Собрание сочинений в шести томах. Том 6 - Всеволод Кочетов

В землянках, в окопах дивизии мы вспоминаем минувшие дни, но дни нынешние тоже вызывают немалые раздумья. На всех фронтах идут жестокие сражения. Если под Ростовом-на-Дону наши войска успешно громят и гонят зарвавшихся немецких вояк, то под Москвой ситуация еще очень острая. Немцев бьют, но они не оставили мысли овладеть нашей столицей. Тревожные, очень тревожные вести уже давно поступают из района Волхова и Тихвина. Тихвин, как рассказывают, в руках немцев; изо всех сил войска гитлеровского генерала Шмидта рвутся к Волхову. Положение страшноватое. Это расчет на то, чтобы все-таки полностью замкнуть кольцо вокруг Ленинграда. Что не совсем удалось в районе Шлиссельбурга и Ладожского озера, то немцы измерены осуществить броском от Тихвина на север вокруг озера. В штабе фронта нам еще с неделю назад рассказывали о том, что наше командование располагает захваченным у противника приказом, из которого становится ясным задуманное Гитлером. Фюрер решил через Тихвин и Волхов выйти к южным берегам Онежского озера и там соединиться с белофиннами. Вокруг Ленинграда будет двойное кольцо, и уже без трещин, и никакие наши удары «на Мгу» тогда не дадут ни малейших результатов: они будут просто бессмысленны. Вот как хочет Гитлер расправиться с городом Ленина, который не смог взять в лоб: он хочет задушить его блокадой, осадой — голодом. Страшпый, изуверский план.

Но одно дело — план, другое дело — его осуществление. Если Тихвин уже взят, то под Волховом и Шумами идут ожесточенные бои, враг успеха там не имеет. Корреспонденты фронтовой газеты «На страже Родины» сообщают, что под Шумами непрерывный бой идет целую неделю — обе стороны дерутся за станцию Войбокала. Деревни вокруг по нескольку раз в день переходят из рук в руки. В Волхове, где стоит первая наша электростанция, построенная но ленинскому плану электрификации России и на стройку которой когда-то пароходом «Коммунар» ездили мы, новгородские пионеры, на экскурсию, земля дрожит от артиллерийской канонады. Слышны уже и пулеметы. Но гвардейцы прославленного командира Гагена не только сдерживают натиск врага, но и отбрасывают его, то и дело переходя в контратаки.

Ленинградцы и Ленинградский фронт с тревогой прислушиваются к тому, что происходит под Тихвином. Для всех нас чрезвычайно важно, чтобы враг не прошел к Онежскому озеру.

В один из дней, когда мы вновь сидели в землянке Степана Бардина и по обрывочным телефонным разговорам пытались представить себе картину боя, разыгрывающегося на торфянике по сторонам от насыпи Кировской дороги, принесли «Ленинградскую правду» с нашей полосой о дивизии. Были тут статьи и самого Бардина, и Тихвинского, и Гусева, Гродзепчика. Была и наша с Михалевым, по подписанная очень странно: «Н. Самсонов». Все дело в том, что, когда статья была уже написана, она нам не понравилась, мы поссорились и сначала один, за ним другой «сняли» подписи под статьей, то есть попросту каждый в ярости зачеркнул свою фамилию. Но полосе надо было срочно идти в набор, в секретариате требовали немедленно ответить, какая же все-таки будет подпись. Я сказал: «Ну, подпишите: Пушкин. Александр Сергеевич». Михалев рявкнул: «Уж тогда прямо — Лев Толстой». А вот вышло «Н. Самсонов» — первое, что вздумалось товарищам из секретариата.

Газету с полосой вертят в руках, рассматривают, читают. На первой странице я вдруг вижу сообщение: «Награждение бойцов, командиров и политработников Ленинградского фронта», и там, где перечисляются награжденные орденом Красного Знамени, читаю: «Ефрейтор Абадзе К. К.». Кушук Абадзе! Тот самый молодой адыгеец, бывший учитель, который стал наводчиком у тяжелого орудия в дивизионе Яковлева. Удивительно радостно читать об этом. Здорово, очень здорово. Мы же приехали на огневые позиции дивизиона, когда пушки еще были горячими, когда невдалеке перед их стволами горели подбитые тапки немцев. Чертовски приятно, когда награждают людей, которых ты знаешь, и когда ты уверен, что они достойны награды.

В передовой этого номера нашей газеты говорится:

«Наши орудия были расположены на открытой позиции и сильно беспокоили фашистов. Немцы решили во что бы то ни стало уничтожить их. Для подавления орудий они двинули 25 танков, открыли бешеный огонь, рассчитывая навести панику в рядах артиллеристов. Но смельчак Абадзе сорвал гнусный замысел врага. Он подпустил вражеские танки на близкое расстояние и прямой наводкой стал бить по ним. В этом неравном бою артиллерийский расчет, где наводчиком тов. Абадзе, уничтожил несколько вражеских машин».

Батюшки! — думаю, вчитываясь в эти строки. — Неужели же и мы с Михалевым пишем в своих корреспонденциях так неточно и сугубо приблизительно, как о наводчике Абадзе написал автор передовой? Танков было — мы это помним, это записано в наших блокнотах — не 25, а десятка полтора. Зачем прибавлять? Пятнадцать мощных машин в броне тоже достаточно. Или автору передовой этого показалось мало? И не один смельчак оказался на батарее — все до одного там были смельчаками и героями. И подбили они дружным своим боевым коллективом из своих 152-миллиметровых пушек-гаубиц не «несколько танков», а девять, о чем мы написали и что было опубликовано в «Ленинградской правде» 27 августа. Абадзе — герой. Он действительно многое сделал в том бою. Он стрелял из орудия командира Бахарева, когда в расчете ранило наводчика, стрелял из орудия Грибанова, в котором был постоянно наводчиком. Но надо ли писать о героях так, будто они действуют в одиночку: «сорвал гнусный замысел», «подпустил», «уничтожил»? То был блестящий бой, в котором до предела слитно действовали все расчеты орудий, все взводы батареи.

Нам стоит призадуматься над тем, чтобы так не писать, выхватывая одиночек из массы, изолируя их от действительности. А то получается вроде бы и правда, и в то же время покрытая налетом искусственности, которая мешает читателю верить в написанное.

О том, что правдой никогда не может быть плоскостное, однолинейное изображение чего-либо, свидетельствует и другой факт, сообщенный в том же номере газеты. С одной стороны, здесь награждение храбрецов орденами и медалями, а с другой стороны, и вот что.

«Вчера в «Ленинградской правде», — читаем мы, — был напечатан приказ Военного совета Ленинградского фронта о нарушении военной присяги бывшим командиром Н-ской стрелковой дивизии полковником Фроловым И. М. и бывшим военным комиссаром той же дивизии полковым комиссаром Ивановым К. Д. Военным трибуналом фронта они лишены воинских званий и приговорены к расстрелу…

Фролов и Иванов совершили самое тяжкое злодеяние. Получив ответственное задание от командования фронта, они проявили трусость и преступное бездействие, в результате чего выполнение боевого задания было сорвано. Оли предали страну, советский народ в трудный и ответственный момент для Ленинграда и Ленинградского фронта, когда бойцы, командиры и политработники напрягают все свои усилия, мужественно, честно, не щадя своей жизни, с боем отвоевывают каждый метр земли, чтобы прорвать кольцо вражеской блокады».

Жестокий штрих, но его никуда не денешь, его не обойдешь, если хочешь, чтобы картина была правдивой.

«Фролов И. М., Иванов К. Д.» — из какой же это дивизии? Мы ее не знаем, мы в пей, очевидно, не были, таких фамилий не помним. Но мысль все возвращается к этим «Фролову И. М. и Иванову К. Д.». Что совершили они? Может быть, в решающий час бросили свою дивизию, как бросили свой полк перепуганные командиры, дрожавшие в канаве под Федоровной, под прикрытием снайпера? А может быть, под ураганным огнем противника не смогли поднять в атаку свои батальоны? Но могло быть и третье: они не захотели губить людей, бросая их в безнадежное наступление «на Мгу», не поняв жестоких, но неизбежных закономерностей войны.

17

Не знаю, может быть, роль тут свою сыграли эти непрерывные наступления вдоль дороги и на берегах Тосны, от которых только потери, а выигрыш — десятки метров отвоеванного торфяника, или была и еще какая-нибудь причина, по только наш хмурый друг, полковник из оперативного отдела штаба армии, сказал нам, что в армию на место генерала Лазарева назначен новый командующий — генерал-майор артиллерии Свиридов. У этого, дескать, дело пойдет, потому что в обороне артиллерия — основа основ. А в наступлении — тем более.

Конечно же, нам захотелось взглянуть на нового командующего. С первой попавшейся корреспонденцией, якобы для консультации, мы отправились к нему. Собственно, это была не корреспонденция, а статья одного из крупных командиров о том, как, блокируя дзот за дзотом с помощью небольших ударных групп, прогрызать немецкую оборону.

Свиридов разместился в ничем не примечательном, обычном усть-ижорском домике близ здания штаба. Домик стоит на склоне невского берега, окружен садом и забором, у калитки несет службу автоматчик, в освещенных аккумуляторной лампочкой сенях, возле аппарата полевого телефона, — капитан и майор.