Солнце для мертвых глаз - Рут Ренделл

– Привет, это я.

В ответ должен был бы раздаться изумленный вопль. Он никогда прежде не возвращался из поездок в столь ранний час. Однако ответа не последовало. Франклин поднялся наверх. Кровать была застелена и выглядела идеально. Не вызывало сомнения, что прошлой ночью никто не спал в ней, не пользовался комнатой или ванной. По идее, стенки душевой кабинки должны бы быть мокрыми, но те были сухими, да и полотенца слоновой кости на полотенцесушителе тоже.

Он спустился вниз и оглядел помещения. Везде царила такая чистота, будто дом драила и чистила целая армия горничных. Вероятно, Гарриет решила в ноябре устроить весеннюю генеральную уборку. Единственное, что выпадало из порядка, если не считать не выключенный ею свет, была гора подушек на полу в гостиной. Сюда переместились все подушки с кресел и двух диванов. Поверх этой груды лежало алое боа Гарриет.

Решив повременить с окончательным приговором, Франклин прошел на кухню. Там все было нормально, если считать нормальным сияющую стеклянную посуду и отполированные поверхности. А вот в столовой что-то изменилось, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что именно. Зеркало, там висело новое зеркало. Гарриет, которая никогда ничего не покупала для дома и все свои деньги тратила на наряды и косметические салоны, в его отсутствие купила эта красивое зеркало. На его вкус, оно было слишком современным, но он сразу распознал руку мастера, искусно подобранный баланс цветов.

А куда же тогда делся натюрморт Элфетона? Если Гарриет продала его, подумал Франклин, я устрою ей такую взбучку, что она надолго запомнит ее. Однако та не продала, натюрморт висел на стене в конце коридора, в самом неподходящем для такой очаровательной и, между прочем, ценной картины месте. Забавно так говорить о собственном доме, но Франклин редко бывал в этой части, в этом слабо освещенном закутке. Он не мог вспомнить, когда в последний раз заворачивал за этот угол в небольшой коридор, и поэтому думал, что эта часть дома запомнилась ему совершенно по-другому, потому что, казалось, здесь должна быть то ли дверь, то ли окно.

Где же она? Куда и зачем она ушла? Франклин снова поднялся наверх. Если Гарриет ушла совсем, то наверняка взяла с собой кое-какую одежду и чемодан. Он открыл дверцы шкафа и увидел, что половины ее нарядов не хватает, причем, отметил он, самых новых и эффектных. Самый большой из их чемоданов тоже исчез из бельевого шкафа на лестничной площадке. Но было и еще нечто, что пробудило в нем надежду. А вдруг она не просто ушла, а бросила его? Хотя Франклин отдавал себе отчет в том, что все складывается слишком хорошо, чтобы быть правдой. Этим нечто было отсутствие лучших из ее украшений. Он заглянул во все коробки, в мешочки для ювелирных изделий, в выдвижной ящик и в две шкатулки для украшений и обнаружил, что пропал жемчуг, ожерелье с сапфирами и бриллиантами и два золотых браслета.

Дешевые украшения, висевшие на подставке в виде деревца, она взять не удосужилась, не стала она забирать и классические костюмы. Если бы Гарриет просто готовилась к поездке на какой-нибудь курорт, то не стала бы заранее собирать жемчуг, ожерелье и все эти кольца. Нет, совершенно ясно, что она ушла навсегда. Франклин даже сплясал от радости, подумал о том, чтобы позвонить Антее и сообщить ей добрую весть, но решил рассказать ей обо всем лично. Он вальсирующим шагом пересек спальню и выглянул в окно.

Здесь листья лежали таким же толстым ковром, как и в саду перед домом, кто-то снял крышку с люка. Спустившись вниз, он задумчиво взглянул на груду подушек, украшенную красным боа. Теперь, увидев другие свидетельства ухода Гарриет, Франклин решил, что эту странную картину можно интерпретировать как знак ее полного пренебрежения или как последнее «прости». Ведь она, вспомнил он, всегда терпеть не могла его привычку сбрасывать подушки на пол, прежде чем сесть. Что до боа, то Франклин, насколько помнится, долго смеялся, когда Гарриет купила его, и говорил, что она опоздала носить его на целых тридцать пять лет. Другая женщина на ее месте оставила бы письмо, а вот она оставила знак.

Франклин снял со стены картину Элфетона – что-то он не помнит, чтобы она висела здесь, – и поставил ее на пол в холле. Вот уж ее он заберет с собой.

Уборка листьев началась в восемь. Тедди стал прислушиваться к звукам с восходом, когда в далеком проеме, ведущем в мир, появились первые проблески света. К тому моменту, когда работы начались, было уже достаточно светло, чтобы он смог разглядеть время на своих часах.

Его не мучил ни голод, ни жажда. Его слегка тревожило то, что он думает об этом, так как это означало, что скоро ему очень сильно захочется пить. Перспектива голода казалась ему менее значимой. Возможно, если пойдет дождь, он сможет ловить капли на язык. О чем он только думает? До этого не дойдет, Тедди не просидит здесь так долго.

Уборка улиц заявила о своем прибытии лязгом, вслед за которым последовал рычащий всасывающий звук. Все это сопровождалось завываниями, которые то усиливались, то затихали, и он догадался, что вместо метел и грабель для уборки улиц теперь используют гигантский пылесос. Но для управления пылесосом, прикинул он, достаточно одного человека, и вряд ли у него с собой есть лестница или веревка. Тедди встал и стал кричать, сначала он несколько раз выкрикнул «Эй!», потом принялся звать на помощь.

Вскоре он понял, что за рычанием и воем пылесоса его никто не услышит, а вскоре звук стал удаляться, как будто пылесос медленно продвигался к конюшням. Тедди снова закричал, забил по стене кулаками и палкой для фрамуги.

Ничего не произошло. Никто не пришел. До настоящего момента он не обращал внимания на соседний дом, номер семь по Оркадия-плейс, ни разу не взглянул на него, и сейчас, когда звук пылесоса почти полностью стих, Тедди вдруг посетила уверенность, что в доме никого нет, что у его обитателей, возможно, есть загородный дом, и в нем они и живут. По вечерам в доме загорались огни, но это означает лишь то, что там установлен таймер, который в назначенное время и включает свет, точно так же, как в доме Гарриет.

Рано или поздно кто-то обязательно придет. Курьер, молочник, почтальон? Но не сюда, не на задний двор. Кроме того, он запер калитку изнутри. Тедди понял, что надо делать. Он должен выжить любой ценой. Если его спасители учуют вонь и найдут тех двоих, что сейчас находятся рядом с ним, что ж, так тому и быть. Возможно, Тедди удастся убедить всех, что он ничего не знает о них, возможно, те не выявят его родственную связь с Кейтом или даже не определят, кем тот был. А если же определят и случится самое худшее, тюрьма все равно будет лучше смерти.

Тедди перебрался в угольную камеру и закрыл за собой дверь. В этом узком каменном мешке воздух был свежее и слаще. Утешала лишь возможность видеть дневной свет, бледный, дрожащий солнечный луч, который высвечивал на кирпичной кладке крохотное пятнышко.

Рано или поздно, вероятно, ближе к обеду, кто-то зайдет на территорию конюшен, чтобы забрать машину. Тедди обязательно услышит шаги. И тогда примется звать на помощь. Он будет кричать как можно громче и бить палкой по стене. Дворник не услышал его из-за рева пылесоса. А вот в тишине его услышат. Теперь, когда он решился пойти на риск того, что тех двоих обнаружат, оставалось только ждать, когда кто-нибудь придет.

Завернувшись в одеяло, Тедди сел на пол и привалился спиной к стене. Откинув голову, он стал придумывать историю, которая обеспечила бы ему защиту от любых выдвинутых обвинений. Выполнял заказ для Гарриет, вот так он может объяснить свое присутствие здесь. Она не сможет это опровергнуть, она мертва. Тедди поскользнулся и упал в камеру. Погреб? Он даже не подозревал, что в доме есть погреб. Он знал только о существовании угольной камеры.

Эти мысли принесли успокоение и навеяли сон. Тедди не спал всю ночь и сейчас уснул, убаюканный сознанием, что скоро выберется отсюда, освободится, невинная жертва, оказавшаяся в ловушке из мокрых листьев.

Пока Франклин обследовал дом, ему вспомнилось выражение на лице Милдред. Она точно что-то знает. Он осмотрел все подушки из груды, изучил боа с таким вниманием, будто между алыми перьями мог прятаться ключ к разгадке, прекратил строить всяческие домыслы и отправился к Милдред.

Они не были друзьями, всего лишь соседями, которые здоровались друг с другом, хотя Франклин подозревал, что та иногда заходила к Гарриет на кофе – или, что вероятнее всего, если знаешь характер той, на стаканчик чего-нибудь покрепче, – однако она встретила его с распростертыми объятиями.

– Я ни капельки не удивлена, – заявила соседка, когда тот рассказал ей об отсутствии своей жены, и повторила эту фразу трижды. Потом покосилась на него: – Ее молодой друг жил тут с ней… э-э… две недели точно.

– Ее молодой друг? – переспросил Франклин, с трудом удерживаясь от улыбки.