Немцы - Александр Терехов

— Так… Вот — Хассо согласовал, Шведов… Юристы, социалка, управление делами, Гревцева — всё согласовано. Вот — с пятницы в почте у префекта… Пока не отдал, ждем каждый день.

Надо внести завтра. Не надо. Оставить, как договаривались, после выдачи контракта. Если завтра утром почту отдаст… Шел и останавливался. Возвращался, шел. Пусть идет как идет? А вдруг — те самые секунды, время толщиной в волос, когда решится про него? Эбергард не может подчиняться уставшему телу, сдохшей душе и ослаблять руки — непрерывно решать свой вопрос, останавливаться посреди течения, упираться — давить, разворачивать, куда надо. Уже звонил, но сам не верил, не понимал, что делает это:

— Роман. Это Эбергард, — лениво и поддерживаясь незавоеванной позиции «свысока». — Аукцион состоялся. Поздравляю. Контракт согласовали, на подписи у префекта. Префект подпишет, зарегистрируем, отдаем, и подавайте документы на аванс.

— Понято, — у Романа шумел какой-то ветер и трубно отзвучивало эхо, он понимает, что не ради «поболтать» позвонил Эбергард, что главное «дальше». Что?

— Только, Роман. Небольшие изменения. Вопрос, который мы договаривались закрыть при получении контракта, надо закрыть завтра. До двенадцати.

Роман переспросил, повторил, для атмосферы выматерился куда-то в сторону и:

— Не имею такой возможности. Чисто технически. В указанное время по сумме полный объем. И вообще.

— Степанов в день аукциона сказал: у вас всё готово. Это он так шутит?

— По-другому договаривались, — очень тихо говорил Роман. — Получаем контракт и — закрываем вопрос…

— Вы — единственный участник аукциона. Мы исключили из числа участников восемь юрлиц, — приврал Эбергард, — компания «Тепло и заботу каждому» — победитель. Протокол утвержден. Результаты аукциона на портале правительства города. Какая тут, на хрен, подстава?! Контракт подписан, но префект третий день не отдает почту! Там нет вопросов! Если завтра не решим — вопросы могут появиться.

— Я не могу так. Сначала одно. Всегда вообще вносили с аванса!

— Сейчас всюду так, это такое время!

— Если только — половину.

— Всё, благодарю.

Звонить Степанову — слабость, зомби должен забояться и позвонить сам; Улрике — опять! — плохо чувствовала себя вечером, мучила его: «Что случилось? Ничего не случилось? Посиди со мной. Положи руку сюда, выше. Ты же пойдешь со мной на роды? Поговори с нашей девочкой…»; только очень поздно, подтверждая его расчеты, — Степанов позвонил.

— Трудимся, подводим выборные итоги, ждем стратегических решений… По вашему вопросу — осложнений нет. Есть только маленькое пожелание, к которому вашему человеку лучше прислушаться… Знаете, делаем первый шаг… Будут и еще аукционы… Чего бояться? Вы работаете со мной. Я никуда не денусь.

Зомби стонал, покряхтывал, ныл, обращался с Эбергардом бережно, замолкал, но заканчивать разговор не смел: вдруг возникшее вот это самое всё само по себе уляжется и вывернет и как-то по-другому успокоится удобным для всех способом.

— Спокойной ночи, — пожестче обозначил Эбергард пределы времени. — Мне добавить нечего. Товарищей лучше не раздражать. А то знаете, как бывает: то контракт потеряется, то аванс зависнет, то контрольно-ревизионное управление заедет проверить, готово ли ООО «Тепло и заботу каждому» осваивать средства — кому это надо?

И отключил телефон, чтобы не обнаруживать своего ожидания и поспать, но стоило задремать — Улрике разбудила:

— Так страшно… Я ведь сегодня не рожу? Не отпускай мою руку! — Ей хотелось сесть, и Эбергард поднимал ее в постели, подпирал подушками, она успокаивалась, согревалась и просила. — Спи, спи… — Но стоило — и: — Не спишь? Поговори со мной… Давай помечтаем… Как переедем… — Какая нужна коляска, ванночка… постельно-упаковочная принадлежность для перевозки ребенка из роддома на место проживания называется, оказывается, «конверт», конверт перевязывается лентой определенного цвета — почему раньше этого не знал? Утром, в шесть, Эбергард включил телефон, подождал, но не клевало и не поймалось, только почистив зубы, обнаружил в сетях дошедшую, посланную среди ночи эсэмэску от «Быдло-2»: «В 11–30» — сделано! теперь казалось: не сомневался, и перестал спешить; позавтракали вместе и много смеялись в то утро над страхами ночи, перебирали девичьи имена — «как мою бабушку», «как твою маму», Соня, Маргарита, и всё, как и прежде, казалось прозрачным, постижимым и подвластным ему: вот даже Улрике почувствовала, что срослось у него, наладилось, выправилось, и счастлива — он может всё, что захочет, достиг и — получает.

— Господи, как же я тебя люблю…

С утра в день рождения монстра инвесторы и гонцы из «города» с коробками, пакетами, баулами и тщательно запеленутыми продолговатыми тяжелыми предметами, похожими на гробы (похоронно тащили в три обхвата), невысыхающей насекомой тропой потянулись через двор — поздравлять; в приемной скопился жутковатый сумрак из букетов роз; даже не попытавшись спросить места в очереди или записаться для истории (монстр внимательнейше просматривал записи, кто за кем и вообще: кто), Эбергард оставил «от пресс-центра» лукошко: банки марийского меда и кедровые шишки — мед монстр любил, может, оценит; в девять тридцать вошли поздравлять начальники управлений (женщины пели самодеятельно сочиненное на русский народный мотив, монстр страдал), в десять тридцать — все двенадцать глав управ (никто не брал отпуск в начале февраля, поздравлять лично!) внесли напольные часы (помощник префекта Борис собрал по штуке евро), в одиннадцать поздравляли замы — золотой колокольчик; на три объявили благодарственное ответное чаепитие для «членов коллегии», обещали: приедет Кобзон; монстр отсылал полученные букеты избранным дамам, сопровождая собственноручными записочками «в ознаменование моего дня рождения», — все боялись высунуться в коридор, одна пьяная Зябкина из управления экономики, наряженная по случаю праздника в немыслимую кофту (в этот день постарались: кто надел кожаные штаны, кто навернул мохнатый шарфик на шею, кто поднял и закрепил дыбом волосы), получив букет, гуляла из кабинета в кабинет просить «таблеточку» от болящей головы или рюмку коньяка.

В половине двенадцатого Эбергард не вышел из префектуры, дождался звонка: на месте; но еще десять минут просматривал цены на греческую недвижимость (бассейн и две спальни, не далее километра от моря) — это им надо! их надобность! он — выше, они при нем, у него есть Дела, а это — всего лишь ежедневный малозначимый технический момент, — на воздухе в зиме он не застегнул пальто — нет времени, даю минуту! — кошачье и змеино улыбался встречным: машина сменяла машину — такой день, день рождения у папы…

Роман ездил на ухоженном и свежевымытом «мерседесе» двенадцатилетнего возраста, стоимостью навряд ли больше двадцатки — из машины одновременно в разные стороны вылезли и встали по бокам подышать, бессмысленно улыбаясь, два грязнолицых бойца из кавказских республик в таких потрепанных спортивных штанах, что Эбергард взглянул им на ноги: не босиком хоть?

Он разместился на заднем сиденье, но дверцы не закрыл — зачем? взять и пойти — рядом лежал пакет из «Седьмого континента» особой прочности и увеличенной вместимости, скрывавший внутри черный мусорный пакет.

— Пересчитаете? — куда-то в сторону спросил Роман, трогая языком зубы, — так у него всё болело, ломало его. — Пачка — пятьсот тысяч. Пятьдесят две пачки. Получается — двадцать шесть. Не хреново так подкормились, да? Мне бы! — зыркнул: вправо, налево, и переправил Эбергарду трясущийся лист бумаги. — Есть, чем писать?

— Что?

— Черкните, уважаемый, — Роман протягивал также трясущуюся ручку, — столько-то получено, я такойто… У нас тоже бухгалтерия. Только — правой рукой!

Эбергард, как и собирался, быстро выбрался из машины, но — пустой, совсем в другой, опять пострашневший, непостижимый, неуверенный день — сразу застегнулся; теперь беречь силы, беречь телесное тепло, он не может заболеть и отстать от общего движения к теплу (Роман покрикивал что-то в спину) — кто? — его придержал за рукав Леня Монгол:

— Уже поздравлял? Большая там очередь? — прятал от снега обыкновенный букет в одиннадцать — тринадцать примерно шипованных единиц кремового цвета и прижимал локтем к боку дубленки подарочный сверток.

— Скромно ты.

— Он такой привередливый. Кто говорит: часики принеси. Он на совещаниях в мэрии у соседей всегда часики рассматривает. Кто говорит: по золоту интерес есть… А когда мне ездить выбирать? Купил хороший портфель и уложил в него: так, так, так и вот так, — Леня Монгол показал, сколько поместилось пачек. — Как думаешь?

— Лучше всего.

— Ия. Готовился. Ты видишь, что я с утра у стилиста? Туфли — вон, видал?

— Сила.