Она: История приключения - Генри Хаггард

Я услышал крик Лео и увидел его летящим по воздуху, словно серна. Ужас и отчаяние придали ему сил, и он великолепным прыжком преодолел ужасный зияющий провал; он приземлился на оконечности каменной шпоры и тут же упал ничком, чтобы его не снесло в пропасть. Каменная шпора надо мной содрогнулась под его тяжестью, и так велика была сила толчка при его прыжке, что впервые за все эти века плита потеряла равновесие и с ужасающим грохотом рухнула прямо в пещеру, обитель философа Нута, завалив, как я уверен, навсегда проход, который вел к Источнику Жизни, ведь в этой плите было много сотен тонн веса.

Все это произошло буквально за одно мгновение, но, как ни удивительно, несмотря на весь ужас своего положения, я бессознательно успел все это заметить. Даже успел подумать, что ни одно человеческое существо не сможет отныне пройти этой опасной тропой.

В следующий миг Лео ухватил мою правую кисть обеими руками. Для этого ему пришлось распластаться на самой оконечности каменной шпоры.

— Вы должны отпустить обе руки, — сказал он спокойным, повелительным голосом. — И я постараюсь втащить вас наверх, или же мы оба упадем. Вы готовы?

Вместо ответа я отпустил, одну за другой, обе руки и повис под каменной шпорой, всей своей тяжестью оттягивая руки Лео. Момент был ужасный. Я знал, что Лео очень силен, но не знал, достанет ли у него сил поднять меня, так чтобы я смог уцепиться за верхнюю часть скалы, тем более что у него не было надежной точки опоры.

Несколько секунд я беспомощно болтался в пустоте, в то время как Лео собирался с силами, затем я услышал хруст его мышц и почувствовал, что меня поднимают, как если бы я был малым дитятей; наконец я уцепился рукой за верхнюю поверхность скалы и лег на нее грудью. Остальное было просто: через две-три секунды мы уже, тяжело дыша, лежали рядом; оба мы дрожали, как листья, оба были в холодном поту от перенесенных ужасов.

Затем свет погас, как будто вдруг задули лампаду.

Около получаса мы продолжали лежать, не говоря ни слова, а когда наконец отдышались, с величайшей осторожностью, ибо тьма была непроглядная, поползли вдоль каменной шпоры. Пока мы медленно приближались к отвесному склону, куда она прикреплялась наподобие вбитого в стену костыля, стало чуть-чуть светлее, ибо над головой у нас было ночное небо. Порывы ветра немного утихли, мы поползли быстрее и наконец достигли устья первой пещеры, или тоннеля. Здесь нас ожидали новые трудности: запас масла истощился, а наши светильники были, по всей вероятности, раздавлены падающей каменной плитой. У нас не осталось ни капли воды, чтобы утолить жажду: в последний раз мы напились в пещере Нута. Как же мы сможем пробраться через каменистый, весь в валунах, тоннель?

Ясно было, что у нас нет другого выхода, кроме как довериться своему чутью и проделать весь путь в полной темноте; поэтому, опасаясь, что окончательно утратим силы, ляжем и умрем прямо там, мы тотчас же углубились в проход.

Тяжелое это было дело, невероятно тяжелое! Везде валялись обломки скал, валуны, мы часто падали, разбиваясь в кровь. Единственным ориентиром нам служила стена пещеры, вдоль которой мы двигались на ощупь; мы были в таком смятении, что несколько раз у нас появлялось ужасное подозрение, будто мы заблудились. И все же мы медленно, очень медленно продолжали брести вперед, останавливаясь через каждые несколько минут, чтобы отдохнуть, ибо мы были в крайнем изнеможении. Однажды мы даже уснули и проспали несколько часов, ноги и руки у нас затекли, кровь от ран и царапин запеклась в сухую, твердую корочку. Проснувшись, мы вновь потащились вперед и были уже в почти полном отчаянии, когда увидели наконец дневной свет и вышли из тоннеля с внешней стороны утеса.

Судя по легкой приятной прохладе и светлеющему благословенному небу, которое мы не надеялись уже увидеть, было раннее утро.

Мы вошли в тоннель через час после заката; отсюда следовало, что нам понадобилась целая ночь, чтобы выбраться наружу.

— Еще одно усилие, Лео, — с трудом переводя дух, сказал я, — и мы достигнем склона горы, где должен находиться Билл али. Держись!

Лео, который лег ничком, встал, и, поддерживая друг друга, мы спустились примерно на пятьдесят футов — сам не знаю, как нам это удалось. Помню лишь, что мы оба свалились у подножия, а затем на четвереньках поползли к роще, где Она велела Биллали ждать нашего возвращения, ибо у нас уже не было сил идти стоя. Не проползли мы и пятидесяти ярдов, как вдруг из-за деревьев слева вышел один из глухонемых прислужников: по-видимому, он совершал утреннюю прогулку; увидев нас, он подошел посмотреть, что это за странные существа. Он смотрел и смотрел, затем вдруг в ужасе воздел руки и чуть не упал наземь. В следующий миг он уже со всех ног бежал к роще, которая находилась в двухстах ярдах от нас. Не удивительно, что он так переполошился, ибо вид у нас был просто страшный. Начать с Лео: золотые завитки его волос стали белоснежными, одежда была изодрана в клочья, избитое лицо и руки — все в ушибах, порезах и грязной запекшейся крови, и ко всему еще он не шел, а полз; что до меня, то я выглядел не намного лучше. Когда два дня спустя я посмотрел на свое отражение в воде, то с трудом себя узнал. Я никогда не славился красотой, но кроме прежнего уродства на моем лице запечатлелось какое-то странное новое выражение: с таким диким выражением просыпаются обычно внезапно разбуженные люди; это выражение остается на моем лице до сих пор. И тут нет ничего поразительного. Поразительно то, что мы вообще не лишились рассудка.

Вскоре, к великой моей радости, я увидел, что к нам торопливо шагает старый Биллали; на его исполненной достоинства физиономии выражалось такое смятение, что даже в ту минуту я едва не засмеялся.

— О мой Бабуин, мой Бабуин! — кричал он. — Мой дорогой сын, неужели это в самом деле ты и Лев? Ведь его грива была словно спелая кукуруза, а теперь бела как снег. Откуда вы идете? А где Свинья и Та-чье-слово-закон?

— Мертвы, оба мертвы, — ответил я. — Но не задавай нам больше вопросов, помоги нам, накорми и напои, или мы умрем у тебя на глазах. Языки у нас, как ты видишь, почернели от жажды. Как же мы можем говорить?

— Оба мертвы? Как может умереть та, которая никогда не умирает? — задыхаясь, проговорил он. И, видя, что за ним наблюдают подбежавшие глухонемые, он сдержал свои чувства и знаком велел им отнести нас в лагерь, что и было исполнено.

К счастью, когда нас туда принесли, на костре варился какой-то бульон; им Биллали и накормил нас, ибо мы были слишком слабы, чтобы есть сами: только это, я уверен, и спасло нас от немедленной смерти. После этого он приказал глухонемым стереть с нас кровь и грязь мокрыми тряпками, нас уложили на кипы ароматной травы, и мы тотчас же, в крайней степени изнеможения, провалились в глубокий сон.