Ричард Длинные Руки – герцог - Гай Орловский

Я обогнул постоялый двор, с той стороны недалеко небольшое ущелье, слышно, как на дне шумит, прыгая по валунам, горный поток, бурчит, пыхтит и сдвигает камни помельче.

Остановившись, я вертел головой, после паузы прозвучал тот же уверенный голос:

– Я близко.

– Где? – спросил я.

– На мостике. Через ущелье.

– Хорошо, – сказал я. – Жду.

Голос прозвучал сразу же:

– Я не могу.

– Что, – спросил я настороженно, – не можешь перейти на эту сторону? Почему?

– Запрет, – ответил голос.

Я подумал, что-то здесь не то, не люблю ситуаций, где не я хозяин положения, проговорил с надлежащей надменностью:

– Но не могу я, маркграф, майордом и даже герцог, идти к простолюдину? Это умаление моего достоинства.

В голосе прозвучала едва заметная насмешка:

– Я не простолюдин. Очень даже не простолюдин. А вы, сэр Ричард, не очень-то считаетесь с титулами.

Я вздохнул, решаясь, сказал раздраженно:

– Хорошо, иду. Но только если ваша информация будет недостойна моего высокого внимания, я вас сброшу в реку.

– Хорошо, – ответил голос покорно, но снова я уловил настораживающую меня насмешку.

Я медленно пошел к обрыву, луна высвечивает дорогу старательно, словно кому-то подыгрывает, почти сразу я заметил тонкий мостик, переброшенный на ту сторону ущелья. Шум водного потока с каждым шагом отчетливее, а когда я ступил на первую дощечку, внизу блеснули гладкие мокрые камни в пене потока.

Фигура стоит на середине моста неподвижно, не делая никаких угрожающих движений, что должно бы меня успокоить, но почему-то не успокаивает. Я приближался с сильно бьющимся сердцем и дрожью в коленях, хотя, конечно, спина прямая, а нос высокомерно задран.

Когда я подошел на расстояние в пять шагов и остановился, он впервые пошевельнулся, поднял голову. Лунный луч упал на его бледное лицо, суровое и костлявое, но вполне человеческое. Я ощутил некоторое облегчение, но напомнил себе, что люди намного опаснее любых чудовищ.

– Приветствую собрата, – произнес он таким глухим голосом, словно тот донесся из бездонной могилы.

– Я никому не собрат, – возразил я.

– Ты все еще так думаешь?

– Да, – отрезал я. – Я уникален, неповторим и вообще…

– Но ты пришел, – сказал он. – Ты не только услышал мой зов… а услышать могут только такие, как я… но и решился прийти!

– И что?

– Значит, – пояснил он, – ты наш. Другие мой голос не слышат. И уж точно не решились бы прийти.

Я вспомнил спокойные лица часовых, беззаботные глаза графа Гатера и барона Уроншида с их рыцарями и оруженосцами. Все пьют и гуляют, никаких им голосов из другого мира…

– Да, – согласился я, – слышал я один, но это еще ничего не значит. Может быть, у меня абсолютный музыкальный слух, и я мог бы стать великим композитором? Сочинял бы симфонии, а не ходил бы по мостам, как дурак. Разбойники и прочие франсуавиньоны, и то под мостами…

– Ты наш, – повторил он, – ты уже наш.

– Не уверен.

– Ты получишь доказательства, – сообщил он.

– Какие?

– Ты бывал в том мире, – напомнил он, – разве этого мало? Даже я не могу туда все еще пройти, хотя стремлюсь и не раз пытался! Недостоин. В здешнем смысле, недостаточно грешен! А ты проходишь, хотя и не стремишься. Это значит, тяжесть твоей вины уже велика. Присоединяйся к нам сознательно и станешь одним из первых. Многим предстоит поклониться ужасному Темному Ричарду.

– Ого! Уже и кличка есть?

– Пока называют так, – ответил он ровно. – Я тоже признаю тебя своим мастером и преклоню колена.

Я подумал, ухмыльнулся.

– Вообще-то хорошая жизнь брезжит на горизонте. Здесь хапанул титул герцога, там обещаете тоже нечто весьма крупное… Похоже, в самом деле чего-то стою. А то перья распускаю, а сам иногда думаю, не такой уж и орел…

Он кивнул:

– Ты торгуешься, это хорошо. Это по-нашему. Это правильно. Но в том мире твоя власть будет безграничной. И никакая мораль или смешные обеты не будут тебя сдерживать.

– Это хорошо, – согласился я. – С детства приходится терпеть эту мораль и давление взрослых, но когда мы сами взрослые, что нас может удержать?

Он сказал одобрительно:

– Ты прав. Надо дать себе свободу самовыражения. Выразить свое «я» так, как хочешь только ты. Но только в том мире это возможно без всяких препятствий.

Я сказал, колеблясь:

– Да, это очень важно, самовыразить себя и дать себе волю… И много нас таких здесь?

– Всего, – ответил он ровным голосом, – легион.

– Это я слышал, – заверил я. – Имя вам – легион, да, знаю. Но это там где-то, однако я пока здесь…

– Не все ли равно? – спросил он. – Тебе уготовано место там.

– Но разве мы не стараемся «здесь», – спросил я, – сделать и как «там»?

Мне показалось, он улыбнулся в полутьме, на лету схватив мою рассчитанную оговорку «мы», означающую, что я уже практически согласился на еще больший куш и сейчас только стараюсь выжать привилегий по максимуму.

– Скоро и здесь будет тот мир, – пообещал он. – Как только распахнут Врата. Завоевание будет быстрым, там слишком долго к этому шли и готовились. Твоя власть здесь будет такой, что нынешнее герцогство покажется песчинкой.

Я сказал жадно:

– Хочу!.. Власть – это все. Любая законная власть есть плод узурпации. Всякая власть великолепна, а абсолютная власть абсолютно великолепна!.. И вообще цель жизни – власть, а цель власти… власть!

Он довольно хохотнул.

– Великолепно и четко сказано. Надо запомнить и передать Повелительнице…

Я спросил чуть обиженно:

– Повелительнице? Я не очень люблю подчиняться женщинам. Все-таки миром должны править мы, мужчины.

– Мы и правим, – заверил он. – А Повелительница… не женщина. И она не повелевает… напрямую.

– А-а-а, – сказал я понимающе, – та самая фея? Которая живет в лесу? Хотя как она может из леса руководить…

Он возразил:

– Она живет в башне Небесного Камня, а не в лесу!.. Она…

Он осекся, я быстро шагнул к нему и всадил кинжал в живот, где присмотрел щель, рванул в сторону, вспарывая внутренности. Он инстинктивно ухватился за мою руку, лицо перекосилось от невыносимой боли.

– Ты… зачем…

– Наслаждайся, – посоветовал я. – У вас все не так… Ощути удовольствие от боли. И спасибо за информацию. Хотя и долго же тебя, дурака, пришлось раскачивать.

Глаза посредника вспыхнули красным, но я дернул рукоять на себя, развернул грузное тело к себе спиной. Он слабо пытался противиться, но слишком оглушен дикой болью, я ударил еще раз, острое лезвие сладострастно перехватило ему горло и сонную артерию.

Он закачался, я с силой толкнул его через веревочные перила. Мостик начал ходить из стороны в сторону, как маятник. Я ухватился за поручни и проводил взглядом падающее тело.