Автово - Андрей Портнов

— Привет, Рижий! Пришёл тьебя проведать. Не болит? Всьё нормально?

— Да, Сони, спасибо, что так беспокоишься, ничего не болит.

— Тьебя вчера уже видали? Что говорят?

— Экий ты любопытный! Разумеется, видали — не прятался же я по углам.

— Ну-ну, и чё?

— А ничё! Полный отпад! Такого даже от меня никто не ожидал.

— Молодец, Рижий! Тьеперь если кто будет тьебя спрашивать — кто тьебе так сделал — отвечай: «Сони!». И говори всем, что один прокол — 10 баксов. И кто так захочет сделать — посылай ко мне.

— Ладно уж, сделаем тебе рекламу, только я вот не уверен, что кто-нибудь тоже захочет так сделать.

— Ну, ладно, Рижий, я пошёл.

— Давай, давай, с меня бутылка, я помню. Жди!

Сони лукаво усмехнулся при упоминании о пузырьке и радостно испарился.

Насчёт пузырька всё было чистой правдой. В этом семестре мамочка снова отлила мне литр медицинского спирта, и я в ту самую историческую ночь изнасилования моего лица, не помня себя от боли и «счастья», пообещал Сони развести пузырёк. Тот, ясное дело, обрадовался и, похоже, до сих пор не забыл про это. Ну, а мне жалко не было. Пусть пацанёнок порадуется.

Я (как и все) отлично помнил первое употребление мамочкиного презента, а особенно его последствия. Думаю, что Коммунист и Рябушко до конца дней своих не забудут мой внеплановый день рождения 1994 года. Правда, сейчас я не особо был уверен, что именно мамочкин спирт был всему виной, поэтому я так легкомысленно пообещал его Сони. А следовало бы призадуматься.

Итак, Сони с утра меня немного развеселил, настроение у меня было отличное, и я решился подняться в 334-ую.

В коридоре меня сразу же окружила 213-ая.

— О, окольцованный вышел, — завизжал Юрик и, подбежав ко мне, прячясь, однако, за спины Шашина и Платона, спросил:

— Ну, чё, Рыжий, как спал-то?

— Откуда такая забота? — удивился я.

— Кольца спать не мешали? — пояснил Платон.

— А! Да нет, а с чего они мне мешать будут?

— Ну, как же, — опять вступил Юрик, — а вот это, — он потрогал кольцо на брови и резко отдёрнул руку, — с ним же заеб…ся.

К этому времени я уже настолько привык, что без мата ко мне никто не обращается, что относился к этому абсолютно спокойно.

— А по-твоему, я на брови сплю, да?

— А на чём же ещё? — удивился Юрик.

— Да пошёл ты на х. й со своей бровью, — рыгнул на Юрика Шашин, — Рыжий, ты мне вот что скажи: как ты сморкаешься?

— А как я сру, тебя не интересует? — изумился я. — Ты же вчера меня спрашивал!

— Да ответь ты ему, у него с башкой после вчерашнего не всё в порядке, — решил отмазаться Юрик и получил от Шашина мощный удар в поддых. Юрик не растерялся и ответил ему тем же. Ошалевший Шашин тогда стал наскакивать с кулаками на Юрика, пытаясь допрыгнуть до его лица. Тот в свою очередь прислонил Шашина к стенке и начал стучать об неё его головой.

Я ради приличия посмотрел на это представление (а то вдруг люди обидятся) и потопал дальше по коридору.

— Да ты не обращай на них внимания, — не отставал от меня свободный от представления Платон, — они почти всё время так. Это их обычные нормальные отношения, а так они добрые.

— Мне, вообще-то, в туалет надо, — остановившись около соответствующей двери, сказал я.

— А, ну, ты иди, иди, я тебя здесь подожду.

— А зачем? — моему удивлению не было предела.

— … Не знаю… — тихо ответил Платон.

Сделав своё дело, я застал его около сортира всё в той же задумчивой позе.

— Ну, ты это… расслабься, — решил взбодрить его я, — иди давай к своим добрым друзьям, а я дальше пойду.

Сделав Платону ручкой, я направился к лестнице, и тут Шашин и Юрик, увидав, как я стремительно удаляюсь, мгновенно оставили свои хип-хоповские телодвижения и ломанулись за мной вслед.

— Андрю-ю-ю-ха-а-а-а! — кричал на бегу на весь коридор Шашин. Позади него тряслось уставшее тело Юрика.

— Как ты сморка-а-а-ешься-я-я-я-я?

— Вот пристал, — в сердцах подумал я про себя.

— А вот так! — остановившись и смачно сморкнув на пол (что сделал впервые в жизни), сказал я и тут же скрылся на лестнице.

Дверь 334-ой мне открыл Чеченев.

— Во дурак, во дурак, — глядя на меня, произнёс он. — Заходи уж. Ты их так до сих пор и не снял?

— С какой стати я их должен снимать?

— Чай будешь? — решил сменить тему Чеченев, а потом, всё-таки, не удержался и добавил:

— Ну, дурак, а! Во дурак!

— Кого это ты там? — послышался из-за занавески голос Коммуниста.

— Да Рыжий пришёл в гости.

Коммунист вышел из укрытия и уставился на меня своими зенками.

— Чай будешь? — спросил меня Чеченев.

— Ну, ладно, давай, — согласился я и, обращаясь к Коммунисту, добавил:

— Миш, не смотри на меня так, а то мне смешно становиться.

— А как я на тебя смотрю? — спросил он.

Я хотел было ответить, но обернулся и… закричал.

В дверях стоял Паша и с порога начал орать благим матом:

— Кто? Кто его сюда впустил?

— Ну, я… — решил вставить Чеченев.

— А ты, вообще, молчи, — рявкнул на него Паша.

— Паша, ты чё, охамел что ли? — резонно возмутился Андрюха.

Паша не обращал на его слова ни малейшего внимания.

— Я спрашиваю, — продолжал он, — кто его сюда впустил?.. А… Ну, да… Зачем пустили, спрашиваю?! Он всю нашу комнату осквернит! Гнать его надо отсюда!

— Паша, заткнись! — рявкнул Чеченев. — Он ко мне пришёл, а не к тебе, ясно?!

— А ты чего орёшь на меня? Чё орёшь? — Паша покраснел от натуги как помидор.

— Сам орёшь! Как только вошёл, так и орёшь! — Чеченев пошёл пятнами.

— Ну, прямо как Юрик с Шашиным, — подумал я про себя, наблюдая за ними, — разве только что не дерутся.

— Ладно, Андрюха, — поспешно вставая, сказал я, — спасибо, конечно, за чай, но лучше я пойду отсюда. Кажется, я не вовремя.

И, обходя разбушевавшегося Пашу, я покинул столь гостеприимную 334-ую.

— Не забудь Ларису пригласить, — крикнул я Паше не прощание, — она поплюет тут три раза, перекрестит что-нибудь, и оскверненного места как не бывало!

Паша стремительно захлопнул дверь.

Ларису я вспомнил здесь очень даже кстати. Питерская жизнь на всех нас повлияла по-разному, а на нашу умную девочку особенно.

Лариса ударилась в религию! В принципе, я лично не вижу ничего плохого в том, что человек во что-то верит, в кого-то верит, и считаю это даже прекрасным качеством. Но всё дело в том, как верить. И здесь Лариса явно переборщила. Началось это у неё как-то внезапно, и, влившись в религию с руками, ногами и прочими частями тела, она вдруг резко преобразилась. Она вступила в какую-то секту во время одних из каникул в Астрахани (а по мне, так это самое подозрительное, в смысле «секта») и теперь уходила с головой в свои «возвышенные» проблемы и делала это с таким усердием, как будто специально хотела показать всем, как она изменилась. Ещё вчера хлеставшая с нами пиво, сегодня она выносила на порицание сие сквернодействие и доказывала нам, что «… так мы никогда не попадем в рай…».

Ну, ладно бы ещё она со своим фанатизмом оставалась сама при себе. Так нет же, медленно и осторожно она подбирала себе жертв и уверенно склоняла их вступить в её секту, дабы «…познать истинное назначение своего бытия…». Преданный и верный ей Владик стал одной из первых её жертв. Прямо удивительно, как это он не сломался. Лариса подходила с «добрыми» намерениями ко многим, в том числе и ко мне, но после того, как я чуть не рассмеялся ей в лицо и с ухмылкой выбежал из её комнаты, она меня больше не трогала. Ну, почти не трогала.

Однажды, зайдя к ней в гости, я услышал звук, напоминающий тихо приглушенное радио. На столе лежал плейер, включённый на всю громкость, и из его наушников плохо, но всё же слышно доносилась чья-то речь. Казалось, бубнил какой-то мужик.

— Что это у тебя такое? — спросил я, указывая на плейер.

— А это я специальную кассету купила в городе с проповедями, — похвасталась мне Лариса.

— А что, такие бывают? — во мне говорило только любопытство, но Лариса поняла это по-своему и вцепилась в меня мертвой хваткой.

— Хочешь, ДАМ ПОСЛУШАТЬ? — громовым голосом сказала она мне.

— Мне? — я даже как-то растерялся и не мог сообразить сразу, что мне делать дальше.

— Ага! Тебе! Возьми, возьми, очень интересно. Ты только поставь её в магнитофон, включи и слушай, а сам можешь в это время делать что хочешь! Это очень удобно! Возьми! Не пожалеешь!

Я молчал.

— ВОЗЬМИ! — с каким-то особым ударением добавила Лариса.

Наконец, я очнулся.

— А дрочить под проповеди можно? — спросил я первое, что пришло мне в голову. И пока Лариса не пришла в себя от моего неожиданного вопроса, быстро добавил:

— Ой, знаешь, совсем забыл — у меня ведь там пельмени варятся, как-нибудь потом поговорим.

И оставив очень умную девочку размышлять над тем, какая связь между проповедью и пельменями, я умчался прочь из её обители…