Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит - Андрей Буровский

— А разве он не отработал?

— В огороде — это чтобы не сбежал. А чтобы отработать — такого уговора не было, — обстоятельно объяснил Витька Квелый. — Вот этот Колька первой женщиной и стал.

— Пока что вижу — он батраком стал.

— Батра… Чиво?!

— Батраком… Это бедный работник такой.

— И вовсе не бедный… Он еще нас побогаче будет. А пусть не занимает, гад! — мелькнула злоба в Витькиных глазах, кулак с силой рассек воздух, врезался в перила. — А первой женщиной он тоже стал. Я ему, когда долг до десятки дошел… Я ему тогда и говорю — будем в индейцев играть, я в тебя репой пулять буду. Он между грядками бежит, я беру за ботву… беру свеклу или репу, в него пуляю. Мы еще маленькие были, по тринадцать… Раз ему в голову попал, он лежит, вроде как без сознания. А очнулся, потом стонет. — Витька потянулся, улыбнулся бесстыжей улыбкой. Видно было, что история его самого увлекает и очень ему интересна. — Вот, он стонет — а у меня, представляешь, стоит! Сперва зашевелился… незаметно. Потом встал, как дубина! Мне непонятно, непривычно… я же маленький! Дальше вообще смех! Я с него штаны тяну, а он хнычет, не дает расстегивать. Если дашь, говорю, скощу долг. Ничего мне должен не будешь, и в индейцев играть тоже не будем. Он согласился, закивал и сам штаны и трусы снял. Я его раком поставил — не знал, что надо на коленки поставить или животом положить… я ж говорю, маленький был. То-олько приладился… а у меня стоячка кончилась! Я его пенделем под жопу — опять стоячка! Так пять раз, пока засунул. Дальше смех! Я взад-вперед, а он визжит. Тоненько, как поросенок. — Витька улыбнулся, порозовел даже от воспоминаний. — Долго я с ним мучался, он потом ноги сдвинуть не мог, а кончить я тогда не сумел… маленький был. А знаешь, городской, как надо, чтоб сразу стоял?

Павел помотал головой. Ему хотелось уйти. Хотелось заткнуть уши. Стало гадко и тоскливо на душе.

— Ну то-то, учись, пока я жив… — засмеялся Витька, надо сказать, довольно глупо. — Комбинацию надо на пидора… Брат рассказывал. Он когда в зону пошел, с собой комбинацию женскую такую, знаешь, взял. Как что, на пидора ее оденет. Пидор прыгает в комбинации, у брата встает. Потом у него, у брата, звезданули в зоне комбинацию… Не ему одному было нужно.

Все это время Витька шарил по полкам какого-то подозрительного шкафа, потом под диваном-развалюхой…

— Вот он! — завопил вдруг Витька победно, и Павел вздрогнул: кто он — рюкзак, комбинация или «первая женщина» — Колька? Но к счастью, это был только рюкзак.

— Держи! Так выпить точно не хочешь?!

— Точно. Слушай… А тебе не гадостно? От этой… комбинации на пидора?

— А чего это вдруг гадостно? Ты сам без бабы в зоне посиди-ка!

— Ну как-то…

— Это вам городским, сытым и мытым, все как-то! А у нас просто: мать-перемать! И пошел. Пить — что горит, трахать — что шелоболится. Так выпить ты точно не хочешь?

— Точно не хочу. Спасибо тебе.

— Спасибо в рот не покладешь… — глубокомысленно сообщил Витька.

На это Павел не знал как ответить, пожал плечами и пошел из усадьбы.

Странное ощущение появилось от этого визита у Павла: словно заглянул в какую-то смрадную, жуткую бездну. В тоскливый мрак, где не было ничего из естественного для Павла, составлявшего привычнейшую, неотъемлемую часть его жизни… И жизни всех, кого он знал. Но эта бездна, этот расчерченный зарницами кромешный ад был обычнейшим местом жизни для Витьки, для Кольки и миллионов других таких же витек и колек по всей Руси по Великой.

Спускался вечер, повисала над деревней розово-сиреневая дымка (днем была сине-сиреневая дымка от жары), розовое на горизонте, выше — плавный переход в сиреневое, а еще выше — голубое в дымке небо с золотистым серпиком месяца.

Вечером пора было к Махалову. Уже издалека, метров за сто пятьдесят от здания садика, ребята слышали радостную возню, шум и визг. Кто-то с воплем, с хохотом вылетел из дверей, кто-то чуть постарше гнался за первым, видно было, что не сердятся, играют. И внутри, в гулком здании бывшего садика было весело, шумно и здорово. Мебель давно вынесли отсюда, почти всю. Остались только какие-то убогие столы самого конторского обличия, с изрезанными крышками, без ножек. Эти сокровища свалили под стенку, судя по пыли — давно.

В опустелых комнатах под бездарно расписанными стенами (лягушка со стрелой на фоне пруда и кувшинок, лиса и Колобок, Буратино) лежали спальники и рюкзаки, а на них играла шумная компания — в основном дети лет 12 — 13. Но верховодил мужик средних дет, с круглой бородатой физиономией и хитрыми веселыми глазами.

— А ну, кто больше знает штатов США?!

После долгого визга, называния, выяснения, записывания выяснилось, что больше всех штатов знает сам Лев Михалыч Махалов.

— А кто знает больше графств в Англии?!

Теперь лидером стала бойкая упитанная девочка с ярко-красным бантом в толстой черной косе.

— А областей в России?!

С областями было хуже всего. Павел сам не заметил, как начал подсказывать… Потом включился в полный рост, начал сам набирать очки… И почти выиграл. «Почти», потому что Лев Михалыч знал областей на три больше.

— Хотите с нами? Да пожалуйста! У вас рюкзаки, спальники свои? Тогда какие могут быть проблемы? Завтра в шесть утра выходим (любивший поспать Павел мысленно охнул. Последнее время выспаться никак не получалось). А ну, кто больше знает штатов Индии?!

Народ опять стал веселиться. Вроде бы, пора домой и спать. А дети все тянули время. Очень не хотелось уходить из островка нормального человеческого мира, где нет ни дилеров, ни филеров, ни киллеров. Где интересуются географией, а не этим… как его… менеджментом. Где интересно, какие штаты есть на западе Индии, а не сколько «заколачивает» сосед-ларечник и от кого делала аборт которая кинозвезда. Где смеются и шутят, а не гоняются друг за другом с кочергой или с вырванной из грядки свеклой.

ГЛАВА 19

Пеший поход

14 — 15 августа 1999 года

В шесть часов утра 14 августа было совершенно светло, пели птицы, и их свист слышался удивительно далеко и четко в очень гулком, очень сыром, прохладном мире. Лев Михайлович собирал детей, помогал торочить рюкзаки. Везде звучал зычный голос, словно Махалов был сразу в пяти местах, но главное — здесь было почти как у Мараловых: все и сами знали, что делать и как. Все и делалось словно само.

Хрипатков нетерпеливо постукивал ногой по земле, откровенно томился перед выходом, и не давал себе труда скрыть это. Единственный, с кем Хрипатков был хотя бы относительно любезен, юный абориген Вася, должен был вести отряд до глубоких заводей на Ое, где хорошо купаться.