Воспоминание об Алмазных горах - Мария Колесникова

Щетинкин стоял у поваленной обгорелой лиственницы. Мимо него шли люди. Шли с низко опущенными головами, шли не разбирая дороги; падали, поднимались. Они были страшны в своем молчаливом шествии, в своем почти механическом упорстве.

Потянулся обоз. Щетинкин заметил Вассу с Шуриком на руках, девочек, привязанных к седлу, это его семья. Он пристально всматривался в худенькие замурзанные личики девочек, в их большие печальные глаза. Одежда на Вассе и на девочках висела обгорелыми клочьями. Ни жена, ни дочери не махали ему руками, не звали его. Может быть, они просто не видели его, не замечали? Им казалось, что он где-то впереди. Это он ведет их…

Двадцать первого июня авангард партизанской армии вышел в Минусинский уезд. Все вздохнули с облегчением. Казалось, самое трудное позади. А впереди был Усинский тракт, плодородная Минусинская котловина, заросшая синими ирисами. С песчаных холмов открывался широкий вид на Ароданские высоты, одетые вечными снегами.

Однако путь к Белоцарску, в Урянхай, оказался нелегким: повсюду подстерегали засады кулаков-дружинников и колчаковских частей, еще не растративших боевого пыла. Да и сама дорога оказалась такой же трудной, как в тайге. То партизаны шли по песчаным дюнам, а сверху палило нещадное солнце, и негде было от него укрыться. То начинались солончаки и болота, и кони проваливались в трясину по грудь. Степь накалялась, как железный лист, дышала жаром.

Партизаны упрямо продвигались вперед. Кулаки-дружинники, заметив бредущих, словно во сне, босых, оборванных людей с горящими от голода глазами, в страхе отступали. Партизаны Щетинкина!.. Да откуда им тут взяться?.. Не могли же поверить местные жители, будто можно пройти вот так из ставшего легендой Степного Баджея почти тысячу верст, с детьми, стариками, женщинами!.. Плетется в голодной горячке свой, партизанский поэт из маляров Рагозин, шепчет спекшимися от жажды губами:

Почто вы, женщины Баджея,Сменили юбки на штаны?..

Хочет рассмешить своими стихами других, поддержать. Но никто даже не улыбается.

Зной, зной, колючий зной… После таежной сырости он непереносим. Движется походный лазарет, стонут раненые в пароконных качалках. Врач Вологодский и сестры милосердия Таня Барашкова и Аня Аршанская ничем не в силах им помочь, да и сами они еле держатся на ногах. И ни ветерка. Поникли алые знамена, на которых изображены плотник с пилой и агроном с саженцем — союз плотника-рабочего с крестьянином-агрономом. Но для партизан плотник — это Щетинкин, агроном — Кравченко. Незамысловатая символика. А лозунг на знаменах прежний: «Да здравствует Рабоче-Крестьянская Советская власть!» Но там, где попадаются поселения, навстречу партизанам выходят крестьяне, несут мед, масло, молоко, белый хлеб. Им хочется, чтобы красные партизаны задержались в их селе, отдохнули, пообедали. А партизаны, несмотря на крайнюю усталость, торопятся. Задерживаться, расслабляться нельзя.

— Останьтесь пообедать, — упрашивает молодка. — Куда спешить?

Уписывая краюху хлеба, молоденький партизан объясняет:

— Мы, тетенька, большевики, а большевики — это такие люди, которые могут быть две недели не евши и им ничего не делается, а потому их белые боятся, так как эти пустые брюхи слишком крепко дерутся и легко бегают.

Порядок движения был все тот же, что и в тайге. Только за авангардом теперь шел не полк особого назначения, а так называемая «Советская рота», которая, оказавшись в крупном селении, сразу же ставила посты у трактиров, казенок, кабаков, куда, вдруг ставшие гостеприимными, владельцы злачных заведений стараются заманить партизан, отколоть от основной массы. Они-то знают: за партизанами по пятам идет есаул Бологов… Кравченко и Щетинкин это тоже знают. Большой бой неизбежен. Скорее бы добраться до Белоцарска, где, по данным разведки, крупных белых частей нет.

Щетинкин прикидывал: хватит ли продовольствия на весь оставшийся трудный поход? Вызвал заведующего отделом снабжения Марутко, сказал:

— Вот что, Евстафий Тарасович, тут есаул Бологов должен подбросить нам несколько подвод продовольствия, так что приготовься.

— Шутишь, Петр Ефимович?

— Да уж не до жиру — быть бы живу.

Он и в самом деле не шутил. Приказал телефонисту подключиться к линии, позвонил в кулацкое село Ус, занятое дружинниками белых, заговорил от имени разгромленных дружинников, с которыми только что закончился бой.

— Немедленно пришлите подкрепление и продовольствие! — потребовал он и указал место, где якобы закрепились уцелевшие дружинники.

Потянулись минуты ожидания: пришлют или не пришлют? Марутко был человек хладнокровный. В недавнем рабочий-железнодорожник, он связал свою судьбу с партизанами еще в прошлом году, когда Красноярский подпольный комитет послал его для связи со Щетинкиным. Теперь в партизанской армии ведал продовольствием.

Когда показался отряд в шестьдесят дружинников и шесть подвод, нагруженных доверху продуктами, Марутко вышел навстречу.

— Сюда, сюда, хлопчики! Ждем не дождемся. Нет, нет, разгружать не треба. Так сподручнее…

Когда дружинники наконец сообразили, кто перед ними, было уже поздно. Их разоружили. Хотели взять в плен, но раздумали: зачем в походе лишние рты?

— Идите, хлопчики, до дому, — напутствовал их Марутко, — да не проговоритесь начальству, как вас ловко провел Щетинкин, а то, чего доброго, расстреляют или вздернут на самую красивую осину…

Под хохот и улюлюканье партизан дружинники бросились наутек.

— Всякое даяние есть благо, — сказал Кравченко глубокомысленно, осмотрев подводы. — Не перестаю удивляться твоей находчивости, Петро. Одним словом, военная хитрость. Такое дается, конечно, только опытом и глубоким знанием психологии врага.

— Голь на выдумки хитра, — отмахнулся Щетинкин. — Могли бы подбросить и больше, скупердяи чертовы!

Кравченко вспомнил, как однажды в Ачинске Щетинкин, затесавшись в группу офицеров в своей форме штабс-капитана, присутствовал на совещании, где обсуждался вопрос о поимке «бандита Щетинкина». Любая случайность могла стоить ему жизни. Но этот отважный человек в самом деле глубоко знал психологию той среды, в которой не так уж давно вращался, был хладнокровен и уверен в своей неуязвимости, казалось, не страшился смерти, постоянно поддразнивая ее. В обычной жизни он отличался добродушием, любил петь, а плясал так ловко, будто «на винтах ходил».

5

По пыльной улице села Шушенского проходили батальоны партизанской армии. Впереди на лошади ехали Щетинкин, Кравченко и представители местных большевистских организаций Кочетов, Квитный, Текина. У них над головами был протянут полотняный транспарант: «Свобода угнетенным народам!»