Улица милосердия - Дженнифер Хей

них ни разу не спросил об отце ребенка, о человеке, имеющем отношение к беременности, хотя всем хотелось. Сама Клаудия не стала ничего рассказывать. Эта история была из тех, которые не знаешь, как рассказать.

Она сдержала свое обещание Луису. Каждое утро она добиралась на работу на машине вместо метро. Оставляла машину на подземной парковке, на месте для сотрудников, рядом с Флорин, и входила в здание через цокольный этаж, прекрасно сознавая, что пациентам такая роскошь была недоступна.

Беременность все изменила. Во время приема она говорила пациентам те же самые вещи, но ее слова отзывались в них по-другому. Для нежелательно беременной женщины выдающийся живот консультанта был как тест Роршаха. В данном случае реакция пациентки гораздо больше говорила о ней самой, чем о Клаудии.

А у опоздавших ее беременность вызывала особенно сильные эмоции. Последнее, что им было нужно в самый херовый день их жизни, это советы от одной из везучих дам среднего возраста, вынашивающей, насколько она сама знала, здорового малыша. Как только ее положение стало заметно, Клаудия передала всех опоздавших Мэри Фэйи. Она сама ее учила и полностью ей доверяла. В ее больших веснушчатых руках с пациентками Клаудии все будет в порядке.

С разрешенками было по-другому. Как правило, Клаудия была старше их матерей, и для них она была настолько немыслимо старой, что они полагали – вполне верно, – что у нее были совсем другие обстоятельства. Ее беременность вызывала у них живой интерес. Они спрашивали, знает ли она уже пол малыша и хочет ли знать вообще. Зачастую эти вопросы выливались в разговор об их собственных будущих беременностях, захотят ли они сами знать заранее или нет. Несовершеннолетние девочки говорили о будущем материнстве с теплотой и энтузиазмом, это был этап жизни, которого они ждали. Эти девочки не говорили материнству «нет». Они говорили «не сейчас».

Для Клаудии такой ответ был уже невозможен. В ее возрасте сказать «не сейчас» было все равно что сказать «никогда».

Ее случайная беременность в зрелом возрасте стала вторым по величине сюрпризом в ее жизни.

Первым был тот факт, что она вообще-то могла с этим справиться. Как и многие женщины, которых она консультировала, она была полноценным взрослым – здоровой, трудоустроенной и финансово обеспеченной. Она работала в десяти метрах от превосходного гинеколога. Что важно, она не находилась в тяжелой жизненной ситуации. Она чувствовала, что готова растить ребенка; она осознавала это ясно, недвусмысленно и наверняка.

Во время беременности она постоянно чувствовала голод. Поначалу ее напугало, что ее организм начинает брать над ней верх. Примерно такой же невыразимый ужас нагоняет на заядлого водителя машина с автопилотом. В супермаркете она доверху загружала тележку. Всю жизнь она питалась всяким переработанным мусором, а теперь ей хотелось фруктов, рыбы, хлеба и овощей. Впервые за много лет, а может даже и за всю жизнь, ей хотелось настоящей еды.

Быть может – и даже вполне возможно, – что эти приступы голода были своего рода искуплением. У ее будущего ребенка, у ее девочки уже были к ней некоторые претензии. Половина генов досталась ей от человека с грандиозным пристрастием к травке. (Весь день, каждый день.) Какое значение и какие последствия это может оказать на следующее поколение, было не ясно.

Вскоре после того, как Клаудия узнала о беременности, она обратилась к знакомому генетику, с которым когда-то встречалась, к одному из ее цифровых парней. Он решил, что она спрашивает по просьбе одной из пациенток, и она не стала его поправлять. Ответ его оказался совершенно бесполезным.

«Да что угодно может быть, – сказал он. – Никто ничего не знает».

Так, следуя духу искупления, она ела салаты и пила смузи. Она не курила травку. Как и с беременностью, все вышло случайно. Ей не пришлось прилагать какие-то титанические усилия воли; она бросила просто из трусости. После той ночи у Тимми ей просто было слишком неловко звонить ему, чтобы купить еще.

КОГДА ОНА РАССКАЗАЛА О БЕРЕМЕННОСТИ ФИЛУ, ТОТ БЫЛ ОГОРОШЕН. Она впервые в жизни увидела, что ему не хватает слов.

– Как это произошло? – спросил он в конце концов.

– Как обычно.

– Стюарт?

– О боже, нет.

Будь это кто-то другой, она бы постаралась увильнуть от этого вопроса. На работе она особенно старательно его избегала. Она была специалистом по женскому здоровью. Как она могла оправдать свою оплошность, свою неспособность этого избежать?

– Нет, кое-кто другой, – сказала она. – Мы не поддерживаем связь. Я знала его пару лет. – Это едва ли можно было назвать объяснением, но предложить больше она была не готова. – Он был моим другом.

ПО СЛОВАМ МАТЕРИ, КЛАУДИЯ ЗАГОВОРИЛА ПОЗДНО. До трех лет ни слова не сказала. А когда наконец начала, ее первым словом было не «мама» и уж точно не «папа. Ее первым словом было «нет».

Вполне естественно, что она сказала это Деб.

Большую часть сознательной жизни она говорила «нет» всему. «Нет» роли жены и «нет» роли дочери, «нет» еде и «нет» любви. Она говорила «да» сексу, но не любому, а только контролируемому, электронно проверенному и обследованному. Когда очередные цифровые отношения выдыхались, она начинала все заново с новым цифровым парнем, который в конце концов оказывался таким же, как предыдущий. Ничего удивительного в этом не было, она ведь сама выбирала их по одним и тем же фильтрам: образование, профессия, политические взгляды, район проживания.

Убери она все фильтры, могла бы найти кого-нибудь вроде Тимми.

ОНА ПОШЛА К НЕМУ В СОЧЕЛЬНИК. Ее матери не было в живых всего три месяца. Клаудия рассчитывала провести свое первое Рождество в статусе сироты дома и, если получится, во сне, а чтобы пережить эту боль, ей нужна была травка.

На крыльце у Тимми горел фонарь, огромный телевизор настроен на канал о путешествиях. В Осаке звездный шеф в кожаной куртке ел рыбу-фугу.

– Хрена с два я бы стал это есть, – сказал он, словно Клаудия именно в этом его и обвинила. – Хрена с два!

После бонга они дико захотели есть. Тимми попытался заказать еду в китайском ресторанчике, но в Сочельник не работал даже несчастный «Нефритовый сад».

Клаудия прошла за ним на кухню, где ни разу до этого не была: пошарпанный линолеум, доисторические приборы, заросшая грязью и потенциально опасная на вид электроплита с обернутыми пожелтевшей фольгой конфорками. На столешнице выстроились коробки с хлопьями, упаковка с двадцатью порциями лапши быстрого приготовления, а рядом – ящик с инструментами и мешочек каменной соли.

Встав плечо к плечу, оба уставились в холодильник.

– Уныло, – сказал Тимми.

– Погоди. – Клаудия пошарила по шкафчикам и добыла полпачки масла,