Новый мир. № 4, 2003 - Журнал «Новый мир»

В целом постиндустриальная музыка располагается стилистически между двумя полюсами. На одном — акустические баллады, тут самый яркий представитель — Дэвид Тибет с группой «Current 93». Католик Тибет отказывается выступать вместе со стилистически близкими язычниками из «Changes». Что, однако, не мешает ему или музыкантам его группы различным образом объединяться с декларативным сатанистом Райсом, с тем же Мойниханом или с недавно навещавшей Москву и тоже далеко не свободной от фашизоидности группой «Death In June». На другом полюсе — плотные электронные звучания, иногда уходящие почти в чистый шум, но как будто смешанный с гулом множества далеких голосов, пульсирующие, чаще крипторитмичные, нежели с откровенным ритмом, всегда очень напряженные (в отличие от электронной эмбиентной музыки, ориентированной на релаксацию), обычно выполненные «свернутыми в себя», как будто не в полную мощь раскрывшимися. Как правило, музыканты довольно вольготно плавают между полюсами, но крайние радикалы так или иначе постоянно возвращаются, словно в тонику, ко второму типу звучания. Еще посередине может располагаться эдакая неоклассика с гобоями, скрипками, средневековыми аллюзиями и чистым сопрано или мрачно-романтическая, пафосная готика. Но во всем обязательно привкус ритуала. Вообще здесь явно стараются добиться ощущения, будто музыка нарочно сдерживает себя, словно наслаждается своей утаенной силой. Потому и внешней агрессии в ней не ощущается — ей не требуется никого специально пугать. Она просто есть, но этого «есть» уже достаточно. Представьте себе некий объект из иного мира, зависший перед вашим окном. Он ничего не делает, просто висит, разве что вращается, — но вы не можете не чувствовать угрозы.

Как говорил один мой приятель — это звук, с которым рвется ткань мира. Я не встретил пока еще ни одного человека из тех, кто хоть как-то разбирается в современной музыке, на кого работы контркультурных правых не произвели впечатления. Более того — они откровенно всем нравятся. Потому что, похоже, именно в них действительно озвучил себя мир такой, каков он сегодня. Набухшие хтонические силы, стоящие при дверях, которых нынешняя «легитимная» культура либо вовсе не замечает, замкнувшись на сексуально-психологических проблемах, выдаваемых за экзистенциальные, либо снисходительно отмахивается: мол, произнесем политкорректное заклинание, отправим американскую армию — и черт сгинет. Цель правой контркультуры — дверь открыть. И восторженно принять то, что через нее войдет. Здесь рассчитывают на мощь и власть этого в будущем мире.

И недаром эта музыка обладает странным и сильным эффектом: если слушать ее достаточно долго, любая другая попадает под сомнение; как-то даже трудно себе представить, что можно после «Blood Axis» или «Deutsch Nepal» засунуть в плейер диск с битлами или с Рамо — зачем?

Но, может быть, речь все-таки о специфической шоковой терапии, о своего рода «черной клоунаде», посредством которой общество ставится лицом к лицу с собственным замаскированным человеконенавистничеством, демонопоклонничеством, скрытым фашизмом? Тем паче, что имеются какие-то знаки, намеки в эту сторону. Например, в программном альбоме «Blood Axis» под названием «Проповедь бесчеловечности» (видимо, именно это «inhumanity» и дало отмашку нынешней суровой атаке на само слово «гуманизм», которую можно наблюдать на радикальных интернет-сайтах — и не только), где на лицевой стороне обложки картина Фон Штюка — некий юберменш на мрачном косматом мерине едет по грудам голых человеческих тел, — а на обратной — групповая парадная фотография какой-то современной нацистской партии в кожаных одеждах и со штандартами; где использованы известные тексты Ницше, малоизвестные Лонгфелло и голос Эзры Паунда, записанный в сумасшедшем доме; где Бах и Прокофьев опрокидываются в темный электронный эмбиент, — в самом конце откуда-то возникает, коротким росчерком, темка американского хита на все времена «I’m Singing In The Rain», в чем так и тянет усмотреть самоиронию, с образом фашиста, конечно, несовместную. А музыканты группы «Laibach» некогда объясняли свою тактику, названную ими «ретрогардизмом», как своего рода общественную психотерапию, метод излечения социума от болезней путем повторного переживания событий, в результате которых эти болезни сформировались. «Laibach» устраивали театрализованные выступления на темы истории Югославии, активно употребляя нацистскую и советскую символику. Автор одной из немногих на русском языке информативных статей об индустриальной музыке, откуда я почерпнул много существенного, Дмитрий Толмацкий[72] заметил: «Возможно, это совпадение, но Словения, в которой действовали „Laibach“ и в которой к концу 80-х они и их последователи, сформировавшие движение „Neu Slovenische Kunst“ (NSK), получили широкую известность, стала, наравне с Македонией, республикой, мирно отделившейся от Югославии и не принимавшей участия в гражданской войне».

Итак, я завожу кому-нибудь из знакомых «Blood Axis», а потом рассказываю о человеке, который эту музыку сделал. Я гарантированно слышу в ответ — не может быть, тут какая-то подстава, маска, это они не всерьез. Я думаю, здесь дело не в том, что хочется оправдать музыканта, дело в себе. Читая, например, уже приведенное в этом тексте высказывание Мойнихана о холокосте, я должен бы испытать приступ гнева и негодования, а испытываю недоумение, позиция Мойнихана прежде всего обескураживает меня и обезоруживает. Потому что я вообще не способен почувствовать говорящего, наладить хоть какой-то контакт, не за что уцепиться. И помимо воли воспринимаю его суждения словно коаны, темные, бессмысленные, — и уже мерещится, что они предназначены будить во мне новое, небывалое мировидение…

Имеет ли тут вообще смысл вопрос о «натуральности» и «сымитированности» позиции, о маске и лице? Правая контркультура выбрала такие методы действия и такое расположение относительно мира, что маска была обречена к лицу прирасти. Вот ты художник, недовольный обществом, ты ищешь средства его как можно сильнее, глубже потрясти, шокировать. Но чего ты хочешь добиться? Чтобы общество оглянулось на тебя и хором воскликнуло: ах да, поступало плохо, теперь исправлюсь, чтобы твоим требованиям соответствовать? Не будет ведь этого.

Полвека назад — еще можно было бы надеяться, однако с той поры культура странным образом развивалась в направлении самодискредитации и весьма помогла заинтересованным силам вытравить самую мысль о том, что можно откуда-нибудь «извне» влиять на сферы политики и экономики, представленные как чуть ли не религиозные действа, требующие чуть ли не эзотерических знаний (давайте вместе вспомним экономистов эпохи перестройки и дружно посмеемся!), посредством которых только и двигаются рычаги мира, — а что там бормочет какой-нибудь лабух или писака, это может быть забавно, но к серьезным-то делам, конечно, отношения не имеет… Критиковать общество — пустая задача, имитация действия. Либо ты заранее с ним и всего лишь ищешь путей выгодного для себя примирения, после того как немного пощекотал ему нервы (так в меру непутевые дети возвращаются под родительское крыло), либо уж веди свое отрицание, противостояние до логического конца — до сомнения в самых основаниях даже не общественной системы, а всей сложившейся цивилизации. И совершенно ниоткуда не следует, что проходить такой пересмотр будет в рамках расхожего гуманизма и уважения к правам человека.

«Когда устранили великое дао, появились „человеколюбие“ и „справедливость“» («Дао дэ цзин»).

Современная нефилармоническая музыка, весьма консервативная в ядре, на краях быстро и чутко реагирует на глубинные изменения, теллурические течения в социуме. Музыка правой контркультуры сегодня, пожалуй, самая серьезная в нефилармонической музыке область. Ее деятели не имеют ничего общего с массовым шоу-бизнесом (хотя многие могли бы), соответственно не купаются в деньгах, но будь даже иначе, они, очевидно, не стали бы демонстрировать телекамерам свои розовые «кадиллаки» и перламутровые унитазы на виллах. Они намеренно лимитируют тиражи своих пластинок. Их мыслительная деятельность не ограничивается сексом, деньгами, кокаином и защитой мохнатых животных — даже на андерграундном фоне они откровенно умны и куда основательней подключены к «высокой» мировой культуре, нежели подавляющее большинство рок- или поп- музыкантов. Судебные процессы они ведут не по разделу имущества с бывшими женами, а с правительством США, дабы отсудить у индейцев, которым по закону принадлежат любые археологические находки в Америке, новонайденные останки древнего человека и доказать, путем анализа ДНК, его евразийское происхождение. Они обладают такой заинтересованностью в осмысленности жизни, до какой почти никто не поднимается, — и очень активно ищут ее в той стороне, где она им мерещится (и еще очень большой вопрос, а сохранилась ли вообще какая-то другая сторона). Наконец, музыка их многопланова, непроста, затягивает в себя, дает пищу уму — о многом ли в современной музыке можно сказать такое? И давайте на мгновение забудем про фашистскую форму и высказывания о холокосте — получаются, откуда ни глянь, в высшей степени привлекательные персонажи, с несомненно удавшейся эстетической системой. Вот это и есть настоящая провокация. Так провоцируют строить картину мира, в которой должно найтись место и неперечеркнутому холокосту, приглашают, доказывают — смотрите, ведь у нас получилось, и еще как получилось, и отнюдь не хаос бесструктурный, бескультурный, с животным бессловесным ревом, как вас всегда пугали…