Ноша - Татьяна Нелюбина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне вспомнилась фраза то ли из фильма, то ли из книги, и я её озвучил:
– У всех людей запас души разный. А тебе бы хотелось, чтобы у Семёна он был больше.
– Да, – согласилась Люся. – В этом, наверно, проблема. Моя.
– Он же не виноват, что такой. А так он внимательный, заботливый, тактичный…
– Ой, нет, не надо, со мной он не тактичный.
– Мы все с родственниками расслабляемся, а на работе-то мы тактичные.
Люся прыснула:
– Да ты у меня!.. Зришь в корень.
Дедушке мы подарили спиннинг, и ему подарок понравился. Он весь вечер рассказывал, как удить, подсекать и какая рыба водится в Тоболе.
Митька выдал:
– А у нас тоже есть речка. Шпрее. Шпрее впадает в Хафель, Хафель в Эльбу, Эльба в Северное море. А у вас?
– «А у нас в квартире газ»… – начал дедушка, но, посерьёзнев, расстелил на столе карту, показал Митьке Тобол, левый и самый многоводный приток Иртыша, длина 1591 км. – Тобол впадает в Иртыш, Иртыш – в Обь, Обь – в Карское море.
– Ого, сколько рыб, – сказал Митька. – Много рыб наловим.
Илья, прислонившись к косяку, слушал радио. Семён ходил по квартире. Митя сидел у него на плечах и громко распевал вместе с Пугачёвой:
– Нас бьют, Мы летаем!
Бабушка рассказывала, как она с маленькой Люсей ночевала в рижском отеле. Люсю поразило, что в ванной были шампуни и фен. Утром, когда они уезжали, Люся решила: «Шампуни возьмём!»
– Я, – сказала бабушка, – не поняла, о чём это она. А Люся мне: «Шампуни с собой возьмём, раз уж фен оставляем».
Бабушка с Люсей захохотали. Поняли, что никому не смешно, и перестали.
Семён спросил:
– А где я был, когда вы ездили в Ригу?
– Ты ещё не родился, – ответила бабушка. – Для нас это было большое путешествие. Сейчас мы к этому проще относимся. Сегодня здесь, завтра там.
Бабушке восемьдесят пять. Маме шестьдесят (будет). Семёну пятьдесят пять. Илье двадцать пять. Мне тридцать.
– Юбилейный год у нас, – сказала бабушка.
– Так мы поедем? – спросил Илья. Он с женой жил на даче и заехал за Митькой.
Семён снял Митьку со своих плеч, ему на работу было пора, обеденный перерыв заканчивался. Они ещё поговорили о том, как с Митькой отдыхать будут.
– Без нас, – сказала Люся с обидой, когда мы пошли собирать Митькин рюкзак. – Илюша решил наше общение до минимума свести. Я хотела ему предложить: «Давай сведём на нет!»
Но у него такая стрессовая неделя была. Он час про эту неделю рассказывал. Хорошо, что Люся не дала волю чувствам, не выдвинула предложение вообще не встречаться.
Я напомнил, что бабушка тоже всегда жила в стрессе. Мы ей: «Бабушка, отдохни, попей чаю». Она нам: «Нет, пока тесто не замешу, не успокоюсь».
Люся такая же – не умеет расслабиться.
Я спросил:
– Бабушка, так Люся взяла твои гены?
– Да, и гены забрала!
Она это с несчастным видом сказала, будто у неё все всё забирают.
Люся, поглядев на неё, на меня, захохотала.
У нас бабушкины высказывания в обиходе. Про то же платьице. Дедушка купил Люсе на выпускной красивое платье. Бабушке оно не понравилось:
«Какое-то там платьице с подмоченной репутацией… подмышками».
Пришлось сдавать, искать новое.
Мы собрали рюкзак, вернулись на кухню, заговорили о чём-то, Илья с раздражением отмёл какую-то мою мысль, я сказал, хорошо, и замолчал. Минут через пять он себя преодолел и спросил нормальным тоном:
– Ну и что дальше?
Я дальше рассказывал.
Позвонил отец, и на лице у Ильи появилась гримаса радости, щёки отошли к ушам, так рад он был нашему Акселю.
Про фотовыставку в Доме культуры рассказал. Очень красивые фотографии, Илья их уже с женой посмотрел и замечательно рассказывал о своих впечатлениях, а из-за одной фотографии ему «хотелось прыгать от радости».
Я не мог представить, как он от радости прыгает.
– Так мы поехали, – сказал он, а мама после сказала:
– Было хорошо, как раньше, когда я верила, что нас связывает взаимная приязнь.
Я не понял, про кого она – про Илью? Про отца?
– И про Илью… и про твоего отца… и про Семёна. – Она прикусила губу.
Нам никто не мешал, мы сидели вдвоём, и она могла наконец рассказать о том, что её мучило.
– Сама во всём виновата… в своих с ними конфликтах. Не знаю, когда начались наши расхождения. Илья что-то сказал про плохую страну, понимай: про Россию, и меня это уело. Аксель с ним солидарен. Если уместно в этом случае говорить о солидарности… Для меня солидарность – совсем, совсем другое. Ну а Семён… у него крен в совсем, совсем другом направлении.
Я догадывался, в каком, и ждал продолжения.
Люся боролась с собой. Материнский инстинкт взял верх – она решила не нагружать сына своими проблемами.
Я попросил:
– Мам, нагрузи. Я крепкий. Выдержу. И, ты знаешь, я солидарен с тобой.
– Да, знаю.
Обычно Люся мне говорила: не держи в себе, выскажи, легче станет! Теперь я просил маму об этом.
Но она всё ещё боролась с собой. Чего же такого наговорил ей Семён? Отец? Илья?
– Но с дедушкой вы на одной волне?
Люся просияла:
– Да, с папой – да! И с мамой, конечно, тоже. А с другими… – и она снова начала покусывать губу. Она всегда так делала, когда нервничала.
Я ждал.
– Лучше помалкивать и обходить острые углы… я стараюсь, но не всегда получается. Неожиданно натыкаешься на… Там, – Люся мотнула головой куда-то, как я понял, на запад, – нам постоянно приходится вести такие разговоры, объяснять немцам, что «не так уж у нас в России всё и плохо». Протестовать, когда наши, наши русские, живущие там, хают нашу «плохую страну». Одни её поливают почём зря, другие чихвостят «этих немцев», «немчуру». И «хохлов». Украинцы – «кацапов». Я встретилась с одной знакомой. Разговор оставил во мне чувство ужаса. У меня мелко дрожало сердце. «Поможет только одно, – сказала та, – ковровая бомбардировка». Я содрогнулась, пролепетала: «Представьте себе, что вы там живёте, что замужем за ополченцем, у вас дети». А она отрезала: «Я бы не вышла замуж за работягу. Проблему можно решить, только стерев этот Донбасс с лица земли».
Мама и сейчас дрожала, вспоминая об этом. Она – тонкокожая. Я – толстокожий. На меня такие «высказывания» не действуют.
– Илюша сказал, – продолжала мама, – про холодную войну. Что это мы, мы сами во всём виноваты. Потому что мы… В общем, всё в России не так, и все мы не такие, типа неотёсанные, раболепные
