Невеста-наследница - Коултер Кэтрин

— Только в Шотландии?

— Ну хорошо, возможно, во всей Британии.

— Поцелуй меня, Джоан.

Ее губы покраснели и припухли от его поцелуев, но она снова, ни мгновения не колеблясь, приблизила свое лицо к его лицу для нового поцелуя, и в ее прекрасных голубых глазах он увидел желание и почувствовал, как задрожали ее губы, когда он коснулся их языком.

Когда ее язык проник в его рот, его рука вдруг скользнула между ее ног, и она почувствовала, как его пальцы надавливают на ее плоть, такие горячие, что она ощутила жар даже через батист своей ночной рубашки. Она дернулась и едва не соскочила с его колен.

— Давай снимем с тебя эту чертову тряпку, — проговорил он, чувствуя, как мягкая ткань увлажняется под его пальцами. Он поднес влажные пальцы к ее губам. — Это твой вкус, Джоан. Приятный, правда?

Она посмотрела на него, онемев, потом медленно кивнула. Он приподнял ее, посадил прямо и через голову снял с нее ночную рубашку. Она сидела у него на коленях на фоне пылающего в камине огня, и он видел в профиль ее высокие груди, тонкую талию, плоский живот. Никогда в жизни он не видел более красивого женского тела. И эта женщина целиком принадлежала ему. Его руки задрожали, и он прижал их к коленям. Нет, он будет держать себя в узде. Он больше не испугает ее, как в прошлый раз, нет, это не повторится. Он будет твердо придерживаться своего плана, хотя это и трудно, чертовски трудно.

Он откинул голову на подголовник кресла, и старая кожа успокаивающе заскрипела.

— Что мне теперь делать, Джоан? Чего бы ты хотела?

— Чтобы ты еще целовал меня. — Куда?

Она судорожно глотнула воздух.

— Поцелуй мои груди, — прошептала она, нежно проводя пальцами по его подбородку. — Ты все еще одет, Колин. Это несправедливо.

— А ты пока не думай о справедливости, — ответил он, вновь привлекая ее к себе.

Он не хотел, чтобы она сейчас увидела его обнаженным. Скорее всего это заставило бы ее вмиг забыть о страсти. Она бы перепугалась до смерти.

— Думаю, твои груди могут еще немного подождать, — сказал он и, по-прежнему стараясь не дотрагиваться до тех чувствительных частей ее тела, от прикосновения к которым она стала бы дергаться и дрожать, продолжал беспрерывно целовать ее в губы, держа в ладонях ее лицо и погрузив пальцы в ее волосы. Наконец она начала нетерпеливо ерзать у него на коленях, тогда он накрыл ее левую грудь своей теплой ладонью.

— О-о! — выдохнула она.

— Какие у тебя чудесные грудки. — Он легко потер ее сосок костяшками пальцев. — Отклонись назад и ляг на мою руку.

Она так и сделала, не сводя глаз с его лица. Он наклонился, одновременно приподнимая ее, и когда его губы припали к ее груди, она чуть не закричала — таким острым было ощущение от его поцелуя. Он улыбнулся, смакуя ее сладостную плоть; он дрожал от сдерживаемой страсти, но у него было достаточно опыта, чтобы не выдать своего возбуждения. Его мужское орудие отвердело как камень, ему хотелось овладеть ею сейчас же, без промедления, хотелось так сильно, что на секунду у него закралась мысль: а не отнести ли ее на кровать, чтобы наконец войти в нее и покончить с этим? Ведь она уже вполне готова для соития. Нет, он не станет этого делать, он дурак, что даже на миг позволил себе такие мысли.

Он еще раз поцеловал ее грудь, лаская ее пальцами и языком, пока не почувствовал, что ее возбуждение еще больше усилилось. Его рука легла ей на живот, и ее мышцы напряглись под его ладонью.

— А теперь, любимая, я хочу, чтобы ты закрыла глаза и представила себе, что сейчас делают мои пальцы.

Сдержанность в ласках и прикосновениях была уже не нужна. Его пальцы быстро нашли ее сокровенную плоть и начали ласкать ее, нежно и в то же время настойчиво. Она не возразила, не почувствовала себя смущенной — это ей и в голову не пришло. Она не думала ни о чем, а только чувствовала, чувствовала, как дергается ее тело, как ноги сами собой сжимаются, потом раздвигаются. Он смотрел на нее и ясно видел, как меняется ее выразительное лицо.

Ее глаза затуманились.

— Колин, — растерянно прошептала она и провела языком по нижней губе.

— Джоан, прислушайся к себе. Думай о том, что делают сейчас мои пальцы. Сейчас я поцелую тебя, и я хочу, чтобы ты закричала и чтобы твой крик излился мне в рот.

Говоря это, он осторожно ввел свой средний палец в узкую щелку и едва сам не вскрикнул от пронзившего его наслаждения. Он целовал ее так, словно она была источником его жизни, словно без нее он бы умер, и в эти мгновения у него мелькнула смутная мысль — а может быть, так оно и есть, может быть, без нее он и впрямь бы умер? Его пальцы настойчиво ласкали ее жаркую, набухшую плоть, пока Синджен вдруг не напряглась и не отпрянула от него. Он взглянул на ее лицо и улыбнулся ей:

— Да, дорогая. Теперь иди ко мне.

Ее дыхание вдруг стало неровным, ноги напряглись, все ее существо пронизывали неизведанные ранее ощущения, такие могучие, что она перестала понимать, что с ней происходит. Но что бы это ни было, она страстно желала, чтобы это никогда не кончалось. Владевшее ею чувство было таким сильным и таким глубоким, и Колин неотрывно смотрел на нее, улыбаясь глазами, и повторял снова и снова:

— Ко мне, ко мне…

Ее чувства взмыли до головокружительных высот, и она очутилась в волшебном мире, который отныне будет принадлежать ей. Потом ее плоть успокоилась, и пальцы Колина остановились, теперь они больше не воспламеняли ее страсть, а помогали ей остыть.

— О Боже, — прошептала она. — О Боже… Колин, это было так чудно.

— Да, — сказал он, и в его голосе была мука и вместе с тем — огромная радость. Не сводя глаз с ее лица, он наклонился и поцеловал ее легко и нежно. Как прекрасно это выражение растерянности, изумления и волнения в ее голубых глазах. Оно радовало его, радовало до глубины души.

Синджен глубоко вздохнула. «А как же его удовольствие?» — подумала она. Ведь он не получил от нее никакого удовольствия. А что, если сейчас он сделает ей больно? О нет. Он больше никогда не сделает ей больно. Но как же все-таки быть с его удовольствием… Биение ее сердца замедлилось, глаза сами собой закрылись. К удивлению и досаде Колина, в следующее мгновение она уже крепко спала.

Он еще долго сидел перед камином, обнимая ее, глядя то на нее, то на угасающий огонь и пытаясь понять, что же эта женщина с ним сделала.

Проснувшись на следующее утро, Синджен обнаружила, что улыбается. Это была довольная, глуповатая улыбка, вызванная одной-единственной мыслью — мыслью о ее муже. О Колине. О, как же она его любит! Внезапно у нее екнуло сердце, и улыбка сползла с ее лица Вчера вечером она сказала ему, что любит его, что полюбила его сразу, как только увидела — а он ничего ей не ответил. Но зато он подарил ей такое невероятное наслаждение, что она желала, чтобы оно никогда не кончалось.

И все же она сказала ему, что любит его, а он ничего не сказал в ответ.

Что ж, пусть она и дура, что сказала, — ей все равно. Теперь ей казалась нелепой сама мысль о том, что она может что-либо утаить от него. Она ему небезразлична, он к ней привязан — в этом она убедилась. Теперь он знает, что она любит его. Если это даст ему какую-то власть над ней — что ж, так тому и быть. Если он использует эту власть, чтобы причинить ей боль, — пусть будет так, она и на это согласна.

Она такая, какая есть, и тут уж ничего не поделаешь. Она жена, жена Колина. Его дал ей Бог, и она никогда ничего от него не скроет, не утаит. Потому что он самый важный человек в ее жизни.

Но когда сорок пять минут спустя она вошла в малую столовую, ее охватило такое волнение и смущение, что у нее вспыхнули щеки. Колин сидел во главе стола в непринужденной позе. В руке он держал чашку с кофе, перед ним стояла глубокая тарелка с кашей; от каши поднимался пар. Тарелка стояла на красивой льняной белой скатерти, которую Синджен купила в Кинроссе.

Ее братьев не было в комнате, их жен тоже. Не было ни детей, ни тетушки Арлет, ни Серины. В замке было полным-полно народу, и все же она и Колин почему-то оказались одни.