К вящей славе человеческой - Вера Камша

«Начну с того, что война, которую я вел со Святой Импарцией, утратила смысл, — писал сморщенный герцог.– Обе стороны проиграли, но больше всех проиграла Онсия, а если задуматься, то и Рэма, но сперва о Торрихосе. В свое время я приложил немало усилий, чтобы его уничтожить, но безуспешно. Мартину де Фарагуандо это удалось. Считается, что кардинала-инкверента настигла скоропостижная смерть во время молитвы, в Сан-Федерико шепчутся, что он был отравлен, я же уверен, что Торрихос в минуту слабости добровольно принял яд…»

У Торрихоса, и минута слабости? У Торрихоса?! Хайме смотрел на равнодушный листок и ничего не видел, вернее – видел. Себя, девятнадцатилетнего, стоящего перед тогда еще инкверентом.

– Вы обдумали свое решение, де Реваль?

– Да, сеньор… отец мой!

– Вы так молоды и решили уйти от мира? Почему?

– Я хочу делать хоть что-то, но армия для меня закрыта, а Протекте я не нужен. Идет война, святой отец, а у меня свои счеты с «белолобыми»… То есть с еретиками. Я не могу оставаться в стороне.

– Значит, не останетесь. Вы говорили с герцогом де Пленилунья?

– Да. Он сказал, что сожалеет о моей болезни.

– Вы были с ним столь же откровенны, что и со мной?

– Я был с ним более откровенен.

– Более?

– Да. Я заговорил с ним о бел… о хаммерианах. Я решил поступить на службу в Протекту, когда болел. Мне было нечего делать, и я прочел Хаммера…

– Вы сумели выздороветь, читая Хаммера? У вас железное здоровье, а Пленилунья меня разочаровал. Учтите, это первая тайна, которую я вам доверяю. Вы выдержите дорогу до Рэмы? Вступить в орден вы можете и здесь, но ведь вам нужен не мир, но меч, не так ли?

Что бы с ним сталось, не встреть он Торрихоса? Сейчас уже неважно, главное, кардинала-инкверента больше нет. «Минута слабости»? Есть вещи невозможные, и это одна из них.

«…я же уверен, что Торрихос в минуту слабости добровольно принял яд, — настаивал Пленилунья, – не желая участвовать в захлестывающем Онсию безумии и не видя возможности его остановить. На эту же чашу весов падает вина Святой Импарции в целом, последние годы подтачивавшей светскую власть. Да будет вам известно, отец мой, что монархии в Онсии больше нет. Ее величество лишь подписывает то, что приказывает ее духовник. Онсией правит фанатик, для которого благо государства и даже собственная жизнь не имеют никакой ценности…»

Намного ли Пленилунья переживет своего вечного соперника? И скоро ли около «святого Мартина» появится тот, кто сумеет запрячь бурю? Торрихос ошибался, способствуя возвышению Фарагуандо, но он тем более не сбежал бы в небытие, а стал бы исправлять свою ошибку и, вероятно, исправил бы. Его высокопреосвященство или убили, или он, что бы ни считал его бывший враг, умер сам. У кардинала было сердце, и оно не выдержало. Это бывает даже с теми, кого не представить мертвым, но как жаль, что им не удалось, нет, не попрощаться, переговорить наедине.

Торрихос видел голубя Фарагуандо… Он знал, что тот приобщен к таинствам, но новые полномочия «святого Мартина» прогремели громом среди ясного неба. Его высокопреосвященство застали врасплох в том числе и потому, что Инья швырнула факел в пороховой склад. Хайме поискал взглядом сестру. Инес и Бенеро бок о бок смотрели на него и ждали. Он не станет им врать, а сейчас дочитает письмо, хотя легче перечесть Хаммера со всеми комментариями.

«Первым распоряжением Священного Трибунала, собравшегося после вашего отъезда, стал приказ, повелевающий светским властям в течение пятнадцати дней уничтожить все цирки и истребить всех боевых быков…»

Пленилунья наконец справился с несвойственными ему чувствами и теперь писал, как говорил, сухо и четко. Письмо было чудовищно подробным, но Хайме прочел его трижды, опустив лишь начало. Он его и так запомнил. Дословно.

Бенеро, едва заметно шевельнув поводьями, придвинулся к Инес, и та внезапно поняла, как непроходимо глупа была со своими опасениями. Этот мир может рушиться, а может, уже рухнул, но они с Бенеро будут вместе.

– Спокойно, сеньора, – шепнул врач, – вам предстоит подавать щипцы, про остальное забудьте.

– Я подам, – заверила Инес, глядя, как брат медленно сворачивает письмо. Сзади раздался звон – застоявшийся мул тряс своими колокольчиками. Палило солнце, недовольно поджимала губы Гьомар, о чем-то перешептывались трое горцев из Гуальдо. Неужели придется возвращаться?

– Вы уезжаете вовремя, – очень спокойно сказал Хайме и погладил лошадь, – не стоит видеть то, что нельзя изменить.

– Это выводы, – хриплым голосом откликнулся врач, – я хочу знать, на основании чего они сделаны?

– Я тоже хочу, – вздернула подбородок Инес, – я должна знать, где тебя оставляю.

– В Онсии, которой правит Фарагуандо, – мерным голосом сообщил Хайме. – Он, как вы знаете, почти святой, а вокруг слишком много греха. Торрихос не вынес греховного бремени и скончался, Пленилунья готовится вступить в орден Святого Павла, а капитан Лиопес покидает излишне, по его мнению, благочестивую страну. Когда он выезжал, в Доньидо зачитывали указ, предписывавший всем необращенным суадитам и синаитам в трехмесячный срок принять мундиалитскую веру или же покинуть Онсию. В последнем случае их имущество подлежит конфискации в пользу онсийской короны, но вам, сеньор, это не грозит, ваша собственность уже под арестом.

– Мне хорошо заплатили в Гуальдо, – пожал плечами Бенеро, – а мое ремесло прокормит не только мою сеньору. Дон Хайме, поверьте врачу: у вас больше нет выбора. Лучше потерять руку, чем жизнь, и лучше потерять жизнь, чем совесть. Вы либо станете сообщником творящегося беззакония, либо погибнете, пытаясь остановить лавину. Первое вас уничтожит так же, как и второе. В мире нет ничего случайного. Вы неспроста получили это письмо здесь и сейчас. Едемте с нами.

– Едем! – Инес сделала то, чего не позволяла себе уже лет десять, – схватила брата за руку. – Ты жил даже меньше меня… Мы начнем все сначала! Увидишь, как нам будет хорошо.

– Ты так думаешь? – Хайме неторопливо отнял руку, стянул зубами перчатку и неожиданно провел пальцами по щеке сестры. – Не забудь смыть краску, когда перейдете Салмесс. Север любит золото.

– Ты остаешься? – Горло перехватило, но слезы так и не пришли. – Не надо, Хайме! Ты им ничего не должен.

– Должен. Онсии и Господу, даже если им это безразлично. – Горячие пальцы еще раз скользнули по щеке, но говорил Хайме не с ней, а с Бенеро. – Я надеюсь, она будет счастлива. Сеньор Бенеро, я должен вам сказать, что теперь за нее отвечаете вы.

– А я должен ответить, что сделаю для Инес все, что в моих силах. Мы уже однажды прощались, дон Хайме. Мне нечего добавить. Жаль, нам не удалось договорить о том, почему люди, зная, что хорошо, делают плохо. Желаю вам не принести из добрых побуждений зла. Это случается слишком часто.