Автопортрет - Дмитрий Каралис

2. Позв. Норману Спинраду

3. Лувр

4. Купить Эйфелеву башню

21-00. Поужинал, обошел квартиру Мишеля, сфотографировал кухню. Холодновато от каменных стен, но Елизавета Владимировна сказала, что отопление лучше не включать - могу запутаться, она и сама толком не знает, как им пользоваться. Прямо в коридоре стоит большой полиэтиленовый пакет с темными иконами без окладов - копаться не стал, но шевельнулась досада на культурного друга нашей страны. Включил приемник - "Маяк" почему-то не поймать. Звонил Саше Богданову, переводчику, мило поболтали. Расспрашивал о России, о московских ребятах из "Текста". Во Франции он уже восемь лет. Интересный вышел разговор.

Он посоветовал мне не комплексовать и нажимать на французов, чтобы они меня кормили, поили, снабдили карточкой на "Эрэруэр", телефонной картой и возили, куда я захочу. Прием, одним словом, за их счет.

- Здесь так принято, - сказал Саша. - Иначе ты через три дня без франка в кармане останешься, а в долг здесь не дают. И вообще, тебя не поймут и не оценят. Они только понт понимают.

Я сказал, что живу в квартире Мишеля, в холодильнике стоит молоко, сыр, хрустящие хлебцы, бутылка вина...

- Это все ерунда, - сказал Саша. - Копейки. Ты же за свой счет прилетел, чтобы издать книгу их бабушки-княгини...

- Графини, - поправил я.

-Графиня-княгиня... - какая, на хрен, разница. Этих чертей тут пол-Парижа - голубых князьев. Бабенко тебе командировочные дал? Дорогу оплатил?

- Нет. Все за свой счет. Сказали, чтобы я себе материальную помощь выписал...

- Ну вот! Небось, не с пустыми руками приехал - выпивка, подарки, ложки-матрешки...

Я сказал, что не с пустыми руками. Привез кое-что.

- А они тебе в лучшем случае сувенир подарят. Так что тряси их, пока не поздно. Скажи: "Я, дескать, интересуюсь, кто мне расходы компенсирует? Издательство или ваша семья?" Иначе, тебя не поймут.

Договорились, что он будет сопровождать меня к Норману Спинраду, американскому фантасту, живущему в Париже. Обещал ему сам позвонить и договориться о встрече.

Хорошо поговорили.

Вышел на улицу, прошелся по городку. Подсвеченные витрины, товары диковинные в изобилии. Ни души. Только звук моих шагов. Замок на горе светится. Речушка журчит. Постоял на мостике, покурил.

Думал ли я десять лет назад, в Коммунаре, что окажусь в Париже? Прямо так не думал, но что-то подсказывало: прорвемся...

10.09.91. Вечер. Еду в уютном вагоне "Эрэруэр" в свой Козлов. "Эрэруэр" - метро такое, шпарит почти бесшумно и под землей, и по поверхности. Пишу совершенно спокойно, никакой тряски.

Устал.

Только и было накануне разговоров, что Елизавета Наварина дает прием. Прием! Ах, будет прием! Имейте в виду, Димитрий Николаевич - будет прием. С намеком, что желудок лучше оставить пустым. Вот, думаю, поем на русский манер - первое, второе, третье. Пироги, закуски.

Саша Богданов разъяснил, что прием проводится вечером, и обеда мне все равно не избежать - это у французов святое дело, как молитва у мусульман. Обед часа в два-три. Так что обед мне гарантирован, если я буду в компании со своими русскими французами.

Ну и хрен в нос! После издательства "Робер Лафон", где мы полчаса беседовали с зав. международным отделом мадам Зелин Гиена (об этом отдельно) и подписали договор, меня повезли на русское кладбище (тоже скажу отдельно; сфотографировал могилу В. Некрасова, он лежит подселенцем в чужой могиле), а потом мы заехали в универсам за продуктами для этого самого приема, и там я чуть было не схватил живого омара, который шевелился на глыбе льда, и не сожрал. Так хотелось есть.

Я надеялся: приедем с кладбища, перекусим по русскому обычаю, чайку-кофейку попьем, а вышло, что потащили меня голодного катать тележку в универсам, собирать продукты для приема. Чуть не рухнул в голодный обморок. Может, обед у французов и святое дело, но мне его не предложили.

Зато Елизавета Владимировна предложила мне в универсаме попробовать бесплатный сыр, настроганный тоньше лапши. И сама попробовала.

Вин - сортов пятьдесят. Бери любое, никакой очереди. Она все заглядывала в список и выбирала. Надо было взять какое-то особенное вино не дороже определенной суммы. Потом шевелила губами и отламывала от грозди количество бананов по числу гостей. Перебрала горку ананасов - взяла два маленьких. Выбрала несколько сырков в золотой бумажке размером с грецкий орех. Холодного копчения колбасу, уже тонко нарезанную и упакованную в пленку, взяла граммов сто. Я вертел головой в поисках еще какого-нибудь бесплатного сыра или ветчины.

Про остальное изобилие не говорю - это надо видеть.

И грустными показались наши добывания продуктов накануне тех дней, когда мы приглашали Мишеля на обеды. Ольга жарила рыночных кур, творила салаты, я добывал икру, выменивал колбасу и коньяк на дефицитные книги...

Притащили мы домой все эти колбасы-ветчины, ананасы-бананы, и только воды попили: "Часов в шесть будет прием. Прием будет. Виталий Каневский будет - кинорежиссер, моя сестра Елена, бабушка, еще кое-кто..." А где же обед, предреченный Богдановым, думаю. Черта лысого, а не обед. Воды из холодильника попили - и хватит.

И меня как-то ненавязчиво, между прочим, спросили, какие у меня планы до шести вечера? Вы, Димитрий Николаевич, если хотите, можете прогуляться по Парижу, мы вас не задерживаем. Да, говорю, конечно, стремлюсь погулять по Парижу, пройтись, так сказать, по французской столице.

И пошел. Влетел в ближайшую булочную, купил длинный батон за шесть франков, бутылку воды, сел в скверике и - хрясь! - сглотал его. На приеме, думаю, свое возьму - съем всех ихних лягушек с крокодилами и омарами. И запью "Мадам клико" 1869 года разлива. Если выставят.

Гулял, гулял и пришел к Навариным, на полчаса опоздав.

Ну, думаю, все готово - стол ломится, меня ждут, слюнки пускают. Хрен в нос! Гостей нет, на столе только свечи стоят (Н 0,5 м). И никаких перспектив. Перспективы, конечно, есть, но весьма далекие: гости по разным причинам будут через час. Елизавета Наварина привела меня на кухню, дала воды из холодильника: "Вам с газом или без?" - "С газом", - говорю.

- Вот, - говорит - это блюдо рататуй, скоро будем его есть. - Сняла крышку с кастрюли, дала посмотреть и понюхать: баклажаны, томаты, кабачки, лук, морковка, еще что-то - пахнет вкусно, но на донышке. И собирается ехать на машине за маман. Отлично, думаю, сейчас уедет, а я хлеба кусок урву, рататуй ихний втихаря испробую.

Ушла. Только я стал шариться в хлебнице, слышу - дверь открывается. Сестра ее врывается. Русская баба, только говорит с акцентом.

- О-о! Димитрий! Как я рада! Много о вас слышала... Оля-ля! - И хрясь кусок батона отламывает и - в рот!

Киношница, работает с Вит. Каневским - монтажер фильмов.

Вина себе наливает из холодильника, красного: "Будете? Ну, как хотите, а я проголодалась. Только Лизке меня не выдавайте - она не любит, когда я хозяйству...ваю у нее в доме".

Пошел курить в коридор.

Потом собрались гости - Свичин, сын белого генерала, его французская жена - тугая брюнетка с живыми глазами, бабушка - Мария Всеволодовна.

Мы с Ваней сидели тет-а-тет в креслах, и приборы, не слишком нагруженные едой, нам приносили туда, не требуя сесть за стол. Как вам угодно, дескать. Ваню в семье Навариных уважают, немного заискивают перед ним - большой начальник. Как я догадался, он помогал графине издать книгу и стать звездой. Рататуй размазали по тарелкам, дали ложечки. Что-то говорили про эти ложечки...

Каневский не приехал - он ругался с французским продюсером из-за денег.

А бабушка Наварина все злорадствовала по поводу отсутствия продуктов в России.

- Димитрий Николаевич, а сыр в России есть?

- Нету сыру, - опережала меня ее дочь Елена.

- Вот видите, сыру нету! А сколько его раньше было! Вкушайте, Димитрий Николаевич, сыр.

Бутерброды с моей икрой уже унесли. Но рататуй я унести не дал попросил добавки и доел его, гада.

"Как говорил доктор Пастер, - философствовала графиня Наварина, микроб - это ничто. Среда - это все". Она рассуждала о коммунизме в России.

"Как говорил Александр Федорович Керенский - вы, конечно, слышали о нем? - она долго и вопросительно смотрела на меня. И, дождавшись кивка, победоносно вещала: - Он говорил, что бороться с коммунизмом бессмысленно. Его победит сама жизнь."

"О, Ленин, это ужасное имя. Как хорошо, что снова будет Петербург. Говорят, его скоро вынесут из Мавзолея, это правда? А что сделают с Мавзолеем? Ведь это огромное сооружение... Может быть, там устроят общественную уборную?"

Я не привез черного хлеба, т.к. перед моим отъездом в Ленинграде были проблемы с хлебом. Это ее очень обрадовало. Она всем рассказывала.

Имеет право...

Потом стали есть ананас.

- Наслаждайтесь, Димитрий Николаевич, ананасом. В России, наверное, нет ананасов?

Тут я наплел такого, что они примолкли. Я сказал, что бананами, ананасами и прочими тропическими фруктами у нас торгуют на каждом углу, стоят они копейки и стали нашим национальным бедствием. Все улицы завалены пустыми коробками, пацаны кидаются апельсинами, как снежками, бьют окна, общественность ропщет... Все дело в том, что Советский Союз по секретному договору стал наконец-то получать долги от южных стран за поставки вооружения. Ленинградский порт забит судами-рефрижераторами, ананасы - по нашей бесхозяйственности - разгружают в самосвалы и везут (не к столу будет сказано) прямо на свинофермы. Русское сало стало пахнуть ананасом! Представляете? Поэтому мне непонятно, почему ананасы стоят во Франции так дорого, и им придается столь возвышенное значение.