Восемь глав безумия. Проза. Дневники - Анна Баркова

Дуэль между ними. Затем, кажется, самоубийство Нафтала. (А м<ожет> б<ыть>, он был убит на дуэли, чего он, как будто, и добивался. Ах, где бы достать эту замечательную книгу!)

Анна Караваева: Прочесть популярную книжку о способах добывания стали, посмотреть на самый процесс производства, одеть несколько стандартно изготовленных манекенов в платье, соответствующее требованиям моды, вложить пластинку, соответствующую требованиям момента, в патефон, и — готово: роман написан, издан, прочтен, одобрен критикой.

Инженер-конструктор с музыкальными наклонностями (ну как же иначе, «живой сложный» человек); партийный руководитель, имеющий жену-музыкантшу (тоже не мертвый); девушка серьезная и преданная, не занимающаяся завивкой кудрей и маникюром; девушка несерьезная и пудрящаяся, завивающаяся, маникюрящаяся, но в конце концов исправляющаяся; суровый и несколько честолюбивый директор из старых матерых рабочих, имеющий уютный дом, кусты смородины, хозяйственную жену; директор, ставший до некоторой степени консерватором и чрезмерным патриотом своего старого, требующего обновления завода. И директор — «живой» человек. И консерватизм его, боязнь новшеств и боязнь влияния и власти нового свежего элемента, влившегося на завод, именно и долженствуют доказать нам, что оный директор не просто манекен, а манекен «с душой».

3/VI. Новые непрошенные «благодетели» направляют меня в учреждения, где можно «устроиться» на должность бухгалтера. При одной мысли об этом хочется повеситься. Из Калуги надо бежать, но куда? Где тот угол, в к<отор>ом я могла бы писать без помехи, и где те люди, к<отор>ые сумели бы помочь мне по-настоящему?

Умер Мих<аил> Ив<анович> Калинин[108]. Почему-то мне стало невыносимо грустно.

Без людей с ума схожу. Хотя бы в Москву пробраться. «Благодетели» — старуха, у к<отор>ой я ночую, бывшая «прости господи», и невестка портнихи, моей соседки по квартире.

Неужели вы думаете, что   вас любят массы,Что они знают,   как вы в книгах      и как дома.      с жирным мясом,Нет, массы любят   только щиНо и с ними, как с вами,Массы   мало      знакомы.

Блок перестал слышать музыку в мире, а Есенин сказал:

Что-то всеми навеки утрачено,Май мой синий, июнь голубой,Не с того ль так чадит мертвячинойНад пропащей этой гульбой[109].

Почему для меня сейчас «чадит мертвячиной» от самых возвышенных и священных чувств и идей? Всегда мне было свойственно обостренное чутье катастрофы, гибели, некий «апокалипсический» инстинкт.

Ты найти мечтаешь напрасноУголок для спокойных нег.Под звездой небывало опаснойОбреченный живет человек.Нас повсюду настигнут буриИ обещанный страшный суд.И от древних разгневанных фурийНе спасет монастырский уют.

Это было написано в 1938 году и посвящено Тоне. Я ошиблась. Она спаслась за коровьим хвостом.

А может быть, это свойство декадентской организации; м<ожет> б<ыть>, здоровые люди ничего этого не чувствуют. Но значит ли это, что здоровые правы?

10/VI. Накапливаю долги и не еду в Москву. Любопытно бы знать, что я думаю о своем ближайшем будущем. Жить негде. Фактически квартиры нет. В юридической дыре жить нельзя: нет ни печей, ни стекол в обеих рамах: летней и зимней. К осени моя еще более голая и рваная, чем я, соседка ждет сыновей из армии. Куда приткнуться? Правда, возможно, через месяц меня испепелит атомная бомба; возможно, что я волей благого промысла сама, без постороннего вмешательства, испущу дух; ну, а если осуществится третья — худшая — вероятность, если я доживу до осени?

И глохну, катастрофически глохну. Участь Бетховена, без его славы. Что же, со мной, очевидно, должны случаться самые ядовитые и паскудные каверзы.

Где ты, где ты, друг мой неизвестный,Верующий пламенно в меня?Я зову тебя вот этой песней,Скорбью ночи и печалью дня[110].

Долги — 70+13+15+25 (разбитый чайник). Итого 123 руб. На ноги нужно, по крайней мере, 30–40 на паршивые тапочки, юбка — минимум 120, на дорогу 30. [Итого] 310 руб.! Уф! Откуда я возьму их? Явная утопия.

Воистину, хоть бы какой-ниб<удь> болван потерял рублей 500. Черта с два. Я скорее потеряю.

Читаю Тардье «Мир»[111]. (Заключение мира в первую младенческую империалистическую мировую войну, впрочем, с некоторых времен она считается империалистической лишь со стороны немцев. Антанта же воевала за гуманность, самоопределение народов и прочие благородные вещи. Лет шесть-семь назад мы слышали кое-что другое, но Ибсен был прав. Истины живут очень недолгое время, ветшают и превращаются в свою противоположность.)

Этот Тардье не лишен пафоса, прохвост со слезой. А судя по данным, приведенным в предисловии, большой прохвост. Но умен. После краха Франции в 1940 году сошел с ума. Это до некоторой степени примиряет с ним.

21/VI. Часто перечитываю Щедрина, значит — люблю. Но почему-то он иногда дьявольски раздражает меня. Пугает и раздражает. Горький толкует об анархизме и антигосударственности Толстого. Читая Щедрина, я с ужасом убеждаюсь, что мы вообще и навеки антигосударственны, и если мы становимся «государственными», то превращаемся в каких-то мистических, мистически страшных бюрократов.

Угрюм-Бурчеев, Каренин, Аблеухов, Победоносцев[112] — какие страшные люди. И до сих пор живы, вот что всего страшнее. Неужели это «прирожденная идея» «русской души»?

Война кончилась год тому назад. Но и сейчас мужчины, отталкивая женщин и детей, лезут без очереди за хлебом и продуктами в магазинах. Здоровенные парни, и все — инвалиды Отечественной войны. Продавцы, боясь ночного нападения этих хулиганов, пропускают их вне очереди, не спрашивая документов, несмотря на протесты публики. Мелочь, но очень характерная.

6/II 47. Помнить Гафиза[113].

А м<ожет> б<ыть>, и это «надежда — величайший враг людей» (древние и Гете) и «Дикая утка» — жизненная ложь, без к<отор>ой не может существовать средний человек[114] (Ибсен).

«Восстание ангелов»[115] Франса по сравнению с другими его вещами, пожалуй, слабовато. Но конец прекрасен: «Победа порождает поражение». Победитель силой коварной необходимости незаметно приобретает самые дурные черты побежденного. Мудрый и мятежный архангел становится Иалдаваофом, насильником, ненавистником разума и красоты, угнетателем. Так было, так будет. Примеров слишком много.