В тине адвокатуры - Николай Гейнце

В один прекрасный день, если только у Николая Леопольдовича были прекрасные дни, когда он вернулся домой к обеду, лакей подал ему визитную карточку, на которой было напечатано: Стефания Павловна Сироткина.

— Они просили вас принять их непременно сегодня, в шесть часов вечера, по очень важному делу.

— Когда она была? — спросил Гиршфельд, с недоумением рассматривая карточку.

У него внутри зашевелилось предчувствие чего-то недоброго.

— Не прошло и пяти минут, как вы уехали, а они позвонились…

— Какова она из себя?

— Невысокого роста, брюнетка; лица не рассмотрел, так как они были под вуалью; одеты хорошо, приехали на извозчике.

— Одна?

— Одни-с.

— Отчего же ты ей не сказал моих приемных часов.

— Я докладывал, но они сказали, что они знают; да у них до вас особенное дело, личное, а потом добавили: я буду в шесть часов, попроси барина подождать меня; иначе он завтра же раскается, если не примет меня. Он меня знает хорошо.

Николай Леопольдович похолодел и все продолжал рассматривать визитную карточку.

— Хорошо! Прими ее и проводи в кабинет… Для других меня нет дома, — приказал он лакею после небольшой паузы.

Он взглянул на часы: было без десяти минут пять. Страдавший и так за последнее время отсутствием аппетита, Николай Леопольдович в этот день почти совсем не дотронулся до обеда. Мысль о таинственной посетительнице не давала ему покоя.

«Кто бы это мог быть?»

Время, как всегда в ожидании, тянулось черепашьим шагом. Он перешел в кабинет, где уже, в виду зимних сумерек, были зажжены свечи и лампы, все нет, нет да поглядывал на брошенную им на письменный стол карточку ожидаемой им барыни, и в волнении ходил по комнате.

«Кто бы это мог быть?» — гвоздем сидел у него в голове неотвязный вопрос, в передней раздался сильный, властный звонок. Он вздрогнул и остановился среди кабинета, уставившись на дверь, ведущую из приемной. Он слышал, как отперли парадную дверь, ждал. Ручка двери кабинета зашевелилась, дверь отворилась и на пороге появилась стройная барыня, вся в черном, с густой вуалью на лице. Она вошла, тщательно затворила за собою дверь, и оглянув с головы до ног Гиршфельда и всю комнату, откинула вуаль. Перед ним стояла Стеша, бывшая камеристка княгини Зинаиды Павловны Шестовой.

Он в одно мгновение ясно припомнил ее. Он вспомнил, что эта когда-то близкая ему девушка и, вместе с тем, наперсница покойной княгини Зинаиды Павловны, знавшая хорошо его отношения к ней, покинула место у княгини, так как вышла замуж за квартального писаря Сироткина. Он сам дал ей пятьсот рублей на свадьбу, подарил ей бриллиантовые брошку и серьги, был на этой свадьбе, но уже более четырех лет как потерял ее из виду, забыл даже о ее существовании. Зачем же она у него? Что привело ее к нему? Тяжелые предчувствия его сбывались. Все это мигом промелькнуло у него в голове.

— Стеша, ты?.. — мог только вымолвить он, уставившись на нее тревожным взглядом.

— Да, это я, но меня зовут Стефания Павловна, а «ты» мне говорят только мой муж и его отец — отвечала она ровным, спокойным голосом. Гиршфельду показалось, что таким же независимым, нахальным тоном говорил с ним Петухов.

«Еще палач!» — решил он, окончательно падая духом.

— Извините… я обмолвился!.. Садитесь! — пробормотал он упавшим голосом.

Стеша не могла не заметить произведенного ее появлением впечатления, и довольная улыбка появилась на ее красивых губах. Она мало изменилась за это время, только слегка пополнела, что шло к ней и не портило ни ее грациозной фигурки, ни пикантного личика. Надетый на ней костюм указывал на относительное довольство.

Она небрежно опустилась в кресло у письменного стола и в упор поглядела на Николая Леопольдовича, тоже усевшегося за стол.

На несколько минут наступило молчание.

— Чем могу служить? — нарушил его Гиршфельд.

— Я, напротив, сама пришла сослужить вам службу, — улыбнувшись углом рта, сказала Стеша.

Он вопросительно поглядел на нее.

— Я принесла вам пакет с копиями рукописей; посмотрите их, почитайте на досуге, а завтра в это же время ответьте мне, желаете ли вы, чтобы подлинник этих бумаг остался у меня, схороненным от любопытных глаз, или же вы предоставляете мне право поступить с ними по моему усмотрению? Завтра я заеду за ответом.

С этими словами Стеша подала Николаю Леопольдовичу объемистый конверт, на котором четким писарским почерком было написано: «Его Высокоблагородию Антону Михайловичу Шатову. В собственные руки».

Он взял его и взглянул на подпись.

— Но это адресовано не ко мне…

— Ничего! Во-первых, я говорю вам, что это копия, а во-вторых, адресат уже давно лежит в могиле.

— Как? Разве Шатов умер?

— А вы не знали?

Стеша в коротких словах передала Николаю Леопольдовичу подробности о смерти от чахотки княжны Маргариты Дмитриевны на арестантской барже во время следования в Сибирь, и о самоубийстве доктора Шатова на пароходе, который вел на буксире эту баржу и на котором он ехал на службу в Сибирь, в качестве иркутского городового врача.

— Я слышал только, что он уехал, но все остальное в вашем рассказе для меня совершенная новость, — произнес ошеломленный Гиршфельд.

Внутри его шевельнулось радостное чувство, что двух врагов уже не существует.

— Но это что за бумаги? — указал он глазами на конверт, который продолжал держать в руках.

— Посмотрите и поймете! — загадочно отвечала она. Конверт не был запечатан.

Он дрожащими руками вынул из него две рукописи: одна была написана по-французски, женским почерком, другая по-русски, тем же писарским почерком, каким была написана надпись на конверте.

Он продолжал с недоумением смотреть на лежавшие перед им на столе бумаги.

— Подлинник написан по-французски; это — копия, а другая — перевод… — объяснила Стеша.

Не владея свободно французским языком, Николай Леопольдович обратился к русскому переводу.

— Моя исповедь! — прочел он вслух и начал было читать далее.

— Вы прочтете без меня. Теперь посмотрите только на подпись; мне некогда, — сказала Стеша, вставая.

Он покорно стал быстро перелистывать рукопись.

— «Маргарита Шестова», — прочел он в конце ее и остолбенел. Крупные капли пота показались на его лбу. Он переводил почти бессмысленный взгляд с этой роковой подписи на спокойно стоявшую перед ним Стешу, и обратно.

— Так до завтра, в это же время! — сказала она и протянула ему руку.

Он, казалось, не понимал ничего.

— До свиданья, до завтра! Я приеду в шесть часов за ответом! — крикнула она.

— До свиданья… до завтра… — почти бессознательно повторил он, но руки не подал.

Стеша опустила вуаль и вышла из кабинета.

«Однако же и проняло его!» — мысленно сказала она себе, выходя из подъезда и садясь на дожидавшегося ее извозчика.

Гиршфельд продолжал неподвижно сидеть над этими ужасными загробными рукописями, и подпись. «Маргарита Шестова» кровавыми буквами прыгала в его глазах. Он даже не заметил, как ушла из кабинета Стефания Павловна Сироткина.

XIX

Сибирский гость

Уже почти пять лет, как Стеша или, как она переименовала себя, Стефания Павловна Сироткина была замужем и жила своим хозяйством. Муж ее, Иван Флегонтович, нашел в ней не жену, а сущий клад, как он и любил выражаться о своей супруге. Это с его стороны и не было преувеличением. Прослужив несколько лет у такой барыни, как княгиня Зинаида Павловна Шестова, Стеша привыкла к довольству, приобрела известного рода лоск в обращении и была барыней в полном смысле этого слова. Она и свое маленькое хозяйство поставила на приличную ногу. Небольшая квартира Сироткиных была убрана, хотя и не роскошно, но очень чисто и мило; несмотря на то, что Стеша была матерью двух детей, мальчика трех лет и девочки, которой кончался второй год, — дети, под присмотром деревенской девочки, исполнявшей обязанности няньки, находились в детской и не производили в квартире беспорядка, обычного у людей среднего состояния. Кроме няньки, Стеша обходилась одной прислугой, которая исполняла обязанности кухарки и горничной. Их квартирка помещалась в одном из переулков, прилегающих к Остоженке и идущих к Москве-реке, в районе того квартала, где служил Иван Флегонтович писарем, будучи женихом и в первый год супружества. Стеша была, однако, недовольна низкой должностью своего мужа, и сумела переместить его на более выгодную должность письмоводителя местного мирового судьи. В этом помог ей, как положительно обвороженный ею полицейский пристав, так и Николай Ильич Петухов, с семьей которого, да и с ним самим, Стеша сумела сойтись, познакомить и даже сдружить своего мужа. У мирового судьи он получал больше жалованья, да и доходы были не грошевые. Скопленный же за службу у княгини капиталец, с прибавлением подаренных последнею и Гиршфельдом во время ее свадьбы денег, образовал небольшое состояние, которое в руках умной, оборотистой и расчетливой Стеши было весьма и весьма солидным фондом для жизненного не только довольства, но и комфорта.