Александр Македонский. Пески Амона - Валерио Манфреди

— Их привезли из одного ливийского города под названием Ликсос, — объяснил толмач.

Вдруг откуда-то появился мужчина с осликом, тащившим тележку с овощами. Садовник начал удобрять растения и делал это с изумительной любовью и заботой.

— Когда случилось восстание против персидского правителя, восставшие решили поджечь этот сад, — продолжал рассказывать толмач, — но этот человек встал перед ними у калитки и сказал, что если они хотят совершить подобное преступление, то сначала им придется замарать руки его кровью.

— Вот царь, — заявил Гефестион.

— Этот садовник?

— Да. Если человек готов умереть ради спасения садовых растений, которые ему даже не принадлежат, то, что же он сделает ради защиты своего народа и процветания своего города?

В один прекрасный день скромный садовник увидел, как к нему направляется делегация сановников в сопровождении стражников Александра. С великой помпой его отвели в царский дворец и усадили на трон. У него были большие мозолистые руки, напомнившие Александру руки Лисиппа, и спокойный, безмятежный взор. Его звали Абдалоним, и он оказался самым лучшим царем на человеческой памяти.

Из Сидона войско выступило на юг в направлении Тира, где имелся грандиозный храм Мелькарта, финикийского Геракла. Город состоял из двух частей: старого на суше и нового на острове, в одном стадии от берега. Новый город был возведен недавно и поражал взгляд своими внушительными, грандиозными зданиями. Там было два укрепленных порта и стена высотой в сто пятьдесят футов — выше всех, какие когда-либо строили человеческие руки.

— Будем надеяться, они примут нас так же, как Библ, Арад и Сидон, — проговорил Селевк. — Эта крепость неприступна.

— Что думаешь делать? — спросил Гефестион, рассматривая грозные крепостные стены, отражавшиеся в голубых водах залива.

— Аристандр посоветовал мне принести жертву в храме моего предка Геракла, которого жители Тира зовут Мелькартом, — ответил Александр. — Вон отправляется наше посольство, — проговорил он чуть погодя, указывая на лодку, медленно двигавшуюся через узкую полоску моря, отделявшую город от материка.

Ответ пришел во второй половине дня и привел царя в ярость.

— Они говорят: если хочешь принести жертву Гераклу, то для этого найдется старый храм на берегу.

— Я так и знал, — заметил Гефестион. — Они засели в своем каменном гнезде на этом проклятом островке и могут оттуда над всеми смеяться.

— Только не надо мной, — ответил Александр. — Подготовьте новое посольство. На этот раз я объясню им все подоходчивее.

Новые посланцы отбыли на следующий день с письмом, гласившим: «Если хотите, можете заключить с Александром мирный договор. Если откажетесь, царь начнет с вами войну как с союзниками персов».

Ответ, к сожалению, был так же недвусмыслен: членов посольства сбросили со стены на скалы внизу. Среди посланников были товарищи царя, его друзья детства, с которыми он когда-то играл во дворце, и их смерть глубоко потрясла его, а потом вызвала безумную ярость. Два дня Александр не выходил из своих палат и никого не принимал; только вечером второго дня Гефестион осмелился войти и обнаружил царя на удивление спокойным.

Александр сидел при свете лампы, погруженный в чтение.

— Это, как обычно, Ксенофонт? — спросил Гефестион.

— С тех пор как мы покинули Сирийские ворота, Ксенофонт больше ничему не может научить. Я читаю Филиста.

— Ведь это сицилийский писатель?

— Это историк Дионисия Сиракузского, который шестьдесят лет назад завоевал финикийский город Мотия, стоявший на острове, точно так же, как Тир.

— И как он это сделал?

— Сядь и посмотри. — Александр взял тростинку и начал чертить на листе знаки. — Вот это остров, а это берег. Он построил до острова мол и подвел по нему к стенам осадные машины. А когда появился карфагенский флот, чтобы прогнать их с мола, он выставил в ряд катапульты с крюками новой конструкции, разбил корабли и потопил их или сжег, оставив только обгоревшие обломки.

— Ты хочешь построить мол? Но до острова два стадия.

— Как и до Мотии. Если получилось у Дионисия, получится и у меня. С завтрашнего дня начинаем разрушать старый город, а материалы используем для постройки мола. Они должны быстро понять, что мы не шутим.

Гефестион сглотнул.

— Разрушать старый город?

— Ты прекрасно понял: разрушать и бросать камни в море.

— Как тебе будет угодно, Александр.

Гефестион ушел передать приказ товарищам, а царь снова погрузился в чтение.

На следующий день он созвал всех инженеров и механиков, следовавших с экспедицией. Они прибыли со своими принадлежностями для черчения и записей. Руководил ими Диад из Ларисы, ученик Фаилла, бывшего главным инженером у царя Филиппа. Это он построил штурмовые башни для разрушения Перинфа.

— Господа техники, — начал царь, — эту войну нам не выиграть без вашего участия. Сначала разобьем врага на вашем чертежном столе, а уж потом на поле боя. К тому же здесь пока что нет никакого поля боя.

В окне виднелось сверкающее море и неприступные бастионы Тира, и инженеры прекрасно поняли замысел царя.

— Так вот, мой план таков, — снова заговорил Александр. — Мы строим к острову мол, а вы проектируете машины выше стены.

— Государь, — заметил Диад, — ты говоришь о башнях более ста пятидесяти футов высотой.

— Полагаю, да, — невозмутимо ответил царь. — Они должны быть неуязвимы и снабжены таранами и катапультами совершенно новой конструкции. Мне понадобятся машины, способные бросать двухсотфунтовые камни на расстояние в восемьсот футов.

Инженеры озадаченно переглянулись. Диад хранил молчание, рисуя на лежащем перед ним листе какие-то очевидно бессмысленные фигуры, а Александр смотрел на него, и все ощутили тяжесть этого взгляда; он был тяжелее валунов, которые предполагалось метать из новых катапульт. Наконец техник поднял голову и сказал:

— Это осуществимо.

— Прекрасно. Тогда можете приниматься за работу.

Тем временем в старом городе раздавались жалобы жителей, которых выгоняли из домов, шум рушащихся крыш и стен. Гефестион велел установить легкие подвесные тараны и с их помощью уничтожал город. В последующие дни лесорубы, набранные из числа агрианских штурмовиков, поднялись в горы, чтобы нарубить ливанских кедров для строительства.

Работа на молу продолжалась день и ночь посменно; быки и ослы тянули повозки с материалом и сваливали его в море. Наблюдая за происходящим с высоких стен, жители Тира смеялись и шутили, издеваясь над чудовищными усилиями врагов. Но когда прошло четыре месяца, веселье поутихло.

Однажды утром, на рассвете, дозорные, совершая обход по стене, замерли, и у них захватило дыхание: по насыпи со скрипом ползли два передвижных колосса более ста пятидесяти футов высотой. Это были самые большие осадные машины, какие когда-либо создавались, и, дойдя до оконечности мола, они тут же вступили в действие. В воздухе засвистели огромные валуны и огненные шары. Они обрушились на стены и город, сея разрушение и страх.