общаешься беспрестанно? — Нил удивлённо взглянул на собеседника своим светлым синим оком. — Напротив, мне и тут покоя не хватает, постоянно паломники одолевают, бесед да благословения требуют. И тут суета не оставляет. Да и товарищи рядом...
Нил наклонился и срезал хороший белый гриб. С удовольствием оглядел его, положил в корзину. Заметил другой. Началась тихая охота, лишь изредка прерываемая небольшими фразами.
— Ты больше на Господа надейся, — поучал Нил гостя. — Важные решения в спешке не принимай. Когда сомневаешься, с Господом посоветуйся, как быть. У иноков афонских даже ритуал такой и молитва специальная есть, чтобы волю его узнать. Не слыхал?
— Нет, господин Нил.
— Ну вот слушай. Если дело предстоит серьёзное, а как его решить не знаешь, сомнения одолевают, то попостись, как можешь, три дня, а нет времени, так и один день. В это время постоянно повторяй одну лишь простую молитву: «Боже Господи Иисусе Христе и Святый Душе! Да будет на мне воля Твоя Святая! Сердце моё отверзто Тебе! Нет у меня желания, кроме желания исполнить волю Твою!»
Иосиф старательно повторял за Нилом незатейливые внятные слова молитвы, навсегда запоминая их. А скитник тем временем продолжал:
— В эти дни старайся ни на какие иные дела не переключаться, думай лишь над своей задачей, о которой Господа вопрошаешь. Молитву глаголь с крайним благоговением и смирением, пред иконой стоя, как пред самим Спасителем. И внимательно наблюдай за движением сердца своего. Если почувствуешь, что отошли сомнения, что мысль не двоится, а осталась одна в душе и подсказывает одно лишь конкретное решение, то так и поступай, ибо того хочет Бог.
— А если всё-таки останется сомнение?
— И такой поворот предусматривают афонские монахи. Тогда они советуют поступить так, как больше хочется.
На пути стал всё чаще попадаться малинник с остатками спелых сочных ягод. Нил поставил корзины под высокую сосну, подал Иосифу кружку, и они начали собирать ягоды. Старались держаться поближе друг к другу, чтобы не прерывать беседы.
— Скажи, брат, а почему у тебя в храме столь бедное убранство, иконы не изукрашены окладами, нет хороших сосудов? Это от бедности или по убеждению?
— Ещё Иоанн Златоуст писал, что лучше золото и серебро раздать бедным, чем потратить его на драгоценные сосуды, церковное или другое какое украшение. И многие иные святые о том же писали. Инокам не подобает серебро накапливать. Потому мы и не хотим иметь излишних украшений церковных, берём себе лишь самое необходимое. Великий же Пахомий и само здание украшать не советовал.
Нил принял у Иосифа наполненную ягодами кружку, пересыпал в туесок, вернул пустую, порадовался:
— Хорошее место нам попалось! — и продолжил вновь говорить об устроении монашеской жизни. — Не забудь наставлять своих насельников избегать важнейший грех человеческий — чревоугодный. От него и все иные грехи произрастают. Да не отягчат сердца ваши объедение и пьянство. Избегайте пресыщения и сластолюбия — это прямой путь ко всем прочим порокам. «Если удержишь чрево, — войдёшь в рай, — говорил Василий Великий. — Если не удержишь, сам себя до смерти изнуришь». Давай телу своему лишь самое необходимое, не пресыщаясь. Есть надо не для удовольствия, а лишь по потребности, ибо укрепляется тело воздержанием, а с ним и дух человеческий. Не подобает, по моему разумению, также иноку у себя в кельях сосуды и прочие вещи ценные иметь. И ещё: я в уставе своём запретил женщинам в скит входить, ни на послужение, ни на иную какую потребу. От соблазна подале. Думаю, сие правило любому монастырю не повредит.
Иосиф тут же вспомнил свой грех, известный Нилу, вспомнил монастырь, в котором встретил свою прелестницу, и полностью согласился со своим наставником. Видать, у Нила тоже был свой опыт борьбы с соблазном женским. Чернецы встретились взглядами и хорошо поняли друг друга.
Вскоре и туесок и корзины наполнились, время приближалось к полудню, собеседники повернули назад к скиту. Шли рядом, не спеша.
— Ты только не обижайся, брат, но хочу ещё об одном грехе напомнить тебе, — Нил посмотрел на Иосифа кротко, но достаточно внимательно, словно изучая его лицо и душу. — Чувствую, что трудно будет тебе этот грех побороть. Подобает всем нам, трепеща, бояться страсти гордыни и
