Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты пиши и ни о чем не думай! — пристально посмотрел на него князь. — Ты же талант, владыка! Пиши! Поверят! Я же в тебя верю!
— А Яго этот! — снова начал сопротивляться Григорий. — Уж больно на Аго похоже. Не приведи господь, владетельный гастальд Аго из Лангобардии на свой счет примет. Он же еретик-арианин, он на высокий сан и не посмотрит. Убийцы по мою душу косяком попрут! Ты что, княже, смерти моей хочешь?
— Ну, какое-нибудь другое имя придумай, — равнодушно отмахнулся Самослав, который оказался мыслями далеко отсюда. Ему уже было плевать на ревнивого мавра и его убиенную жену. В его голове забрезжила новая идея.
Аго! Ну, конечно! Бывший стражник, который работал на разведку княжества и которому позволили спасти лангобардского короля после разгрома под Солеградом. После той истории он и стал вельможей при дворе. В мозаику, которую князь любовно собирал несколько недель, лег последний камушек, и та картина, что получилась, Самославу очень понравилась. Правда, план операции отдавал легким пижонством, но тут уж как повелось… Должен же он от своей работы удовольствие получать! План этот, скорее всего, не понравится патрицию Валерию, но это уже его личные трудности. Кто вообще говорил, что возвращение родовых земель станет делом простым и приятным?
Глава 7
Месяц спустя. Начало октября 640 года. Сполетий (в настоящее время — Сполето). Королевство лангобардов.
— Я еще вернусь! Я тебе покажу, варвар!
Патриций Валерий выглядел жалко до чрезвычайности. Его роскошные смоляные волосы, еще недавно причесанные по римской моде скобкой, стали похожи на воронье гнездо. Губы расплылись в две багровые лепешки, а под глазом наливался героических размеров синяк, отчего непонятно было, а есть ли у Валерия теперь второй глаз, или он все-таки окривел. Это волновало и его самого тоже, потому что видел он теперь вполовину от того, что раньше, да и то все вокруг него плыло словно в тумане. Теперь, когда горячка отпустила его, он ощутил дикую боль в ребрах. До того сильную, что даже дышать стало трудно, а при глубоком вдохе в груди что-то ощутимо хрустело.
— Ну вот, — уныло сказал он, ощупывая собственные бока. — Ребро сломали, сволочи.
Он ненавидящим взглядом посмотрел на ворота крепости, рядом с которыми хохотали до упаду два стражника-лангобарда, и снова погрозил грязным кулаком.
— Я еще вернусь!
Он сплюнул на пыльную землю тягучую кровяную слюну и пошел вниз, спускаясь с холма, на котором притулился древний городок Сполетий, который из заштатной дыры в Умбрии внезапно стал центром сильнейшего герцогства. К унынию римских пап и экзархов, городишко этот стоял прямо на древней дороге Виа Фламиниа, и рассекал путь между Римом и Равенной пополам. А еще, к довершению всех неприятностей, Сполетий взобрался на крутой холм и был практически неприступен. Именно поэтому все героические попытки экзархов взять его заканчивались одинаково. Тяжелая кавалерия лангобардов втаптывала в пыль римское войско, а владения герцогов приятно округлялись за счет имперских земель. И длилось это уже не первое десятилетие. Седьмое, если быть точным.
— Вот ведь дернул меня нечистый, — тоскливо пробормотал Валерий, взбираясь на телегу, в которой возницей служил крепкий, и совсем не похожий на крестьянина муж. А еще пятеро устроились на телеге сзади, делая вид, что едут в соседнюю деревню прикупить соли. На их пути все деревни были соседними.
Так уж получилось, что пару дней назад телега, запряженная мулами, приглянулась семейству хуторян-германцев, и те, по усвоенной в здешних землях привычке, вышли на дорогу и приказали остановиться. После недолгих расспросов лангобардов и их неуверенной попытки телегу отнять, а чужаков связать и отправить на свой хутор, чтобы приставить к труду, Валерий обнаружил себя таскающим трупы к ближайшей расщелине и заваливающим их камнями. Во рту его отчетливо отдавало мерзким вкусом рвоты. Он ведь никогда не видел убийство так близко, и оказалось, что это безумно страшно. Особенно потому, что шесть человек зарезали спрятанными в соломе ножами целый десяток, и сделали это спокойно и без лишней суеты, словно какую-то скучную работу. Германцы просто не ждали нападения и расслабились. Ведь в этой земле римляне давно уже не могли носить оружие и считались бесправным скотом. А чужаки и вовсе являлись законной добычей, как сегодня вот… Убегавших добили странными ножами без рукояти, которые сопровождавшие Валерия парни метали исключительно ловко. А потом они подъехали к воротам Сполетия…
— Ну, господи, благослови, — перекрестился Валерий. Возница сочувственно похлопал его по плечу и пожелал удачи. Патриций решительно вошел в ворота и направил стопы к герцогскому дворцу, то бишь к бывшим городским баням. Новый герцогский дворец строили неподалеку, и он еще был не готов.
— Кто таков и чего приперся? — стражник-лангобард изумленно уставился на явно не местного римлянина, который не побоялся прийти сюда.
Здесь, в Сполетии, римлян было много, и они кое-как отношения с захватчиками наладили. Да у них и выбора не оставалось. А вот чужие захаживали сюда редко. Так редко, что стражник и не помнил, когда это случалось в последний раз. Вооруженные купеческие караваны не в счет.
— К его светлости Теуделапию! — важно выпятил грудь Валерий. — Скажи, что римский патриций Луций Валерий Флакк пришел, справедливости ищет.
— Патриций? — стражник удивленно уставился на штопаную тунику и сплюнул на дорогу. — Надо же! А ну, пошел вон отсюда, оборванец!
— Возьми два денария, добрый человек, — жалобно посмотрел на него Валерий. — Мне очень нужно к его светлости попасть. Придумай что-нибудь.
— Скажу, что ты от епископа гонец, — почесал подмышкой германец, пряча монеты в пояс. — Вот стерва! Опять блохи! Ведь неделя всего, как рубаху прожарил! Стой тут!
Его светлость Теуделапий изволили кушать. Крепкий мужчина лет около шестидесяти, с седыми волосами до плеч и пегой, цвета перца с солью, бородой, смотрел на Валерия глазами, которые по своим эмоциям могли поспорить с глазами снулого карпа. Не было в них эмоций. Лишь где-то в глубине их затаилось тупое недоумение и недовольство.
Герцог крепко держал эту землю почти сорок лет, с того самого времени, как сцепился с собственным братом и разбил его в битве. С тех пор он правил осторожно, мудро и не допускал глупых ошибок,
