Мы дрались на бомбардировщиках. Три бестселлера одним томом - Артем Драбкин

Стали продвигаться вперед. Много делали дневных вылетов – возили наступающим, конно-моторизованным частям горючее и боеприпасы. Хоть летал на бреющем, но были и потери. Сбили Боброва Валентина. Он попал в плен, дважды бежал, потом вернулся. Вообще эти транспортные полеты были хуже, чем на бомбежку.

Дали нам бомбить переправу под Гомелем, а на завтра намечался штурм города. В нем у меня оставались дед, единственный родной человек, и отчим, который, когда я еще учился в институте, женился на женщине с ребенком, а потом у него еще две дочки родились. Судьбу никого из них я не знал. Подошел к командиру полка: «У меня родственники в Гомеле. Можно мне туда съездить на попутных?» – «Нет, еще опасно. Возьми наш «газик» с нашим шофером и поезжай». Вот такой командир! Мы поехали. Шофер – хохол Микола. Подъехали к мосту, он взорван, а река в этом месте чуть ли не в километр шириной. Понтонный мост в две доски. Я пошел, посмотрел. Говорю: «Микола, плавать умеешь?» – «Нет». – «Тогда сиди, жди меня здесь». – «Нет, с вами пиду. Командир сказал, глаз с вас не спускать». И вот мы вдвоем с ним пошли по этому мосточку. Доски хлюпают. Страшно. Я-то плавать умею, спортсмен. Страшно за шофера. Перешли благополучно. Город нельзя узнать – развалины. Пришел на свою улицу. Дом сгорел. Развалины дымятся. Микола, добрая душа, говорит: «Товарищ командир, не горюйте. Давайте выпьем». Достает фляжку. «Не буду я пить». Куда делись мои родные? Сел на бревно. Смотрю, с другой стороны подходит солдатик. Воротник стоймя стоит. Остановился, смотрит на развалины. Думаю: «Чего он встал?» Пошел посмотреть – стоит отчим. Ой… Я, как пацан, заплакал. Вот сейчас говорю и… слезы наворачиваются. Он рассказал, что всех отправил в тыл, в Казахстан. Там его призвали в железнодорожные войска, поскольку до войны был железнодорожником. И вот он, лейтенант желдорвойск, отпросился навестить свой дом…

Вышли к Висле. Южнее и севернее города нашим удалось захватить два плацдарма. Мы сначала их обслуживали, помогали ребятам. В августе началось восстание в Варшаве. Начались пожары. Немцы поджигали дома. Восставшие разбились на группы, и наша задача была как-то их поддерживать. Американцы тоже поддерживали. Они вылетали из Англии, бомбили Берлин, потом выходили на Варшаву, сбрасывали грузы и шли на Полтаву. Там заправлялись и возвращались обратно через Берлин на Лондон. Но как они бросали? Посылки, которые они бросали на парашютах, мы подбирали у себя на аэродроме, который находился километрах в восьмидесяти от города! В этих посылках были спальные мешки, одежда, консервы мясные – дрянь, никому не нужная. Консервы еще куда ни шло, а одежда… зачем им эти курточки? Рокоссовский встряхнул Руденко – организуй снабжение. Распределили город по полкам дивизии. Шустро, буквально за пару дней, оборудовали подвеску парашютов на наши бомбодержатели и стали возить медикаменты, боеприпасы, харч. Даже противотанковую пушку туда сбросили, предварительно разобрав на три части. Так с трех самолетов и бросали. Парашюты бросали со ста метров, максимально – с двухсот. Они сразу раскрывались, поскольку были подвешены на аварийных стропах. Я и Леша Мартынов, два аса, таким же способом бросали туда десантников. Как-то командир полка подозвал меня после первого ночного вылета, говорит: «Сейчас тебе будет другое задание». Подводит высокого здорового парня в комбинезоне. От него слегка несет водочкой: «Сбросишь его на площадь Велькитского». Я тогда Варшаву знал лучше, чем сейчас Москву. Это закон. Новая цель – новая зубрежка. Спрашиваю: «Прыгали когда?» – «Не первый раз, не бойся». – «Ну хорошо, но мои команды строго выполнять». Взлетели, пошли на 80–100 метров максимум. Город горит. Дым ест глаза. Еле-еле ориентируюсь. По мне стреляют. Вышел на эту площадь, ее дымом закрывает, а он уже вылез на плоскость. Я говорю: «Стой! Зайду еще раз». – «Хорошо, но я останусь на плоскости». Еще раз зашли чуть повыше. Вышел опять на эту площадь: «Пошел!» У него тут же парашют открылся, и весь огонь, который был по мне, – на него. Пули проходят через купол. Вернулся на аэродром, докладываю, что задание выполнил, огонь страшенный, парашют простреливался насквозь. В тот день Леша Мартынов и Яков Ляшенко тоже бросали парашютистов. Проходит день, два – никаких известий. Я уже не нахожу себе места от тревоги. Если ребята погибли, мне трибунал – сбросил к немцам. Хожу чернее тучи, летать неохота. Пришел после какого-то вылета. Встречает сам командир: «Танцуй! Связь пришла из Варшавы. Все живы, радиста ранило в ноги и рацию повредили, поэтому не было сообщений». После войны я присутствовал на какой-то встрече в Доме журналистов. Шел разговор о Варшавском восстании. И вдруг выступает Иван Колос, бывший тогда разведчиком ГРУ, и рассказывает о том, как его сбросили летчики в Варшаву, как все там произошло и как они оттуда вышли по канализации к Висле. Я говорю: «Да это же я тебя туда бросал!» Он меня узнал. Вот такая у нас встреча с ним получилась.

Взлетают ночные бомбардировщики.

В январе 45-го начали мы продвигаться на запад. Всякое было. У меня десяток благодарностей от Верховного за освобождение и взятие всяких разных городов. Под Познанью мы базировались на немецком аэродроме. Познань наши войска не могли взять. Долго с ней возились, а потом командующий допер и послал нашу дивизию работать днем. Мы слетали, доложили, что зенитный огонь слабый, и к нам хлынула вся пресса и все начальство. Ну это понятно – почти безопасный боевой вылет. Я много раз хулиганил за войну. Делал не то, что полагается, но то, что нужно, с моей точки зрения. На По-2 бомбить с пикирования нельзя, потому что подвешенные под фюзеляжем бомбы могут задеть перекладину шасси. К тому же сотки вешали только под фюзеляж, поскольку это самое крепкое место, а под крылья можно было пару пятидесятикилограммовых бомб. Но тут задача была – точно поразить равелин. Чтобы увеличить вероятность попадания, я решил бомбить с пикирования. Попробовал – нормально. Ребятам перед вылетом сказал: «Делай как я, только без трепа». Пошли. Шли, как положено, строем, клин на 1500 метров. Перед Познанью дал команду перестроиться в правый пеленг. Вышли на цель, переворот через крыло и в пикирование. Отбомбились точно. Оборачиваюсь – все, как один, идут за мной. Стал уходить от цели, а там нас ждут два «фоккера». Нас должны были прикрывать истребители, но где они. Что делать? Встать в круг? Не тот у нас огонь. Дал команду разойтись. Все шмыг в разные стороны. Пока они сообразили, за кем гнаться, наши успели разбежаться. Одного все-таки они прихватили. Он, правда, не упал, а сел. Я тут же сел рядом. Штурман и летчик были ранены. Их я посадил в заднюю кабину, а мой штурман встал на крыло и так стоял, пока мы не прилетели на свой аэродром. Как это восприняло начальство? Оно не знало. Мы же не говорили. Зачем?