Двойня для Цербера - Джулс Пленти

Цербер делает этот момент еще хуже — берет меня за руку и легонько сжимает мои пальцы.

Пытка датчиком продолжается, врач молчит и все более сосредоточенно смотрит в монитор, где одни невнятные черно-белые помехи.

— Что-то не так? — наконец спрашивает Цербер, который только и ищет на кого бы сорваться.

— Вроде бы все хорошо, но… — она зависает на полуслове и опять устремляет сосредоточенный взгляд в монитор.

— Да что там, блядь? — рычит Олег Цербер, покраснев и оскалившись.

— Кажется, плода два, — проговаривает доктор, испуганно посмотрев на него.

— В смысле? — не врубается Цербер, а я вздрагиваю так сильно, что датчик впивается в меня, заставив ойкнуть от боли.

— Двойня у вас, — поясняет она, глядя на мое похоронное лицо. — Хотите послушать сердцебиение?

— Нет, — выкрикиваю я, зажимая уши ладонями.

— Хотим, — рявкает Цербер и сильно стискивает мои пальцы.

Она освобождает меня от внутреннего датчика и прижимает к животу наружный. Кабинет наполняется учащенным, захлебывающемся сердцебиением. Двойным и таким громким, что у меня сразу начинают пульсировать виски. Оно везде и деться некуда.

Я лежу и глотаю слезы, которых так много, что они затекают в уши. Их двое. Сразу несколько паразитов внутри меня.

— Молодец, Агния, — воодушевленно бормочет Цербер, собирая слезы с моих щек бумажной салфеткой. — Сразу два сына. Я знал, что ты меня не разочаруешь.

Он, что подумал, это слезы радости?

Наконец этот мерзкий, сводящий с ума шум стихает. Цербер сдирает с моих ног простыню, и я подскакиваю, не понимая, что он задумал.

— С детьми все хорошо? — рявкает Цербер, перегнувшись через меня и угрожающе нависнув над несчастным врачом.

— Да, оба плода хорошо развиваются, но многоплодная беременность сложная, и женщине нужна особая забота в этот период, — ее голос из спокойного превратился в визгливый.

— Это и так понятно, — обрывает ее Цербер и цедит зло и ядовито: — А теперь вышла и оставила нас вдвоем.

Она не спорит и быстро покидает собственный кабинет. Это облегчение, когда монстр вдруг выпускает тебя из своих лап. Жаль, что я не могу просто встать и уйти.

Цербер склоняется надо мной и целует в живот. Его щетина колет кожу, а близость и звериный запашок вызывают тошноту.

— Спасибо тебе, Агния, — хрипло шепчет он, похотливо шаря по моему телу руками. — Я люблю тебя. И детей. Я найду этого мудака и замочу его. Я позабочусь о вас. Ты только их береги, а я уж поставлю всех раком.

Цербер поднимает с пола мою одежду и неуклюже натягивает на меня трусики и легинсы, то и дело прищипывая кожу пальцами. Он продолжает гладить мои бедра и живот и покрывать их слюнявыми поцелуями.

Я просто реву, пока он лапает меня и неуклюже одевает как куклу или труп.

Он помогает мне спуститься с кушетки, и мы выходим из кабинета. Цербер оплачивает услугу, бросив пачку купюр на стойку, и мы уходим.

Я отчаянно глотаю прохладный воздух открытым ртом. Нос заложен, а припухшие глаза почти ничего не видят из-за слезной пелены.

У него в кармане разрывается вибрацией телефон. Цербер недовольно вытаскивает айфон, принимает вызов и гаркает:

— Что-то срочное? — из динамика раздается взволнованный женский голос, но я не могу разобрать слов. — Как заморозили счета? Приеду и всех выебу!

Он молча хватает меня за руку и тащит к машине.

— Возьми ее и отвези домой, — рычит мой мучитель, запихивая меня на заднее сиденье как вещь. — Головой отвечаешь. Я на фирму. Там какая-то жопа.

— Все сделаю, Олег Владимирович, — рапортует Рафа и заводит мотор.

Я выдыхаю с облегчением, когда мы уезжаем, а Цербер остается позади.

Меня трясет от еще одной неожиданной новости. Если у него не будет денег, то с Цербером можно будет справиться.

— Как ты, Ася? Как дела у малыша? — спрашивает Рафа необычайно теплым голосом.

Из зеркала заднего вида на меня опять взирают собачьи глаза.

— Это нормально, — отвечаю безучастно, передернувшись от слова «малыш».

— Он не обижает тебя? — внезапно спрашивает Рафа срывающимся голосом.

Его руки крепко, до белых костяшек, сжимают руль. Теперь он мой защитник. Я растекаюсь по спинке, облокотившись затылком о подлокотник. Рафа — единственный человек, с которым мне хоть как-то спокойно.

— Нет, во мне же его гадость, — морщусь я, стараясь не думать о том, что прямо сейчас во мне растет пара монстров.

— Ты полюбишь ребенка, — уверенно обещает Рафа. — Он же и твой тоже.

Я вскипаю. Что он, вообще, понимает? Это не в его животе растет паразит.

— Твоя жена когда-либо была беременна? — давлю я в ответ, не позволяя топтаться на моих мозолях.

Да, я теперь такая. Жалю в ответ тех, кто так же слаб, как и я.

— Да, — голос его глухой и какой-то замогильный.

— И что стало с ребенком? — не унимаюсь я.

Молчит. Смотрит на меня через зеркало и беззвучно шевелит губами. На смуглом лбу проступили крупные капли пота, а зрачки расширились от боли, которая разрывает его изнутри.

— Нам пришлось выбирать, — Рафа сбавляет ход, чтобы мы ни во что не врезались. — Либо сохранить беременность, либо начать химию. Ребенок бы убил ее еще быстрее. Я уговорил сделать аборт.

Мне горько. Даже у смертельно больной женщины был выбор. А у меня нет.

Рафа резко бьет по тормозам, и я влетаю грудью в спинку переднего сиденья. Нам наперерез неожиданно свернул черный микроавтобус и встал, перегородив путь. Рафа сигналит, требуя освободить дорогу, но ничего не происходит.

По моей спине пробегает противный холодок. Я