Планета матери моей (Трилогия) - Джамиль Алибеков

Укоризненная мысль перекинулась на Медведя, который козырял транжирством. Как получается: оба работают на одинаковых машинах, выходят в один и тот же рейс, но один отказывает себе в стакане горячего чаю, а у другого карманы набиты хрустящими бумажками?

Словно догадавшись об этих сердитых мыслях, Гуси сжал мой локоть и, близко наклонившись, сказал:

— Не считай меня мотом, Замин. С халтурой я покончил. В прошлом месяце получил премию, семьи у меня нет. Вот и шикую. Я ведь люблю нашу бригаду, прилепился к ней душой. Щедрость идет от радости: вокруг меня не отпетая шпана, а настоящие мужчины!

Я не усомнился в искренности его слов. Икрамов вывесил специальную таблицу, где подсчитал возможный заработок тех, кто станет возить попутные грузы. И все-таки, если так швыряться деньгами, как Медведь, никакого заработка не хватит.

— Надо уметь не только честно зарабатывать, но и правильно тратить, Гуси. Ты швырнул деньги чайханщику, не считая. Хорошо поступил? Плохо. Не по-товарищески. Другие, вслед за тобою, тоже не захотят выглядеть сквалыгами, а разбрасываться им не по средствам. Не могут они ради минутного бахвальства вырывать у сестер и братьев хлеб изо рта! Что же получится? В следующий раз уже не один Солтан откажется сесть с тобою за один стол. Говоришь, нашел друзей? Но ведь можешь их и потерять.

Медведь выпустил мой локоть. Лицо его выражало глубокую задумчивость.

Когда мы добрались до Большого Боздага, солнце уже переступило черту зенита. Караван остановился у подножия. Гора казалась слепленной из глины; по склону тянулись промоины, переходившие в глубокие овраги, настолько обширные, что на дне иного мог бы поместиться многоэтажный дом. Разломы обнажали разные по цвету слои почвы и камня. Сколько же нужно было дождей и снегопадов, чтобы вот так, век за веком, разрушить могучую гору?

Взглянуть на ее вершину — шапку уронишь! Боздаг, как сказочный джигит, набросил на плечи пеструю шкуру лесов, а голову закутал снежной чалмой. Теплое дыхание долины доставало лишь до нижних деревьев, и на их ветвях повисали сосульки, будто ледяные колокольчики. В голых кустарниках приютились, нахохлившись, птицы, своим бурым оперением похожие издали на прошлогодние листья.

Из оврагов сочились мутные ручьи, а их заболоченные края поросли камышом, который шелестел под ветром, издавая звуки наподобие жалобных дудочек.

Нашей задачей было поднять тяжело нагруженные машины почти до вершины, где высились стальные опоры буровых. Дорога напоминала опояску, один конец которой волочился по долине, а второй был привязан к нефтяной вышке. Возле вышек на белом снегу чернели свежие пятна нефти: буровые фонтанировали.

Трубы, привезенные нами две недели назад, так и оставались сваленными у подножия. Должно быть, трубоукладчики ждали, когда просохнет земля.

За моей спиной раздался настойчивый сигнал. Я остановился, Гуси спрыгнул с подножки и догнал меня.

— Дорога очень скользкая, — сказал он. — Тут и цепи не помогут.

— Что ты предлагаешь? Свалить груз? Пусть потом волокут тракторами?

Гуси вытянул губы трубочкой, словно собирался присвистнуть.

— Решать не мне.

— Считаю, надо подниматься. Размыло только подножие горы. Дальше надежный гравий. Двигаться будем медленно, но без остановок, иначе рискуем завязнуть. И развернуться здесь негде. — Я говорил спокойно, убеждающе. Если сразу не развеять колебаний Гуси, за ним засомневаются остальные.

— Хорошо, попробуем. Поеду первым, — сказал Гуси. — Пусть все равняются на мою скорость. Доберемся до первой вышки — передохнем.

Я замялся.

— Как считаешь, Гуси, не лучше ли все-таки мне оставаться в головной машине? Бригадир впереди — ребятам спокойнее.

— А чего им волноваться? Встречных машин не предвидится. Единственная опасность — гравийный карьер. Если его залило дождем, колеса утонут в грязи.

— Видишь ли, Гуси, у меня есть изрядный опыт езды по горным дорогам. В войну поколесил по ним достаточно. Боюсь другого: заглохнет чей-нибудь мотор, как выбраться остальным? Мы же пойдем гуськом.

— Мой мотор в порядке. Могу и другого вытянуть. Дай мне проехать вперед, бригадир!

— Пока будем спорить, зимний день подойдет к концу. А если погода изменится, вообще застрянем на полдороги. Хорошо. Двигай!

Когда, миновав глинистый подъезд, мы выбрались на твердый гравий, я мысленно похвалил себя за настойчивость. Хороши бы мы были, сбросив трубы у подножия! С какими глазами возвращаться на базу? «Ватага» подняла бы нас на смех, а отказы от трудных рейсов участились.

Однако при спуске в лощину надсадный гул моторов становился все громче. Машины тряслись будто в ознобе. Я представил отрезок верхней дороги, подернутый льдом, и мысленно ужаснулся. Совсем недавно, когда мы смотрели на вершину от подножия, небо было ясным и сияющим. Теперь откуда-то из потаенных ущелий поползли клубы тумана. Стекла кабины словно застлало желтым дымом. За какие-нибудь полчаса все вокруг переменилось.

Медведь первым почувствовал опасность и включил красные задние фонари: внимание! Я последовал его примеру, двигаясь за машиной Гуси послушно, след в след. Единственным ориентиром для нас стали эти красные огоньки.

Гуси вел машину плавно и осторожно, словно держал в своих руках руль всего каравана. На повороте я скосил глаза и удивился тому, как медленно вползает по серпантину прицеп последнего грузовика. Отстал водитель, что ли? Но скорость у нас у всех была одинакова: шесть километров в час. Просто так казалось на расстоянии.

Проехав треть пути, на площадке первой буровой остановились передохнуть. Все тотчас занялись делом: протирали стекла, подняв капот, копались в моторе. Издали махали друг другу руками так радостно, словно давно не видались.

Облака понемногу собрались возле вершины, которая заслонила их собою, будто наседка собрала цыплят под крыло. Караван снова двинулся вверх. Дорога кое-где была присыпана снежком. А вот вымощена ли она гравием? Этого я не знал. Головная машина Гуси ревела все надрывнее; вот ее колеса завертелись на одном месте, яростно расшвыривая талый снег пополам с грязью. Я только собрался остановиться и поспешить на помощь, как вдруг раздался глухой вопль Гуси.

Страшное зрелище представилось моим глазам: грузовик Медведя пятился назад, а прицеп тащил его вкось, к пропасти.

Не прибавляя скорости, страшно медленно я крутанул вбок и подставил борт под прицеп. Успел еще увидеть, как концы труб словно прокололи мой радиатор, а взлетевший капот ударился о стекло. Я нажал до отказа и оттянул ручной тормоз, навалился грудью на руль. Кабина переворачивалась, и я вместе с нею. Доносились невнятные звуки: звон металла, всполошенные голоса…

— Замин! Замин! Очнись, все целы!

Хотелось отозваться, сказать, что со мною тоже все в порядке. Я раскрывал рот, но шепот не достигал собственных ушей. Внезапно по лбу разлилась успокоительная прохлада. Я потерял сознание.

25

Нет смысла распространяться о том, как я попал в больницу и провел там несколько суток без сознания. О происшедшем на горе рассказ мой показался бы тоже слишком бледен и сух. Гораздо подробнее описал аварию Дадашзаде. Газету с его очерком принесла Халима, уже когда я медленно пошел на поправку.

«…После статьи о новаторе Вагабзаде, — писал он, — редакция получила множество откликов. Читатели полностью поддерживали передовую инициативу и предлагали распространить метод удвоения на другие области народного хозяйства. Многие спрашивали о самом Замине Вагабзаде. Я хорошо знаком с ним, но разговорить этого скромного человека чрезвычайно трудно. Однажды он обмолвился: «Наш век вошел в мир на плечах машин». Я спросил, что он имеет в виду. Вагабзаде задумался и продолжал с явной неохотой: «Жизнь человека не учебник, чтобы листать на любой странице. Есть моменты, о которых не хочется оповещать других. Вы знаете лишь небольшую часть моей трудовой биографии. Я расскажу вам кое-что еще, но, чур, не для печати». Я намеревался никогда не нарушать своего обещания. Но недавно меня вызвали в городскую прокуратуру. Каково же было мое удивление, когда следователь разложил на столе все статьи, так или иначе связанные с именем Вагабзаде! Что могло заинтересовать в них следственные органы? «Так вы ни о чем не знаете?» — «Нет. А что случилось? С Замином что-нибудь произошло?»

Он отозвался не сразу. Придвинул к себе затейливую китайскую зажигалочку в виде гарпуна, нацеленного на человека-рыбу. Стоило нажать на рыбий хвост, как вылетал язычок пламени. Мы оба закурили. Изображение сказочного существа почему-то напомнило мне давний рассказ Замина о своем детстве, когда тот был поражен рисунком крылатой девушки на старинном граммофоне…