Интервью со смертью - Ганс Эрих Носсак

— Нет.

— В самом деле нет?

— Нет, а что? Видите ли, мы небогаты.

— Ну, разное случается. Может быть, художник выбрал вас как модель.

Кажется, она решила, что я имею в виду, что он написал ее как обнаженную натурщицу.

— У меня никогда не было знакомых живописцев, — сказала она презрительно. Да, естественно, она сказала: живописцев.

— Странно. Я видел картину, на ней изображены в точности вы.

— Вам это показалось.

— Нет, я не ошибаюсь.

— Тогда это просто совпадение, — она не придала этому ни малейшего значения. Поэтому я не стал говорить об этом дальше, хотя был немало удивлен.

Эти долгие паузы в нашем разговоре возникали все чаще, но они не были нам неприятны.

— Подождите, — сказала она и пошла к кухонному буфету. Она, очевидно, заранее подготовила то, что собиралась мне показать. Видимо, еще днем она вытащила это из ящика или сундука, где оно хранилось.

— Вам знакома эта вещь? — спросила она и положила передо мной старый журнал, края которого пожелтели от времени. В этом журнале было напечатано одно мое стихотворение, я потом скажу, какое именно. Но это неважно. Я до сих пор отчетливо помню, как я был горд, когда его напечатали. Теперь все узнают, что я — поэт, думалось мне тогда.

Я назвал ей свое имя, когда приходил днем, так что, собственно, ничего удивительного в самом факте не было. Однако меня удивило то, что она читала стихи. Я был всегда уверен, что люди вообще не читают стихов. Когда они обнаруживают их в журнале, то говорят: «Ах, это всего лишь стихи» — и быстро переворачивают страницу, чтобы перейти к романам.

— Откуда это у вас? — спросил я.

— Он мне показал.

— Кто?

— Тот, кто похож на вас. Тот, о ком я говорю.

— Этот Матиас?

— Вот видите, и вы знаете это имя.

— Да, от вас.

— Я просто прихватила этот журнальчик в одном доме, — сказала она. — Думаю, ничего плохого я не сделала. Его едва ли люди хватились. Мне просто захотелось узнать, жив ли он еще. Хотя… это, конечно, ничего не меняет. Я не хотела бы снова его увидеть, просто хочу это знать.

Пока она молчала, я перечитал свое собственное стихотворение. Мне хотелось понять, что она в нем могла найти. Я изо всех сил пытался вспомнить, по какому поводу я это написал. Такое долго держат в голове. Заметила ли она это?

— Да, это мои стихи, — сказал я.

— Тогда откуда вы меня знаете?

— Но я вас не знаю. — Я хотел сказать, что эти стихи посвящены не ей. И не хотел говорить это так откровенно, чтобы не обидеть. Но она-то думала совершенно о другом.

— Однако вы сами заговорили о той картине.

— Да, это правда, — признал я. — Да, и это очень странно.

Мы долго смотрели друг на друга, стараясь узнать и вспомнить. В наших воспоминаниях мы добрались до края света и конца времен. Так смотрят люди, которых связывают какие-то чувства и которые в конце такого припоминания либо краснеют, либо бледнеют. В остальных случаях не принято так пристально рассматривать друг друга. Мы, однако, не краснели. Мы смотрелись друг в друга, как в зеркало, но отражение было туманным, и мы не смогли обнаружить в нем что-то знакомое.

— Значит, на самом деле это, возможно, не вы? — спросила она.

— Уверен, что нет.

— Может быть, вы просто хотите надо мной подшутить?

— Как вам только пришла в голову такая мысль?

— Потому что вы не хотите об этом думать или не можете.

— На картине вы одеты в синий халат с зеленым воротником.

— Смотри-ка! Но это не халат, это пеньюар, между прочим, не мой, но висел у меня и совершенно запылился. Вот видите, вы и это знаете.

— Только из картины, — заверил я ее.

— Так вы были в сорок третьем в Гамбурге?

— Вы имеете в виду, во время катастрофы?

— Да.

— Да, мой дом разбомбили в первый же день. Я потерял все.

— Это было во время второго налета. В ночь со вторника на среду.

— Нет, это было в субботу. Я должен хорошо это помнить.

— А где вы были во вторую ночь?

— За городом.

— Вот видите. В Машене, естественно.

— Нет, не в Машене, но очень недалеко оттуда. Как же называлось это местечко? Там небольшой поселок или что-то в этом роде.

— Все правильно.

— Мы попали туда по ошибке, во время бегства.

— Со мной?

— С вами?

— Вы просто не допускаете такой возможности. Но это было во вторую ночь. Наверное, вы могли это забыть. Тогда столько всего произошло, что многие не могут припомнить ничего определенного.

Я еще раз заверил ее в том, что это было в первую ночь. Я сказал ей, где я жил и что эту часть города разбомбили при первом же налете. Я пообещал показать ей документ, выданный в каком-то административном учреждении. Она меня выслушала и постаралась поверить.

— Возможно, это были не вы, — она вымученно улыбнулась. — Он был моложе меня. Сейчас мне двадцать семь, а вам? Тогда мне было двадцать три, а ему девятнадцать. Ну а вам?

— Почему бы вам просто не рассказать мне все, что вы знаете? — сказал я. — Тогда все станет ясно.

— Я до сих пор никому об этом не рассказывала.

— Я спрашиваю не из любопытства.

— Я не рассказывала этого даже Эдмунду. Эдмунд — это мой муж. Да и зачем?

Это было неправильно с моей стороны, просить ее об этом. Я лишь смутил ее.

— Кроме того, это просто смешно, — продолжила она. — Я все время думаю, что вы знаете это не хуже, чем я.

Она встала и пошла к плите, присела на корточки и положила в печку полено. Она подула на угли и дождалась,