Обстоятельства речи. Коммерсантъ-Weekend, 2007–2022 - Григорий Михайлович Дашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дудь не похож на обычного телевизионного интервьюера: в нем нет ни вальяжности, ни официальности, ни пиетета по отношению к собеседнику; по интонации это больше всего напоминает разговор за барной стойкой. Главное здесь — быть естественным: когда интервьюер матерится, таращит глаза, кричит «Да ладно!», в общем, выкидывает номера, которые в кадре делать не принято, — мы понимаем, что это оправдано правилами игры, и эти правила на наших глазах меняются. С появлением Дудя выясняется также, что существуют темы, о которых в российских медиа не говорят, — и это не только личная жизнь: когда Дудь начинает не моргнув глазом спрашивать у собеседников: «Сколько ты зарабатываешь?» — мы понимаем, что главное неписаное табу (в гораздо большей степени, чем секс или политика) — это деньги. К моменту выхода нового шоу в списке не подлежащих обсуждению тем незаметно оказался президент, и фирменные дудевские вопросы «А Путин красавчик?» и «Что ты скажешь, оказавшись перед Путиным?» тоже выглядят так, будто ведущий бесстрашно срывает маски (хотя казалось бы). При этом в манере Дудя нет разоблачительного пафоса: скорее он ведет себя как мальчик, которому не успели еще объяснить, что вот это, якобы надетое на короле, — это новое платье.
Для публики помоложе в этой «новой искренности» нет ничего особенно нового: хип-хоп, стендап, видеоблоги, вся новая культура, саморазвивающаяся в сети, строится на подобной пацанской лихости без тормозов. Дудь — первый, кто преодолевает поколенческий разрыв: чередуя интервью с условным Ходорковским и условным Ивангаем, он как бы соединяет эстетику диссов и панчлайнов с облаком тегов «Эха Москвы». Нет никакой «России интернета» и «России телевизора» с непреодолимой стеной между ними: именно с Дудя начинается понимание, что ютьюб и есть новый телевизор, с бесчисленным количеством каналов — и рядом с летсплеями, бьюти-блогами и обзорами «на новый смартфон» здесь есть место и для традиционных телеформатов, и для государственной пропаганды, и для профессионалов, вылетевших с телевидения, и для чего угодно. При этом — благодаря Дудю или независимо от него — важнейшим из искусств в этой новой медийной реальности становятся «интервью с интересными людьми»: если тебя нет в этих разговорах, по ту или иную сторону, — значит, тебя вовсе не существует.
В соответствии с формулой «Х в России больше, чем Х», ютьюб оказывается здесь чем-то более значимым, чем в остальном мире. В условиях, когда более-менее все «старые» медиа либо придушены политически, либо разорены экономически, либо застыли в собственной косности, либо потеряли нюх в погоне за кликами, — ютьюб, куда к концу 2010-х пришли большая аудитория и большие деньги, заменил все сразу. Теперь это и ежедневная газета, и будка гласности, и программа «Минута славы», и проигрыватель с музыкой, и, опять же в соответствии с традициями, бесконечные разговоры о том и о сем. Оказывается, разговор может длиться два часа и более, безразмерная платформа и ее неленивая аудитория выдержат и это. И не просто выдержат — у многочасовых разговоров Дудя счетчик просмотров стабильно переваливает за десять, а то и двадцать миллионов, на этом фоне звезды старого ТВ, меряющиеся десятыми долями процента в неведомо как высчитанных рейтингах, несколько теряют свой гонор и блеск. Дудь выглядит «не таким, как все» еще и потому, что его никто в герои ютьюба не назначил и не продвинул, про него даже нельзя сказать, что он «сделал карьеру» — он никуда не лез и не карабкался, но мгновенно создал для себя место и сам его занял. Если тебя не назначили, тебя невозможно уволить — на фоне бесчисленных медийных компромиссов с целью «сохранить редакцию» Дудь выглядит особенно свободным, он говорит с такими людьми и о таких вещах, которые для его коллег находятся в зоне непроходимых табу. Он зарабатывает много и не скрывает сколько: для среды, где доходы и их источники постоянно находятся в зоне недоговоренностей и полуправды, это редкость, и материалы про бизнес Дудя, где все прозрачно и открыто, становятся подарком для еще оставшейся в живых деловой прессы.
Собрать многомиллионную аудиторию, получить от нее неограниченный кредит доверия, делать то, что хочется, оставаясь при этом «над схваткой» и будучи экономически независимым, — Дудь в конце 2010-х — это ожившая журналистская мечта, то, чего всем в глубине души хотелось, но почти ни у кого не получалось. У этого статуса есть свои издержки: например, всем хочется оторвать себе кусочек этого влияния, одному богу известно, сколько предложений в секунду — рассказать про то, упомянуть про это, поддержать того-то и прокомментировать то-то — получает Дудь все эти годы. Ты всем немедленно оказываешься нужен, что уж говорить о ситуации, когда миллионы просмотров конвертируются в миллионы голосов: перед президентскими выборами — 2018 к Дудю приходят сразу трое кандидатов: Жириновский, Грудинин и Собчак; позже кандидат от КПРФ, проиграв заключенное в эфире пари, сбреет свои фирменные усы. Собчак — первая женщина в гостях у Дудя, и это еще одна важная тема: размеры аудитории (и степень предполагаемого влияния на эту аудиторию) у Дудя таковы, что каждое его слово и действие становится политически значимым. Мало женщин в шоу — признак скрытого сексизма (кажется, это обвинение как раз и прозвучало в разговоре с Собчак), интервью с Иваном Дорном — антиукраинская пропаганда, интервью с Алексеем Серебряковым — антироссийская. Разговор с Дмитрием Киселевым, где Дудь оказывается недостаточно жесток, воспринимается чуть ли не как поражение гражданского общества, беседа с Лимоновым, где Дудь надолго и непонятно зачем зависает на той самой сцене из «Эдички» — как преступление перед русской культурой. Счетчик с десятками миллионов придает каждому слову сверхтяжелый вес — а фидбэк в разного рода комментах ежесекундно указывает ведущему на то, в чем его глупость (или измена).
Дать ответ на вопрос «как стать популярным в России 2010-х и не оскотиниться» — уже достижение, но дело не
