Эдит Пиаф - Симона Берто

Много времени спустя, после смерти Марселя, я продолжала слышать в гримерной его голос: «А платье?»

Не знаю почему, но у Эдит всегда было только одно платье для сцены, с которым она не расставалась. На моей обязанности лежало содержать его в порядке. Было недопустимо оставлять его в театре. Каждый день дома я его чистила и гладила, а вечером везла в театр.

Однажды в Нью-Йорке со мной чуть не случился разрыв сердца. Эдит в трусиках, загримированная и причесанная, нагибается, чтобы надеть туфли.

— «Платье!..» — слышу я ее голос в полную силу.

Поворачиваюсь, чтобы снять его с вешалки, и застываю… Платья нет! Я забыла его на Парк-авеню.

А помощник режиссера объявляет: «Five minutes, miss Piaf!»[36]

Не говоря ни слова, я хватаю такси и лечу за платьем. Уличное движение там еще напряженнее, чем здесь, американцы же не признают опозданий, а их полиция строго наказывает за превышение скорости. Что это была за гонка!

Когда я вернулась с платьем, я думала, что Эдит меня разорвет. Но, увидев мое перевернутое лицо, она обняла меня, сжала мне руку и пошла на сцену. У меня гора с плеч свалилась!

Эдит не могла любить кого-нибудь, не заботясь о нем, не стремясь принести ему пользу. Она решила заставить Марселя читать.

Как-то в начале их знакомства она застала его за чтением «Пим, Пам, Пум» и «Газеты Микки». В его огромных лапищах эти книжонки особенно смотрелись!

— Тебе не стыдно, Марсель, в твоем-то возрасте!

Смущенный, он ответил:

— Это забавно. Тебе стоило бы тоже почитать.

— Марсель, когда у человека такое имя, как у тебя, когда он личность, нужно учиться. Я училась.

— Ты так считаешь?

— Я куплю тебе книги.

И Эдит засадила добрую душу за чтение, притом за настоящие книги: «Виа Мала», «Сарн», «Свора», «В поисках правды». Не особенно развлекательное чтение.

— Почему ты заставляешь меня читать, когда такая хорошая погода? Мне хочется пройтись.

— Я училась так, Марсель.

— Тогда другое дело.

И он мужественно продолжал, так как был уверен, что она права, что она ни в чем не может ошибаться.

Мы жили уже не в «Кларидже». Эдит сняла маленький особняк на улице Леконт-де-Лиль. Впервые она жила в доме, который сама обставила.

«Понимаешь, отель, даже самый лучший, не годится, когда в твоей жизни появляется такой мужчина, как Марсель».

Для него она хотела быть самой лучшей, самой красивой — словом, самой, самой! Однажды все это совпало.

Эдит выступала в «АВС», когда принцесса Елизавета и герцог Эдинбургский прибыли в Париж. Принцесса никогда не слышала Эдит. Она попросила, чтобы Эдит выступила на приеме у Каррера, где принцесса должна была присутствовать неофициально. Когда вас лично просит выступить будущая королева Англии, это, знаете ли, производит впечатление!

Однажды утром нам кто-то позвонил и представился: «Я такой-то с Кэ д'Орсэ».[37] Кэ д'Орсэ? Мы понятия не имели, что это такое! Никогда не слышали. Эдит отрицательно покачала головой, но Бижарша, прикрывая трубку рукой, быстро объяснила, в чем дело.

Эдит взорвалась от радости: «Момона, я достойна его! (Как будто нужно было догадываться — кого?) Принцесса Елизавета хочет меня видеть!»

Это случилось в воскресенье. У Эдит было два концерта: дневной и вечерний. Она их провела как обычно, но в машине английского посольства разволновалась. А Эдит не так легко было поразить! Улица — хорошая школа, там учишься не дрейфить. Только там не встречаешь королев! Шофер был англичанин. Немыслимо было и пытаться поговорить с ним о Елизавете.

Перед выходом на сцену у Каррера Эдит перекрестилась, постучала по дереву — словом, исполнила весь обычный ритуал и сказала мне: «Я должна быть сегодня лучше всех. Я представляю Францию. Сама будущая английская королева приехала на меня посмотреть». (Для нас, обычных парижан, она была все равно что королева!)

И она спела от всего своего французского сердца.

После концерта в гримерной ее ждал заведующий протокольным отделом, очень представительный человек, произносивший гладкие фразы, которые мы не привыкли слушать. Он сообщил о желании принцессы пригласить Эдит разделить с нею ужин…

Это было так произнесено, как будто Эдит оказывает ей честь. Вот что значит «вежливость королей».

Эдит ответила согласием, но я чувствовала, что сейчас было бы в самый раз поднести ей стаканчик рома, который дают выпить приговоренному к казни. В следующий момент ее охватила паника, и она бросила взгляд на меня. «Это невозможно. Одна я не могу. Только с моей сестрой». Раз я была членом ее семьи, возражений не последовало. Глава протокола оставил нас на несколько минут, чтобы мы приготовились. Эдит была совершенно растерянна. Она пыталась собраться с мыслями, но ничего не получалось.

«Момона, как приседают? Как разговаривают с королевой? А, ладно, в конце концов она женщина, как всякая другая. Пошли!»

Легко говорить! Думала она иначе.

У Елизаветы была приятная улыбка, она подала Эдит руку. Эдит быстро изобразила нечто вроде реверанса. Вряд ли шеф протокола когда-либо видел подобное. Принцесса усадила Эдит рядом с собой. Я оказалась напротив Елизаветы и Филиппа.

Я не смела поднести бокал к губам, Эдит также. Разговор шел очень странный. Я слушала его как в тумане.

«Понимаете, я пела не так хорошо, как бы мне хотелось спеть для вас. У меня сегодня было два концерта — дневной и вечерний. Сорок две песни с трех часов до двенадцати — большая нагрузка. Голос садится…».

Принцесса улыбалась. Она всячески старалась успокоить Эдит и на великолепном французском языке — нам так говорить и не снилось — произносила фразы, смысл которых, если перевести на нашу речь, означал: «Совершенное исполнение», «Напрасное беспокойство», «Большой талант».

Я в ужасе слушала, как Эдит все время повторяет: «Да, но если бы вы меня слышали не после двух концертов… Вот тогда бы вы поняли…»

И так без конца. Больше она ничего не могла придумать. Да и что могли придумать за столом принцессы две бывшие девицы из заведения Лулу? Мы были как в столбняке.

У Елизаветы была приятная улыбка, чисто английская, но очаровательная. Она отвечала Эдит: «Я понимаю вас…»

Мыслимое ли дело! Что у нас могло быть общего с женщиной, всосавшей королевские манеры с молоком матери?

Наконец, принцесса сообщила, что ее отец, Георг V, был бы рад иметь в своей коллекции пластинок записи песен Эдит. Это был деликатный способ дать понять, что Эдит Пиаф понравилась бы королю.

В наивной простоте Эдит ответила: «Хорошо. Завтра пришлю; где вы остановились?» (!)